Руководство астронавта по жизни на Земле. Чему научили меня 4000 часов на орбите - Хэдфилд Кристофер (книги бесплатно без .txt) 📗
Если бы я не научился концентрироваться над решением задачи, я никогда не оказался бы в космосе в третий раз. Ну а раз так, пришлось научиться.
В 1990 г., когда я служил летчиком-испытателем в Пакс-Ривер, мы с семьей как-то отправились в конце августа на выходные на Стэг Айленд. Вскоре после нашего приезда мои родители устроили большую вечеринку, одну из тех встреч, где люди толкутся вокруг барбекю, бренчат на гитаре, пьют виски и набирают вес, поедая кукурузу и хот-доги. Ночью после вечеринки я проснулся от боли в животе. Всегда, когда я наедаюсь до отвала, мне приходится за это расплачиваться, но на этот раз ощущения были другими. Ночь я провел в мучениях, а наутро отправился в военный госпиталь, расположенный в Сарнии. Там мне вкололи морфин, после чего у меня начались яркие галлюцинации про американские горки и пауков. Мой отец пришел к убеждению, что я умираю от рака, а доктора завели разговор о хирургическом обследовании.
Встревоженная Хелен пригласила нашего друга с острова Стэг, терапевта Чарли Монка. Она объяснила ему, что если я не вернусь в Пакс-Ривер через несколько недель, как запланировано, в полном здравии, то могу лишиться медицинского допуска к полетам. Карьера военных летчиков зависит от врачебного освидетельствования и допуска к полетам; не пройдешь медосмотр — считай, карьера закончена. После хирургического вмешательства могут возникнуть проблемы: когда вы летите на истребителе, преодолевающем силу тяжести, возникающие перегрузки могут привести к тому, что хирургические швы у вас разойдутся прямо там, в кабине самолете. Чарли объяснил это врачу, который занимался мной, но через три дня, когда мое состояние не улучшилось, а врачи все еще не могли определить, что со мной, они опустили руки и решили, что хирургическое вмешательство — это единственный выбор.
Когда меня разрезали, проблему быстро определили: отдельная нить рубцовой ткани, образовавшейся после операции по удалению аппендицита, которую мне сделали в 11 лет, легла поверх моего кишечника и, как шнурок, связала его. Хирург разрезал эту нить и зашил меня, оставив впечатляющий 20-сантиметровый шрам на моем животе. Но я чувствовал себя просто отлично. Две недели спустя я уже скакал на лошади, а потом, когда мы вернулись в Мэриленд, американские армейские врачи осмотрели меня и выдали разрешение на полеты. Через месяц после того, как я вышел из госпиталя, я уже снова сидел в своем F-18.
В какой-то момент казалось, что я был на пороге смерти. Но врачебное вмешательство оказалось на самом деле удачным поворотом событий. Если бы проблема с сужением кишечника не была выявлена, то, скорее всего, она бы вскрылась в 1992 г., когда я проходил отбор в астронавты, и вряд ли бы я прошел медицинские тесты в НАСА. Проблема, о которой я даже не подозревал, могла навсегда лишить меня шансов стать астронавтом. Кандидатов постоянно отклоняют и из-за менее серьезных медицинских показаний.
В следующие двадцать лет моим самым тяжелым заболеванием был обычный насморк. Я без проблем прошел медосмотр для участия в полетах шаттла, а в 2001 г. преодолел самые строгие медицинские тесты в мире и был сертифицирован для полета на МКС. Спустя еще несколько лет, поздней осенью 2009 г., экипаж МКС-35 был сформирован, а я назначен его командиром. Наконец случилось то, к чему я стремился всю свою сознательную жизнь. Получив это назначение, я испытывал одновременно и гордость, и смирение. Я хотел быть достойным оказанной чести, оправдать доверие, оказанное мне в НАСА, и инвестиции, которые были сделаны в мои обучение и подготовку в ККА. Ведь я стал первым канадцем, возглавившим экспедицию на МКС, и это был второй случай, когда эта роль досталась астронавту, который не был ни русским, ни американцем.
