ЦРУ и мир искусств. Культурный фронт холодной войны - Сондерс Фрэнсис (читать книги онлайн без сокращений txt) 📗
До того как Браун нашёл для Конгресса постоянное помещение на бульваре Хауссмана (Boulevard Haussman), временная штаб-квартира организации размещалась в его номере в отеле «Балтимор» (Hotel Baltimore) на Клебер-авеню (Avenue Kleber). Одна молодая американка, работавшая в отделе труда «Плана Маршалла», как-то вечером зашла без приглашения к Брауну, чтобы чего-нибудь выпить, и заметила список имён с долларовыми суммами напротив, который лежал рядом с телефоном. Браун вышел из комнаты, чтобы приготовить напитки для неожиданной гостьи. Вдруг ей показалось, что в номере есть кто-то ещё. В конце концов, не в силах больше скрываться, из ванной комнаты вышел Майкл Джоссельсон - он спрятался туда, чтобы остаться незамеченным. Диана Додж (Diana Dodge), через два года ставшая женой Джоссельсона, считала эту сцену очень забавной, а сам Джоссельсон был сильно смущён.
Сцена в отеле «Балтимор» демонстрирует наличие множества импровизаций в организации Конгресса за свободу культуры на первых порах его существования. «Вначале все были мотивированы, и мы просто делали то, что считали нужным» [227], - говорил де Новилль. Со временем непредсказуемости стало меньше, поскольку ЦРУ выстроило бюрократический аппарат для контроля над такими операциями и обеспечения руководства. «Проходили различные встречи между несколькими главными фигурами Конгресса, включая Ласки и других, и людьми из Управления, бывшими тогда у власти, - вспоминал Дональд Джеймсон, эксперт ЦРУ по русским делам, который был частично вовлечён в проект QKOPERA. - Обычно в комнате для переговоров находились от десяти до пятнадцати человек. И мы сидели и говорили о том, что должно быть сделано и где; это был очень открытый обмен мнениями. Царил тон, принятый у людей административной вертикали Управления, и я считаю, это было сделано очень мудро. В самом деле, если бы это не было устроено таким образом, люди с другой стороны - со стороны Конгресса - могли бы просто уйти. Полагаю, по крайней мере очень многие из них. Они не были из тех приспособленцев, которые заботятся о сохранении своего положения в Управлении только ради бонусов» [228].
Людьми с другой стороны стола, о которых говорит Джеймсон, были Джоссельсон, Набоков, Ласки, Бонди и время от времени Малкольм Маггеридж, который обеспечивал контакты с британским Департаментом информационных исследований. Это был «аппарат», группа, отобранная для участия в осуществляемом ЦРУ руководстве, несмотря на светский характер своего происхождения, на самом деле предназначенная для проведения той политической линии, которой, как рассчитывал Вашингтон, будет следовать Конгресс. Джеймсон объяснил, как работало их взаимодействие: люди из ЦРУ излагали цели американской внешней политики и, в свою очередь, внимательно выслушивали мнение группы, чей уникальный доступ к интеллектуальным течениям Западной Европы мог облегчить или даже видоизменить методы и аргументы, служащие для формулировки этих целей.
Джоссельсон, несомненно, являлся частью административной вертикали Управления и за свою работу по представлению интересов Конгресса взялся серьёзно. Это было крайне трудное положение, которое требовалось удерживать, и удерживать надёжно. Технически он был подчинён де Новиллю, но тот крайне редко пытался управлять им, если вообще когда-либо пытался. «Я видел Джоссельсона каждый день или, по крайней мере, каждую неделю, и я ездил в Вашингтон, чтобы выполнить любое его задание, - говорил де Новилль. - Если я был согласен, как обычно и происходило, то старался и помогал. Я видел свою работу в том, чтобы пытаться содействовать развитию Конгресса, слушая таких людей, какДжоссельсон, которые лучше меня знали, как это сделать. Он делал замечательную работу» [229].
