Дочери принцессы - Сэссон Джин П. (книги бесплатно .TXT) 📗
***
Я стояла на коленях в одном из длинных коридоров нашего дворца, что соединяет его бесчисленные крылья, когда Маха обнаружила, что ее мать через щель в дверном проеме, ведущем в турецкие бани и внутренний садик, пытается разобрать слова, произносимые Амани.
– Мама! Ты что делаешь? – громко, со смехом спросила Маха, не обращая внимания на мой красноречивый жест рукой.
Находившаяся в комнате Амани замолчала, и я услышала уверенные шаги дочери, направляющиеся в мою сторону. Я предприняла отчаянную попытку, чтобы вскочить и отпрянуть от двери, но шпилька одной туфельки запуталась в подоле длинного платья, и в тот момент, когда Амани распахнула дверь, я безуспешно пыталась освободиться. Она вопросительно уставилась на пойманную с поличным мать.
Укоризненное выражение лица моей дочери, пронзительный взгляд и крепко сжатые губы говорили о том, что она все поняла, и это заставило меня поежиться.
Не будучи в состоянии признаться в своем неблаговидном поступке, я принялась водить пальцем по красным нитям, что были вплетены в рисунок напольного ковра, и веселым, по моему разумению, голосом начала лгать с такой наглостью, па которую способны только те, кто заранее знает, что ему ни за что не поверят.
– Амани! Я полагала, что ты у себя в комнате! – воскликнула я.
Я вновь уткнула взор в ковер и стала с самым серьезным видом рассматривать красный узор.
– Дорогие, кто-нибудь из вас заметил па этом ковре красные пятна?
Ни одна из дочерей не ответила.
Нахмурившись, я еще раз провела пальцем по красной нитии поднялась на ноги. И со все еще запутанным в подоле каблуком я, согнувшись в три погибели, побрела, хромая, по коридору. Не углубляясь в пространные объяснения, я заметила:
– Слуги совсем обленились. Боюсь, что пятно теперь не вывести.
Амани, не желавшая потворствовать мне, развенчала мою маленькую ложь и бросила мне в спину:
– Мама, этот ковер не запачкан. Эти красные розы вплетены в узор!
Маха не смогла сдержаться, и я услышала, как она захихикала.
Амани же, повысив голос, сказала:
– Мамочка, если ты желаешь послушать меня, пожалуйста, будь гостьей, заходи в комнату, когда я говорю.
Дверь, ведущая в сад, с оглушающим грохотом захлопнулась.
На глаза мне навернулись слезы, и я бросилась в свою спальню. Я не могла выносить вида своей красивой дочери – с тех пор, как мы вернулись из Мекки, она с головы до ног облачалась во все черное, дойдя даже до того, что натягивала черные плотные чулки и длинные черные перчатки. В стенах нашего дома видимым оставалось только ее лицо, поскольку даже свои прекрасные волосы дочь моя покрывала непроницаемым черным покрывалом, что напоминало мне какую-нибудь жительницу Йемена, пасущую стадо коз. Выходя за пределы дворца, Амани добавляла к своему наряду чадру из плотной черной ткани, что скрывала ее лицо, хотя власти Джидды были куда более лояльны по сравнению с властями Эр-Риярда по отношению к женщинам с неприкрытым лицом. Наша пустынная столица во всем мусульманском мире известна своими усердными комитетами нравственности, состоящими исключительно из разгневанных мужчин, контролирующих невинных женщин.
И что бы я ни говорила или ни делала, ничто не могло убедить мою дочь выбрать для себя более удобную одежду, чем тяжелый черный плащ, паранджа и головная накидка, которые большинством мусульман в других исламских странах воспринимаются как явно нелепые.
Я не могла сдержать рыданий. С большим риском для своего личного счастья я всю свою жизнь сражалась за то, чтобы мои дочери мог ли носить тончайшие вуали, и сейчас мой дражайший ребенок отмахнулся от моей победы, так, словно она не имела никакой ценности.
Но это было еще пе самое худшее! Не двольствуясь одной лишь вновь обретенной верой, моя дочь поставила перед собой миссионерские цели и стала привлекать к своему образу жизни других. Сегодня Амани пригласила к нам в дом своих ближайших подруг, а также четырех совсем еще юных кузин, чтобы почитать им из Корана, а потом поговорить о своем толковании слов пророка, которое, к великому моему огорчению, ужасно напоминало мне то, что я так часто слышала от правительственного Комитета похвальной добродетели и предотвращения порока.
