Князь тьмы - Олейник Борис Ильич (серия книг .txt) 📗
Ведают лишь те, кто дал указание совершить этот скорый и неправый суд с целью отвлечь внимание от первопричины трагедии…
…Вообще-то, в народе, с первых дней явления Горбачева, начали бродить слухи о некоем с метой, который принесет непоправимые несчастья. Однако на первых поpax это воспринялось опять же как тривиальное кликушество и осмеивалось «радикалами» (вместе со мной) как порождение темного, нецивилизованного общества «этой страны».
Однако вскоре один за другим, без передышки, начались невероятные происшествия, необъяснимые формальной логикой Асмуса, но от этого не менее жуткие.
Буквально «на ровном месте» тяжелый сухогруз, в упор, при нормальной видимости, таранит теплоход «Нахимов». Гибнут сотни людей. Взрывается фугасом неисчислимой мощности продуктопровод. Гибнет несколько сот человек.
Лоб в лоб сталкиваются поезда. Одна за другой взрываются шахты. Последняя катастрофа возле Краснодона по своим последствиям вообще не имеет аналогов за всю историю угледобычи.
Падают самолеты.
Терпят крушение поезда, корабли и подлодки.
Наконец, взрывается Карабах, детонируя цепную реакцию перманентных кровавых гейзеров в Тбилиси, Оше, Сумгаите, Баку, Южной Осетии, Вильнюсе, Тирасполе. Объяснены ли все эти и прочие потрясения? Не больше, чем чернобыльские.
Тут уж и самые дремучие Фомы неверующие начинают впадать в крайность – из атеизма, минуя Бога, – прямо в мистику. Начинают поговаривать: если это не спланированные диверсии… Радикалы, естественно, пытались свалить все на коммунистов. Но эта чушь сама собой захлебывается: гибнут ведь не только беспартийные, гибнут и «партократы».
Итак, если это не спланированные диверсии, то что же сие значит?
…Недавно мне попалась на глаза черниговская областная газета «Деснянська правда» (№31 за 22 февраля 1992 г,) На четвертой полосе опубликован очерк под заглавием «Где же ты, сын?». И вот что в нем поведано (Подаю сокращенный подстрочный перевод):
«Больше всего хотелось бы мне начать этот рассказ с эпизода счастливой встречи матери и сына, с которым она рассталась много лет назад. Этакий хеппи-энд, счастливый конец драматической истории.
К сожалению, не выходит. До счастливого завершения этой истории сегодня так же далеко, как и тогда, до войны, когда неожиданно не стало у Марии Павловны Ермоленко ее Миши. А может, и еще дальше, ибо тогда была надежда: «Отыщу, обязательно отыщу. Мир не без добрых людей…», а теперь будто бы и отыскала, а сын так же далеко. И страдает несчастная женщина, стучится во все двери, шлет письма во все концы и больше всего боится, что сын так и не узнает родной матери.
– Ничего мне от него не надо. Пусть живет и делает что хочет. Я же хочу одного: чтобы он знал мать, а я его. Ибо прожить век и родную мать не знать – это же страшно… Не хочу искать его на том свете.
Ее печальные глаза смотрят на меня с надеждой:
– Может, он прочтет газету…
Светлый рассудок и память, как на ее восемьдесят четыре года – ясны. Как будто вчера, видит она свою далекую юность, родное село Голинка, где родилась и выросла. Приветливую и работящую, засватал ее красивый парень из Гайворона Сашко Ермоленко. В 1929 году родилась девочка Катруся, а через два года, на второй день весны, у Ермоленко появился и мальчик. Нарекли его Михаилом. Говорил сельский батюшка, что это имя значит «кто как Бог».
Прекрасные родились дети. Всю красоту взяли от отца-матери. Только на головке сына родимое пятно было. Когда носила его под сердцем, вспоминает Мария Павловна, большой пожар случился на Черняховке (такая улица была в Гайвороне).
– Я сильно испугалась, схватилась за голову: «О, Боже!…» Так и пометила своего мальчика. Но под волосиками не видно было. А выше того пятна у него на темечке был такой темный кружочек с густым черным чубом. Тогда тот кружочек исчез, а пятно осталось. То рука моя…
Супружеская жизнь не сложилась. А тут – голод. Чтобы как-то спастись, решила Маруся с Катей ехать на Донбасс. А маленького Мишу, посоветовавшись, оставила у матери, в Голинке: корова была, как-то прокормятся. Пестуя сыночка, не думала, что держит его на руках в последний раз…
Не сладко было и на Донбассе, но все же легче. Остановилась она в Верхнем, возле Лисичанска. Работала на фабрике-кухне. Чтобы как-то поддержать мать с сыном, посылала в Голинку посылки с продуктами. Писем из дома не было, но это не особенно тревожило: кто же напишет, если мама неграмотная? Но почему, почему ее сердце не чувствовало беды?!
Когда приехала в отпуск, Миши дома не застала. Мать успокаивала: «Да нигде он не денется, приезжал Иван, забрал погостить. А там ему хорошо, вот посмотри на карточку, каков твой Миша. В костюмчике, туфельках, на головке пилотка-испанка».
Мария обцеловала фотографию, на обороте которой стояла дата: 2 марта 1938 года. Сыночек, солнышко… Господи, совсем взрослый – семь годочков. Спасибо брату, сфотографировал в день рождения.
– Да не реви ты, – упрашивала мать. – Иван его выучит, в городе же лучше… Иван грамотный, не то что мы с тобой…
А она уже все решила. И, взяв Катю, поехала в далекий Таджикистан, где учился на врача младший брат. Казалось, дорога никогда не кончится. Представляла встречу с сыном…
Иван встретил неприветливо:
– Зачем явилась? Ты меня опозоришь!
– Господи, чем?
– Я сказал, что вы умерли.
– Где мой сын?
– Он в таком месте, что конфет имеет вдоволь…
– Где мое дитя?! – рыдала она, сердцем чуя беду.
– Я его сдал в детдом, в Ленинабаде.
Екатерина Александровна вспоминает, что дядя был в военной форме, купил им на дорогу бубликов, посадил на поезд.
Так и поехали с теми бубликами и со слезами, растерянные, несчастные, не зная, куда делся ребенок.
С тех пор она ищет сына. Куда запроторил мальчика Иван Лазаренко, не знают ни Мария Павловна, ни Екатерина Александровна. В родные места брат не ездит, хотя до сих пор живет в казахском городе Джадибара. Писем сестре не пишет. Правда, поздравительные открытки присылает его жена Тамара Яковлевна. Желает счастья, здоровья, благополучия. А счастье закончилось для нее давно…
Из Ленинабадского детдома ответили сразу: у них такого не было. И осталось от сыночка одно-единственное фото: круглолицый мальчик в пилотке-испанке, новом костюмчике и туфельках. И незаживающая рана в материнском сердце. Позже, после войны, она увеличила ту фотографию, и сегодня два портрета семилетнего Михайлика висят в ее комнате. Один над маминой кроватью, второй – над Катиной. Дочка, прожив долгие годы в Грузии, вырастив троих дочерей, отдав их замуж, похоронив мужа и выйдя на пенсию, приехала к матери в Дмитровку. Там, на улице Садовой, в небольшом домике живут они и поныне.