«Джоссельсон - один из невоспетых героев мира, - говорил позже Том Брейден. - Он вёл чрезвычайно активную работу со всеми интеллектуалами Европы, которые соглашались отнюдь не со всем, что выходило за пределы их базовых представлений о свободе, и он носился от встречи к встрече, от человека к человеку, от группы к группе, держал их вместе, всё организовывал, всем поручал что-то делать. Он заслуживает место в истории» [230]. Схожим образом и Артур Шлезингер вспоминал Джоссельсона как «необыкновенного человека», который может «играть на любом инструменте в оркестре». Но в героическом темпераменте Джоссельсона была и тёмная сторона. Его великое дарование слушать не перебивая время от времени сталкивалось с талантом тех, кто говорил не слушая. «Майк иногда раздражался от всей этой болтовни. Порой ему казалось, что эти люди были слишком вычурными, слишком заумными. Тогда он мог просто закрыть уши руками и сказать: «Хватит! Я не могу больше слушать этого. Давайте просто покончим с этим!» - вспоминал один коллега. - Он был весьма прямолинеен и имел низкую точку кипения - очень быстро раздражался» [231]. Другой осведомлённый член Конгресса считал, что Джоссельсон «почти всегда находился на грани эмоционального взрыва» [232]. Джоссельсон, в своё время насмотревшийся на скандалы, которые закатывала его мать, делал всё, чтобы контролировать свой темперамент. Но избегая конфронтации, он часто нагнетал «чрезвычайно тяжёлую атмосферу», полный тихого гнева и время от времени бросавший своими тёмными глазами пронзительные взгляды. Сорок лет спустя Бен Зонненберг (Веn Sonnenberg), писатель, который имел короткий и неудачный роман с ЦРУ в 1950-х годах, содрогался при воспоминании о тёмной душе Джоссельсона. «Имя Майкла Джоссельсона всё ещё приводит меня в дрожь», - отметил он [233].
Джоссельсон не мог терпеть интеллектуальных колебаний, потому что осознавал безотлагательность своей работы. Поэтому, когда Ирвинг Браун сообщил, что Британское общество за свободу культуры погрязло в разногласиях и внутренних распрях и годилось только для «приёмов и вечеринок с хересом» (один член Общества говорил, что его «основной деятельностью было приглашать знаменитых интеллектуалов на обеды в дорогие рестораны в Сохо), Джоссельсон решил показать британскому филиалу свою власть.
Созданный в январе 1951-го филиал с самого начала был непрочным. Его председатель Стивен Спендер вскоре поссорился с почётным секретарём Майклом Гудвином, и к концу 1951 года Исполнительный комитет распался. Гудвин как редактор журнала «Двадцатый век» (знаменитый ежемесячник, начавший выходить в 1877-м как «Девятнадцатый век и после» - Nineteenth Century and After) имел важные контакты с Парижским отделением, которое спасло журнал от закрытия в начале 1951 года, заплатив недовольному арендодателю и профинансировав переезд в новый офис на улице Генриетты (Henrietta Street), который стал также штаб-квартирой Британского общества. В августе 1951 года «Двадцатому веку» были даны две срочные субсидии в две тысячи долларов и 700 фунтов стерлингов для оплаты огромных счетов за печать и бумагу, плюс ещё ежемесячная субсидия в размере 150 фунтов для «того, чтобы журнал смог покрывать ежемесячный дефицит». Гудвин, который позднее стал директором по фильмам и спектаклям на Би-би-си, не только предоставил Джоссельсону средство для реализации его намерений в Англии в виде «Двадцатого века», но и обеспечил полезную связь с теми, кто пытался вести в Британии тайную культурную пропаганду: он работал по контракту на Департамент информационных исследований.
Джоссельсон субсидировал журнал Гудвина, рассчитывая на то, что «Двадцатый век» займётся опровержением позиций журналов «Нью Стейтсмен» (New Statesman) и «Нейшн» (The Nation). Гудвин подтверждал в письме в январе 1952 года, что кампания наращивала обороты, сообщая, как «Двадцатый век» «обрушивает непрерывный огонь комментариев на различные темы [в «Нью Стейтсмен»], достигая критикой систематического разрушения их положений». Хорошей мерой, добавлял он, была бы подготовка к подрыву позиций «Совьет Стадис» (Soviet Studies), выходящего в Глазго ежеквартальника, «который, вероятно, является главным источником сталинистской апологетики в этой стране» [234].