Интонации детского голоса Амани все еще звучали в моих ушах, когда я закрыла двери своих покоев и легла поперек кровати, гадая, каким образом я как мать смогу справиться с новым кризисом, разразившимся в нашей семье.
Подслушивая, я узнала строки из святого Корана:
«Не воздвигаете ли вы на каждом возвышении вехи для собственной услады?
И не стяжаете ли для себя прекрасные строения в надежде, что будете пребывать в них вечно?
И вашу сильную длань пе сжимаете ли вы, как люди, облеченные абсолютной властью?
А сейчас бойтесь Аллаха и повинуйтесь мне и не поддавайтесь па уговоры тех, кто расточителен и творит в стране сумасбродства и пе желает исправляться».
Мои колени задрожали, когда я с ужасом услышала, что Амани подчеркнула сходство королевского семейства аль-Саудов с хвастливыми грешниками из Корана.
– Оглядитесь вокруг! Убедитесь в богатстве дома, из которого я вещаю вам! Дворец, пригодный для самого Аллаха, не мог бы быть краше! Разве, предаваясь нестерпимой для человеческих глаз роскоши и попустительству, мы не проявляем неуважение к словам самого Аллаха?
Голос Амани стал звучать тише, словно она перешла на шепот, но я закрыла глаза и теснее прижалась к двери, чтобы расслышать сказанное. Я едва могла разобрать слова Амани.
– Каждый из нас должен отказаться в своей жизни от расточительства. И я буду в этом первым примером. Украшения, что я получила благодаря богатству моей семьи, я отдам беднякам. Если вы верите в Бога пророка Магомета, то последуете моему примеру.
Я не услышала, как отреагировали слушатели на такое диковинное заявление их лидера, потому что в этот момент моя старшая дочь. Маха, объявила о моем нежеланном присутствии.
Теперь, вспомнив об обещании Амани избавиться от ее драгоценностей, я бросилась в спальню дочери. Там я открыла сейф, который был у нее с Махой один на двоих, и извлекла из него большое количество дорогих ожерелий, браслетов, сережек и колец и заперла все это изобилие в сейфе в кабинете Карима. На всякий случай вместе с украшениями Амани я взяла и драгоценности Махи, потому что кто может знать, на что способна Амани в ее нынешием состоянии религиозного подъема.
Я знала, что стоимость одних только украшений Амаии превышала миллион долларов. Их дарили ей любящие ее люди, те, кто хотел обеспечить ей в будущем экономическую независимость. Себе же я дала слово, что если Амани действительно пожелает помогать беднякам, то ей специально для этого будут выделены деньги. Я вспомнила о тех миллионах риалов, что мы с Каримом спокойно раздали бедным за последние годы, и огорчилась, потому что наша щедрость осталась незамеченной. Вдобавок к обязательному закяту, составлявшему определенный процент нашего ежегодного дохода, без которого мы могли спокойно обойтись, Карим и я жертвовали еще дополнительные пятнадцать процентов нашего дохода на нужды образования и здравоохранения различных мусульманских стран, менее удачливых в экономическом плане, чем Саудовская Аравия. Мы всегда помнили слова пророка: «Если вы даете милостыню открыто, это хорошо, но если вы даете ее втайне от других, это еще лучше, и воздастся вам за ваши грехи, ибо Аллаху известны все ваши деяния».
При мысли о тех денежных вкладах, что мы делали для строительства медицинских центров, школ и жилищ в беднейших мусульманских странах, у меня возникло острое желание напомнить Амани о той громадной финансовой помощи, что оказывали ее родители. Или же всю нашу благотворительную деятельность наш ребенок рассматривал как бессмысленную? Или же ее истинным желанием, как и желанием тех, кто на нашем богатстве только благоденствовал, было пустить нашу семью по миру?
Вернувшись в постель, я тихо пролежала не менее двух часов, погруженная в тяжелую думу, отбрасывая несостоятельные мысли, не зная, как сразиться с силой, что превышала человеческие возможности.
