Третья молодость - Хмелевская Иоанна (чтение книг txt) 📗

Разговаривал Марек — я не могла произнести ни одного нормального слова. Я прислонилась к капоту и закурила, глядя на шофёра горгоной.

Шофёр молодой, симпатичный, производил хорошее впечатление. Явно порядочный человек, он принял дело близко к сердцу, клялся, что не перегружен, да и груз сыпучий, мы сами можем убедиться. Если ударило, значит, из-под колёса, а уж за это он не отвечает. Марек проверил, парень говорил правду, стрельнуло из-под колёса.

Я подавила в себе желание разорвать парня на куски. Только неизвестно, как выйти из положения: у меня десяток назначенных встреч, первая через два часа. Если сейчас я вернусь в Варшаву, сорву всю программу

Решили ехать без стекла. Погода хорошая, до Скаржиско-Каменна я добралась вовремя. Правда, выглядела грязнее, чем обычно, но этого никто не заметил. В подарок нам дали огромный кусок плексигласа, и пока я выступала, Марек его вмонтировал — привязал верёвкой и заверил, что выдержит.

И действительно, все триста пятьдесят километров разъездов плексиглас выдержал, и я забыла бы о нем напрочь, если бы не свистело в щели. Но под конец я даже привыкла к свисту и мчалась с любимой скоростью — сто пять километров. Плексиглас не дрогнул. И у нас родилась идея брать его с собой в путешествия про запас

Именно тем летом мы собрались в Советский Союз. Сперва в Киев, затем в Крым, а там посмотрим. Плексиглас решили забрать с собой в качестве защитного слоя, ведь черт его знает, что на этих русских дорогах творится.

Стекло я вставила, а в русском посольстве оправдались слова Марека. На базе литовского сыра и тонко нарезанных копчёностей мы получили частные визы с фотографиями, с разрешением пересечь границу в любом месте, без всяких строго обозначенных трасс и ночлегов, без ограничений во времени. А в довершение счастья — без очереди, хотя в коридорах посольства дожидалась вполне солидная очередь.

Понять, в чем дело, я не поняла, но визу взяла. Через Советский Союз я уже однажды проезжала, по пути в Болгарию, трассой на Залещики, и некоторое представление о таможенном произволе имела. У меня отобрали лимоны, а одни мои знакомые, направляясь в ту же сторону, сидели у границы и на костре варили вкрутую шестьдесят яиц, ибо сырые яйца ввозить запрещалось. Так что я уже была опытная.

Само собой, предварительно я позвонила Елене и осведомилась, что привезти. Елена пожелала два распятия и двадцать крестиков, по её определению «наперсных». И от кого-то из посольства надо взять партитуры для её отца: «Verbum nobile», «Страшный двор», «Графиню» [09]и ещё что-то — толстую пачку, элегантно завёрнутую в газету. Пачку я положила в багажник, распятия запихнула в чемодан, а «наперсные» крестики положила в сумочку.

Кроме того, я везла с собой «Леся» на словацком, с рисунками Яна Мейсснера, и по сравнению с совершенно прелестными картинками текст совсем терялся. Книгу я взяла, дабы обосновать выезд через Ужгород и визит в Братиславу. Естественно, мне и в голову не пришло, каким бесценным сокровищем окажется моя книга.

Контроль на русской границе осуществлялся обычно тремя таможенниками. Один разговаривал с жертвой и проверял документы, второй рылся в багаже, а третий стоял рядом и ждал, когда у контролируемого в глазах мелькнёт беспокойство. На меня такой метод не произвёл ровным счётом никакого впечатления по простой причине: запаковав вещи, я начисто забывала, что и где находится. А посему у меня в глазах ничего не мелькнуло.

На вопрос о фруктах я сразу ответила — нет! Никаких фруктов! Однажды у меня их уже отобрали, больше не рискую. Хорошо, а что ещё я везу? Мне не принадлежали партитуры, я их показала: похоже музыкальными талантами таможенник не отличался, он смотрел на ноты с большим сомнением и явно колебался, что с этим шпионским шифром делать. Второй открыл чемодан, взглянул на платье, под которым покоились распятия, открыл сумочку, сунул туда нос. Я смотрела на него с величайшим удовлетворением — в сумочке у меня тот ещё хламовник; распятия и крестики вообще вылетели из памяти. Разозлилась я лишь на глупые вопросы, почему у меня нет валютной книжки и зачем мне в Словакию. Я показала «Леся», объяснив: в Словакии намечены деловые встречи — мне предстоит получить гонорар.

