Когда крепости не сдаются - Голубов Сергей Николаевич (серии книг читать бесплатно TXT) 📗

…Машина с высоким кузовом несла Карбышева по прямым берлинским улицам навстречу бесчисленным легковым авто, грузовикам с прицепами, юрким велосипедам и звенящим трамвайным поездам. Мелькали красно-желто-зеленые вагоны городской железной дороги. За спиной Карбышева сидели два вооруженных гестаповца. Город, таинственный и грозящий, все глубже раскрывался перед Дмитрием Михайловичем своим живым, взволнованным нутром…

Вращающиеся двери гостиницы плавно крутились, впуская и выпуская. Их стекла ослепительно сверкали при каждом глотке. Так проглотили они и Карбышева.

Отель был из самых больших и удобных в Берлине. Директор, почтенный седой старичок с орденом, встретил нового постояльца, кланяясь. Гестаповцу остались в вестибюле, затерявшись между колоннами. Но, поднимаясь по лестнице, Карбышев все-таки заметил, как к ним подошел молодой полицай-офицер в зеленой фуражке. Естественно. Но прочее выглядело сверхестественным. Номер в бельэтаже состоял из спальни, кабинета и гостиной.

— Это очень удачно, — сказал, кланяясь, старичок с орденом, — сегодня утром отсюда выехал господин директор «И. Г. Фарбениндустри». Таким образом, для господина русского генерала освободилось прекрасное помещение. Меню… Не угодно ли? Фриштик… Миттагэссен… абендэссен… [93]

Старичок вышел, продолжая кланяться. На письменном столе лежал свежий номер «Берлинер иллюстрирте нахтаусгабе». Радиостанция Геббельса, надрываясь, кричала из решетчатого ящичка о скорой победе. Мысли вместе с пульсом ударяли в виски Карбышева. И в то же время он как будто спал. Это было странное состояние, неловкое от какой-то неполноты: хотелось думать, но по-настоящему не думалось, так как мысли бились в висках, никуда не выходя из головы. Собственно, была лишь одна мысль, старая-престарая: чем лучше, тем хуже. Единственное спасение человека, попавшего в положение Карбышева, — внутренняя собранность, — то, что дается одной лишь цельностью мировоззрения. Карбышев спрашивал себя: «Кто я?» И отвечал: «Чем они со мной лучше, тем я с ними хуже… Вот — кто я!» Да, конечно, людям маленькой жизни нужна правота; а людям большой — правда. «Вот кто я!»

Кельнер вручил Карбышеву визитную карточку: «Гейнц Раубенгеймер, профессор, лауреат Нобелевской премии». Около двух десятков лет прошло с тех пор, как в немецкой фортификационной литературе впервые появилось это имя, сразу завоевав известность и пристальное внимание к себе. Статьи и книги Раубенгеймера всегда очень интересовали Карбышева. Правда, все, что выходило из-под пера этого ученого, несколько отдавало затхлостью и давило, как мертвый шаблон. На свежесть и оригинальность работы Раубенгеймера не претендовали. Но глубокая эрудированность автора придавала им несомненную значительность. Так именно казалось Карбышеву, когда он следил за выступлениями Раубенгеймера в специальной литературе.

В комнату вошел высокий немолодой человек с лисьей мордочкой, в очень хорошо сшитом коричневом пиджаке. Он с такой осторожностью передвигал ноги, как будто пол под ним прыгал, и улыбался, показывая при этом не только зубы, но и десны. Карбышев ожидал увидеть старого прусского бурша, из тех, что в студенческие времена уродовали друг другу физиономии тупыми шлегерами; однако лауреат Нобелевской премии был вовсе не таков: настоящий тип ученого, не без хитрецы, но и без всяких признаков наглости. Он наносил визит, — коллега — коллеге, — и делал это с соблюдением всех правил общепринятой с давних времен вежливости. Карбышев понимал по-немецки, но говорить не мог. Да если бы и мог, то не стал бы. И, словно догадываясь об этом, гость прежде всего осведомился, удобно ли Дмитрию Михайловичу вести беседу на французском языке. Беседа оказалась короткой: Раубенгеймер просидел минут пятнадцать, не больше, то есть ровно столько, сколько должен продолжаться «визит знакомства». Карбышеву был интересен этот человек, но он старался держать себя в собранном состоянии, ежесекундно ожидая подвоха, и потому говорил мало, — почти ничего не говорил. Однако никакого подвоха не последовало. О войне гость упомянул всего лишь один раз, высказавшись несколько парадоксально:

— Может быть, Мартин Лютер и прав: «Если война сберегает жену, детей, двор, имущество, честь, если она сохраняет и отстаивает мир, то она — славное дело». А может быть, и Лютер не прав, так как не сводится же все на свете к одному лишь гусю с яблоками…

В остальных своих частях разговор состоял почти исключительно из комплиментов по адресу «знаменитого русского военного инженера», имя которого стоит так близко к имени графа Тотлебена, и из решительных стараний Карбышева отвести от себя чрезмерные похвалы. Поднимаясь с кресла перед тем, как уйти, гость снова обнаружил вместе с деснами свою незаурядную предупредительность:

— Чтобы сделать нашу следующую встречу наиболее удобной, я позволю себе прислать завтра за вами мою личную машину, генерал, — сказал он, улыбаясь.

И назавтра все было весьма прилично. Карбышеву доложили:

— Машина ждет, господин генерал.

Он спустился в вестибюль. Здесь к нему подошел тот самый молодой человек, которого он видел вчера в зеленой фуражке полицай-лейтенанта. Сегодня он был в мягкой фетровой шляпе. Естественно. Карбышев — пленник. Они вместе сели в прекрасный «Мерседес-Бенц» со звездой на капоте, и город понесся назад в стремительном разлете. На одной из уединенных, окраинных улиц машина остановилась перед очень большим серым домом.

— Здесь живет господин Раубенгеймер?

— Нет. Он здесь работает, господин генерал.

Это было первое, что несколько удивило сегодня Карбышева и заставило его потуже затянуть внутри себя какой-то важный узелок. Он вступил в кабинет Раубенгеймера, готовый встретить все, что угодно, но только не то, что увидел. Увлекаемый своей необыкновенной, табетической походкой вперед и вперед по мягкому дорогому ковру, к нему быстро подвигался лауреат Нобелевской премии, сверкая отвратительной улыбкой на лисьем лице и позвякивая густо навешанными на эсэсовский мундир орденами — железными крестами первых двух классов и еще золотым германским. Карбышев не верил глазам. Раубенгеймер — эсэсовец?

— Я только что вернулся от премьер-министра Пруссии и главного лесничего господина Германа Геринга, — сказал Раубенгеймер, — и потому выгляжу попугаем. Очень прошу меня извинить и не подозревать в недостатке уважения к вам, господин генерал. А мундир… Я — на работе. Что же делать? Я — глава большого военно-инженерного учреждения. Что делать?

Все шире открывая синие десны и все громче звеня крестами, Раубенгеймер любезничал:

— Wunschen Sie rauchen? [94] Простите, я забыл, что вы и не курите и не говорите по-немецки. Я хотел вам сообщить, что сегодня, когда я был у премьер-министра Пруссии и главного лесничего, мы много говорили о вас. Вы очень популярны в Германии вообще и в наших высоких кругах особенно. Герман Геринг очень интересовался вами. Но я почти ничего не мог ему сказать, так как его вопросы относились главным образом к вашей политической биографии. А я, по правде, даже не знаю, принадлежите вы к партии коммунистов или нет. Меня это совершенно не касается. Мы, деловые люди…

— Что же вас касается? — сквозь зубы спросил Карбышев.

Сражение началось, и он принимал бой.

— Я знаю вас как ученого, — сказал, продолжая улыбаться, Раубенгеймер, — я читал вашу книгу о разрушениях и заграждениях, — эту в высшей степени авторитетную работу. Читал много ваших статей. Мне известно…

Он развернул пухлый досье, лежавший на столе, и быстро перелистал его.

— Мне известно еще следующее: профессор, доктор военных наук, генерал-лейтенант, родился в Омске, шестидесяти трех лет… Все.

— Непременно добавьте: коммунист.

— Стоит ли? Я отлично представляю себе, что ваше высокое положение в советских войсках обязывало вас к вступлению в партию — точь-в-точь, как это произошло и со мной. Но мне кажется, из этого вовсе не следует, чтобы вы считали для себя партийную программу коммунизма символом вашей политической веры. Я, например, оставляю за собой…