Сталин. По ту сторону добра и зла - Ушаков Александр Геннадьевич (книги бесплатно без онлайн TXT) 📗
На самом деле это было далеко не так. «Они (немцы. — Прим. авт.), — писал известный немецкий историк Себастиан Хаффнер в 1971 году, — ничего не имели против создания Великой германской империи... Однако... они не видели пути, обещающего успех в достижении этой заветной цели. Но его видел Гитлер. И когда позже этот путь, казалось, стал реальным, в Германии не было почти никого, кто не был бы готов идти по нему».
И достаточно посмотреть хронику конца 1930-х годов и ту истерию, с какой «верный союзник Советского Союза» приветствовал своего фюрера, чтобы понять справедливость этих слов. Да, потом Гитлера будут проклинать многие, но отнюдь не из-за того, что он пошел на Россию, а потому что не смог завоевать ее.
Поведал Сталин и о том, что «лучшие дивизии врага и лучшие части его авиации уже разбиты и нашли себе могилу на полях сражения...» Но... это была святая ложь. Да и что еще оставалось Сталину? Заявить на всю страну, что немцы продолжают свое победоносное продвижение в глубь советских территорий и успешно громят Красную Армию, которая так толком еще и не смогла опомниться от неожиданного, а потому вдвойне сокрушительного удара?
И своей цели Сталин добился: его обращение всколыхнуло всю страну. Хотя были и такие, кто обреченно заявлял: «Поздно говорить о добровольцах, поздно обращаться к народу, когда немцы уже подходят к Москве». Добровольцы и советский народ показали, кто был прав...
Тем временем отступление советских войск продолжалось. На шестой день войны был взят Минск, 11 июля танковые армии Гудериана форсировали Днепр и устремились к Смоленску, где через несколько дней наши войска оказались в окружении. И здесь обнаружилось полнейшее неумение многих наших военачальников воевать. Вместо того, чтобы атаковать наступавшего противника с флангов, они с какой-то непонятной тупостью отходили вдоль тех самых дорог, по которым рвались к Москве гитлеровцы. Делалось это только для того, чтобы опередить противника и выстроить оборону. Однако ничего из этого не получилось, поскольку наши войска все время опаздывали, и уже 16 июля Гудериан контролировал часть Смоленска.
Сталин тяжело переживал взятие Смоленска. Несмотря на все неудачи, он все же надеялся на то, что его полководцы опомнятся от растерянности и дадут достойный отпор врагу. Но... куда там! Ни о каком взаимопонимании не было и речи, никто не понимал, что происходит, и войска продолжали отступать. Были, конечно, части наподобие гарнизона Брестской крепости, которые совершали чудеса героизма. Но это были исключения.
Армия воевать не умела. Да и где она могла научиться этому искусству? На маневрах, где подобострастные начальники делали все возможное, чтобы в первую очередь понравиться «первому маршалу», который и сам-то мало что понимал в современной войне? И возможно, именно поэтому Сталин в первые полтора года относился ко всем начинаниям своих высших военачальников с явным недоверием.
Но других генералов у него уже не было, и он в жесткой форме потребовал от Тимошенко во что бы то ни стало вернуть легендарный русский город, который всегда принимал на себя самые мощные удары врага. Тимошенко не справился, и разгневанный Сталин решил назначить вместо него Жукова. Однако тот уговорил вождя не делать этого. Когда военачальники вышли от Сталина, Тимошенко недовольно взглянул на Жукова.
— Ты зря отговорил его, — тяжело вздохнул он, — я устал от его упреков...
Вернувшись на фронт, Тимошенко делал все возможное, чтобы оправдать доверие вождя, и в какой-то степени ему удалось приостановить продвижение немцев к Москве. Но, в конце концов, он был заменен генерал-лейтенантом А.И. Еременко, который и возглавил Западный фронт.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Летом 1941 года Сталин столкнулся еще с одной весьма неприятной для него во всех отношениях проблемой: массовой сдачей в плен. К началу 1942 года в плену оказалось более четырех миллионов человек. Не мудрствуя лукаво, Сталин решил эту проблему по-своему, и печально знаменитый приказ №270 от 16 августа 1941 года объявил «злостными дезертирами» офицеров и политических должностных лиц, взятых в плен, а их семьи подлежали аресту.