Команда обучена контролировать все на борту корабля, начиная от работы портативного дозатора воды и заканчивая всеми системами в японском модуле станции. Однако уровень компетенции может быть разным. Если вы аттестованы как пользователь, это означает, что вы владеете базовыми знаниями и фактически можете включать и выключать всякие штуки; операторы могут управлять модулем или системой без посторонней помощи, они знают, как эти системы работают, но не умеют их ремонтировать; специалисты же умеют все названное — могут управлять, понимают принцип действия и умеют обслуживать и чинить. Чтобы стать специалистом по всем модулям и системам, необходимо пройти намного более длинный путь обучения, потратить сотни часов на дополнительную подготовку, причем большая часть полученных знаний, по всей вероятности, так и не пригодится во время пребывания на МКС. Тем не менее это правильно. Я решил попытаться стать специалистом по как можно большему числу модулей и систем. Это был мой последний шанс внести реальный вклад в развитие космической программы, так как другой возможности покинуть Землю мне никогда не представится. К октябрю 2011 г. я стал специалистом почти по всем системам, экспериментальным стендам и модулям МКС. Я усиленно готовился на протяжении двух лет, постоянно работая по ночам и выходным, при этом почти 70 % времени я провел в России и в переездах. Я был счастлив вернуться в Хьюстон на пару недель вместе с Хелен, и только мой желудок чувствовал себя не очень хорошо. Хелен поправлялась после перенесенного гриппа, поэтому я решил, что тоже его подхватил, но на всякий случай отправился в клинику при НАСА. Врач не согласился, что у меня грипп. Он отправил меня в госпиталь, подозревая, что у меня непроходимость кишечника. И МРТ это подтвердило.
Это были плохие новости — правда, иногда подобная неприятность проходит сама по себе. Именно на это я и надеялся, но на этот раз во время моего пребывания в госпитале все плохое, что могло случиться, случилось: врачи непреднамеренно довели меня до обезвоживания, а через три дня, когда я стал чувствовать себя намного хуже, чем при поступлении в госпиталь, хирург, который вел мой случай, заявил, что на следующий день собирается меня оперировать. Он хотел повторить то, что в 1999 г. сделал хирург в Сарнии: разрезать мой живот, заглянуть внутрь и выяснить, в чем моя проблема. Однако за прошедшие два десятилетия лапароскопия стала довольно распространенной процедурой: вам делают небольшой разрез и для осмотра брюшинной полости используют лапароскоп, с помощью которого изображение передается на экран монитора. Так как лапароскопия — это небольшая процедура, не требующая вскрытия брюшной полости, то и риск осложнений ниже, чем при традиционном хирургическом обследовании, и время восстановления тоже минимально.
С учетом того, что я был здесь проездом, перспектива лечь на операцию в этом госпитале меня не привлекала. Кроме того, я знал, что, если хирург будет оперировать традиционным способом, с помощью скальпеля и крупных разрезов, я не отправлюсь на МКС в 2012 г. Меня дисквалифицируют по медицинским показаниям. Но у меня сохранится шанс, если я смогу пройти лапароскопию, которая покажет, что проблема на самом деле не серьезная. У нас было всего 24 часа, чтобы решить эту задачу, а я между тем действительно чувствовал себя плохо. Хелен села на телефон, и меня в спешном порядке перевели в другой госпиталь, который отличался прекрасным медицинским уходом. Вскоре меня поставили в очередь на лапароскопию к хирургу Патрику Рирдону, который лечил Барбару Буш.
Он сделал мне два очень маленьких разреза на теле и с помощью гибкого, как змея, устройства толщиной всего три миллиметра быстро обнаружил проблему: после операции, проведенной в 1999 г., образовалась спайка размером 4 см — проще говоря, шарик липкой рубцовой ткани. Подавляющее большинство брюшных операций приводит к возникновению спаек, а эти спайки, в свою очередь, вызывают непроходимость, потому как могут перекрутить или сжать расположенный рядом кишечник. Именно это и произошло: эта спайка, вероятно, воспаленная вследствие гриппа, приклеила мой кишечник к брюшной стенке. Когда доктор Рирдон отделил спайку, все встало на свои места. После внимательного осмотра внутренностей он зашил меня и сказал, что больше у меня не должно быть проблем.
