Третья молодость - Хмелевская Иоанна (чтение книг txt) 📗
— У нас такое невозможно, — признался искренне журналист, задумался и добавил: — А знаете… Меня тем более удивляет одно обстоятельство. Ведь у вас люди мало читают…
— Как это мало читают? — не поняли Аня и её муж.
— Ну, книги не читают.
— У нас не читают книг?.. Откуда ты взял?!
— Ходил я по книжным магазинам и собственными глазами видел, — ответил русский с упрёком и лёгким возмущением. — На полках полно книг, а в магазине восемь — десять человек, почти пусто. У нас, когда должны привезти книги, очередь за три дня до этого выстраивается!
Может, я умственно отсталая, но пропаганды, столь оглушающей, понять не в силах. Аня и её муж слов не нашли в ответ — растерялись. А казалось, тип интеллигентный, успел познакомиться с нормальным миром…
Наши рассказы о Советском Союзе были столь красочны, что Ежи тоже захотелось съездить. Для оформления визы он отправился в русское посольство. Увы, выбрал неподходящее время суток — после десяти вечера, ему никто не открывал, он долго стучал и оторвал дверной молоток.
— Господи Боже, ребёнок, ты что, пьяный был? — спросила я на следующий день, отобрав у него трофей.
— А ты думала, я туда трезвый отправлюсь? — удивился ребёнок.
Дверной молоток и сейчас у меня хранится… на память…
После двух месяцев путешествий мне хотелось домой, но с Мареком такие номера не проходят. Едва мы успели въехать в родные пределы, как он предложил бивак на природе. Ладно, будь по-твоему. Остановились мы где-то в районе Козеницкой пущи, где именно, не помню, но это место подробно описано в «Слепом счастье». Мы очутились на речке, где водились раки, в Варшаву привезли двадцать шесть штук, и, верно, лишь необходимость довезти их живьём заставила нас оттуда уехать. И это называется — у Марека нет времени. Если он в цейтноте, то я китайский мандарин.
Ежи закончил институт и написал диплом, отчего я чуть не спятила.
Теперешнее телефонное светопреставление я испытала на собственной шкуре. Прежде работала у нас система Эриксона, а пан Герек решил осчастливить общество переходом на новое устройство по французской лицензии. Мой свёкор, можно сказать, до последнего дыхания протестовал против такого решения, и справедливо. Но он вышел на пенсию и уже не мог деятельно сопротивляться. Так совпало, что сын именно по этой «французской лицензии» делал дипломную работу, а я собственноручно перепечатывала её на машинке.
Ребёнок, будучи не глупее деда, уже тогда сообщил:
— Мать, если это введут, с телефоном можно распрощаться. Глупость несусветная, такой бардак начнётся, трудно вообразить.
Слова оказались пророческими. Новую систему ввели, нужна она нам была, как козе валторна.
Но да умопомешательства я дошла не из-за нового типа связи, а из-за чёртовой работы ребёнка, которую надлежало перепечатать без единой опечатки. Ужас, а не работа! О корректировочной ленте тогда ещё не слышали, а если и слышали, мне такое чудо было недоступно. В поте лица перепечатывала я некоторые страницы по четыре раза, рыча и источая яд. Добил же меня прилагаемый список литературы, в котором по непонятным причинам я неизбежно делала опечатки. Ребёнок, сидючи рядом, выл голодным волком. Торжественно заверяю — минуты я пережила нелёгкие.
С ранней весны следующего года я застряла на косе и опять просидела бы там Бог знает сколько времени, ибо Марек, как всегда, не спешил, если бы перед первым мая до нас не дошла открытка отчаянного содержания: старший сын через месяц собирался жениться и сразу после того уезжал в Алжир на два года. Я вернулась совсем переполошённая.
Принимая во внимание, что несколько позже произошли события метафизической природы, вернусь назад, к их истокам. Незадолго до переполоха выдался мороз, каких давно не упомнить. Встретила я похолодание самым наиглупейшим образом. Оставляя машину на стоянке, я подумала: не мешало бы прокладки смазать глицерином — на улице сыро, и ударь морозы, все прокладки полетят. Глицерин дома, бегать вверх-вниз не хотелось, возьму-ка я его завтра с собой, когда стану спускаться вниз. А назавтра температура упала до семнадцати градусов мороза, и моя машина переждала холода на стоянке в виде глыбы льда.