Верный Мехлис тут же издал, по своей сути, бесчеловечную директиву, в которой безапелляционно заявил: «Каждый, кто попал в плен, — изменник Родины». Никакие обстоятельства в расчет не принимались. Более того, смелый лишь в кабинетах Мехлис советовал совершить самоубийство, нежели попасть в плен. Конечно, нам трудно судить о том времени с позиций наших дней. Вполне возможно, что другого выхода не было, и, что бы там ни говорили потом об этом бесчеловечном приказе, свою роль он сыграл, и за последующие годы войны в плен было взять «всего» около двух миллионов человек.
И как знать, не здесь ли кроется трагедия, наверное, самого знаменитого предателя Великой Отечественной войны генерала Власова и названного его именем явления — «власовщины». До недавнего времени во Власове и всех тех, кто примыкал к Русской освободительной армии (РОА), видели только предателей. Хотя это явление, думается, все же гораздо глубже. Да и не во Власове, по большому счету, было дело. Сдача в плен и переход на сторону врага являлись своеобразным протестом против той беспросветной жизни в сталинском концлагере, где люди были обречены на ложь и страх. И если учесть, что против Сталина на стороне немцев сражались около миллиона бывших советских людей, то можно себе представить размах недовольства.
Конечно, грязи среди этого миллиона хватало, как хватало и таких, кого Сталин лишил всего, оставив им лишь право умереть за него. Всех их объявили предателями Родины, да вот только была ли она у них? И что бы там ни говорили, слово «родина» для всех этих людей ассоциировалась не с березками и журавлями, а с репрессиями, тюрьмами и лагерями.
И как это ни печально, но понять их можно. Да и чего тут понимать, если прошедшие победоносной поступью по Европе солдаты и офицеры вернутся отнюдь не в достойную их Великой Победы жизнь, а в тот же самый концлагерь. Конечно, предательство есть предательство, но как тут не вспомнить Ленина, да и самого Сталина, выступавших в 1917 году за поражение в войне собственной страны.
Всегда жившие двойными стандартами большевики потом назовут желание видеть Россию поверженной все теми же немцами тактическим ходом. И не было им никакого дела до охваченной патриотическим чувством страны, которое в 1914 году было ничуть не слабее, чем в 1917-м. «Как велик был подъем национального чувства, — вспоминал о том времени Родзянко, — красноречиво свидетельствуют цифры: к мобилизации явились 96% всех призываемых... Без различия национальностей все поняли, что война эта — народная, что она должна быть таковой до конца и что поражение германского милитаризма является, безусловно, необходимым... Впоследствии прогрессивный блок всеми возможными силами боролся против пораженческого движения, несомненно, насажденного в России германским шпионажем и агентурой».
И не было ничего удивительного в том, что подхваченный большевиками лозунг Ленина за поражение в войне вызывал всеобщее осуждение в стране. Но как только другие люди попытались с помощью внешнего врага отнять у занявшего российский престол Сталина, всех их объявили предателями.
Представим себе на мгновение, что и в 1941 году в Кремле сидел бы кто-нибудь из Романовых. Звал бы подпольщик Коба сражаться и умирать за такую Родину? Ответить, я думаю, нетрудно... Правомерно ли сравнивать царскую Россию с Советским Союзом? Ну а почему нет? Особенно если учесть, что крестьяне, рабочие и интеллигенция стали жить в нем еще хуже. И не только материально. Над каждым из них был занесен топор, который мог опуститься (и опускался!) в любую минуту.
Да и с военными дело обстояло далеко не самым лучшим образом. Какими бы ни были «плохими» царями Иван Грозный, Петр Великий и Александр I, никому из них не пришло в голову уничтожать собственную армию. Да еще накануне самой страшной войны, какую когда-либо видело человечество.