И тут наступил конец таможенному контролю. Таможенник пригласил пятерых коллег. Все рассматривали рисунки Мейсснера и хохотали, мои чемоданы их больше не волновали. Оставили в покое даже партитуры, вернули книжку и разрешили ехать, пожелав счастливого пути.

Вскоре я узнала: предметы культового назначения категорически запрещены к ввозу, и я совершила страшное преступление, ни сном ни духом о том не ведая. По закону, кажется, в лучшем случае нас вообще бы не впустили, а в худшем — отправили бы в Сибирь. Об усекновении головы на месте речи не шло.

До Киева ехать порядочно, мы оголодали и решили по пути перекусить. Встретилась чайная. Прекрасно, чай чаем, а может, и поесть дадут. Народ сидел со стаканами, содержимое коих меня очень удивило. Такой чай?.. Цвета соломы, прямо как в польской деревне, а ведь сколько мы начитались про русские самовары и роскошный крепкий и ароматный чай! Что за странные перемены?..

Вместо чая стаканами пили самогон.

Нам дали мясо с картошкой. Картофель ещё удалось сжевать, а вот мясо явно никакие зубы не возьмут; сперва следовало дать его собаке, посмотреть, разгрызёт ли, а потом уж пробовать самому.

За очерёдность событий не поручусь, случилось столько всего, что лишь дневник путешествия как-то мог бы все упорядочить. Начала я, сдаётся, с открытия тайн.

Густые шпалеры высокой растительности вдоль шоссе вызывали раздражение. Едешь словно в коридоре, отсутствие пространства по обеим сторонам вполне способно вогнать в клаустрофобию. Нам пришло было в голову: может, специально посадили, чтобы паршивый шпион не исхитрился фотографировать во время езды? Я из любопытства остановилась, вылезла из машины и пошла заглянуть за эту стену. Увидела бескрайнее поле пшеницы и ничего больше до самого горизонта. Не удовольствовалась, заглянула в другом месте. Для разнообразия до горизонта тянулось кукурузное поле. В третьем месте оказался персиковый сад подобных же масштабов. Сокрытие полей от вражеских глаз показалось нам сомнительным. Подумав, мы таки отгадали: высокий кустарник и деревья в зимнее время защищают шоссе от снежных заносов. Конечно же, только в таком случае насаждения имели смысл.

О русских дорогах мы наслушались много, поэтому пересекли границу с плексигласом, предохранявшим стекло. Я благословила камень с польского шоссе: не успели мы добраться до Киева, так звездануло в плексиглас, что он пошёл трещинами. Плексиглас в трещинах спасал нас и дальше, пока мы не потеряли его где-то в Крыму.

На русском шоссе и в самом деле легко заработать невроз. Дороги доставляли сколько хочешь неожиданностей. Например, безупречно гладкий асфальт тянется километрами, только привыкнешь — внезапно брешь, никаких знаков и в помине нет, идеальное место для поломки рессор. Дыру на дороге в Житомир я пыталась объехать трижды и трижды хотя бы одним колесом оказывалась в ней, а перебраться через дыру старалась в поисках заправочной станции. После Крыма по дороге обратно уже на двадцать пятом километре сплошных выбоин я впала в истерику. Плексигласа теперь не было, и я обогнала грузовик. Шоссе в выбоинах, я тщетно пыталась их объехать, машина стонала, по корпусу грохотал каменный град из-под колёс грузовика, и я вдруг почувствовала — все, с меня хватит. Свернула на обочину, остановилась и заявила — дальше не еду.

На сей раз истерика протекала в скрытой форме — я молчала, не скандалила, сидела за рулём, приняв твёрдое, несокрушимое решение. Дальше не еду, остаюсь здесь до конца жизни, все прочее меня не волнует.

Просидела я так четверть часа, Марек терпеливо пережидал, после чего, само собой, мы поехали дальше. А что ещё оставалось делать? Наверное, я легче перенесла бы эту страшную дорогу, не будь русских дорожных знаков, которые уже раньше вывели меня из равновесия.