Ежи отправился куда-то встречать Новый год, а первого января в полдень позвонил Роберт: у брата воспаление лёгких, лежит у моей матери. Я позвонила в «Скорую» — работали всего две машины. В данный момент их раскапывали из-под снега солдаты. Тогда я позвонила сестре моего бывшего мужа Ядвиге.
Ядвига — единственный врач, пользовавшийся доверием всей семьи. Но даже не будь этого доверия, о другом враче думать не приходилось. Положение с такси по-прежнему оставалось на средневековом уровне. Ядвига с Садыбы пешком добралась в свою больницу на дежурство, пообещав таким же способом явиться на Аллею Независимости. Я договорилась с ней о сроке и помчалась к матери.
Ежи трясла лихорадка, температура под сорок. Возле него сидела расстроенная Ивона, и никто не знал, что делать. В довершение бед дом с фасада закрыли, остался только проход через двор. То есть чтобы попасть к нам, следовало обежать вокруг два квартала. Ядвига вполне могла заплутать. Вдруг не найдёт? Поэтому я следила за часами прилежней, нежели за сыном, и чтобы её встретить, спустилась вовремя. Встретила, мы пробирались дворами, продолжалось это несколько минут, а когда вошли в квартиру, Люцина с матерью меняли у Ежи совершенно мокрую постель.
Он начал потеть, едва я переступила порог дома, то есть в момент приближения Ядвиги. Температура резко упала. Однажды уже такое бывало: разговор с Ядвигой по телефону вылечил меня от расстройства желудка без всяких медикаментов. Теперь мои предположения подтвердились: от моей бывшей золовки явно исходили целительные флюиды, воздействуя даже на расстоянии. Ежи она, во всяком случае, вылечила, не успев к нему прикоснуться. К тому же определила: никакого воспаления лёгких, просто сильная простуда.
Через полгода состоялись в один день две свадьбы — гражданская и церковная — и громогласное застолье. Сняли ресторан на Висле. Шум музыки и голосов легко перенесли только двое — бабушка новобрачной и дедушка молодого мужа, оба глухие. Единственное утешение — Ивона. Без преувеличения, она была самой красивой новобрачной из виденных мною в жизни.
Вскоре мой сын уехал в Алжир на маленьком «фиате» вместе с приятелем, тоже взрослым молодым человеком. Как досталось им в этом путешествии, они запомнили на всю жизнь.
В Альпах они решили сократить путь, из-за чего ехали на шесть часов дольше; где-то на бивачной площадке вбили колышки и поставили палатку; в Марселе выяснилось: мест на пароме нет. Летом места не резервировались заранее. В кассе оставались билеты на следующий паром, отходящий четырнадцатого, а им одиннадцатого необходимо быть в Алжире… Попытались они прорваться в качестве дополнительных пассажиров, из резерва. Разумеется, право первой очереди имели пассажиры с билетами на четырнадцатое. Вернулись в кассу за билетами, которые на четырнадцатое тоже кончились, остались только на семнадцатое. Наконец отбыли арабским паромом не в Алжир, а в Биджаи, это на двести километров восточнее. На Средиземном море разыгрался шторм, они и не слыхали — всю ночь проспали беспробудным сном в багажном отделении. Но оно и к лучшему. Из багажного отделения молодые люди появились только на следующий день незадолго до прибытия. Сын меня уверял, что такого, изысканно выражаясь, заблеванного места, как этот паром, он в жизни не видывал. Добрались они до Алжира с последними грошами в кармане и на последних каплях бензина.
Уехал сын в сентябре, а в декабре у меня раздался телефонный звонок.
— Мама, молчи, только слушай, нет денег на телефон. У меня две недели инфекционная желтуха. Прилетаю завтра, сделай что надо.
Сообщение подействовало в высшей степени стимулирующе. Я договорилась в инфекционной больнице — зарезервировали койку. Заявила семейству — в аэропорт никого не беру, достала из шкафа дублёнку — Ежи прилетит в летнем костюме, его осенняя куртка как раз путешествует в Алжир и находится где-то на полпути, а у нас четырнадцать градусов мороза. В больших количествах закупила риванол. Невестке запретила и думать о поездке в аэропорт — она была беременна и собиралась рожать под Новый год, контакт с желтухой ей явно противопоказан. Её отец, человек обстоятельный, намертво блокировал справочное бюро «Лёта» и постоянно сообщал последние сводки с поля боя.
