Антикопирайт - Вербицкий Миша (книги полностью txt) 📗

Есть десятки возможных (и реально работающих) экономических моделей, обеспечивающих поддержку свободного творчества безотносительно к интеллектуальной собственности. В академии это делается так: небольшое ежемесячное пособие выдается каждому, кто тяжким трудом и лишениями докажет свою приверженность интересующему его виду деятельности; в обмен на это, счастливчик обязывается организовать обучение, тяжкий труд и лишения следующему поколению аспирантов. Многие виды искусства (поэзия, да и музыкальный коллаж а ля «Негативланд» тоже) существуют как хобби; другие питаются за счет меценатов. Те из них, которые коммерческие (софт—порн, поп—музыка, Голливуд, бестселлеры) напоминают повторяющиеся от раза к разу штампованные идентично—уродливые макаронные изделия и вообще непонятно зачем нужны.

Когда сенатор Мережковский привел своего семнадцатилетнего сына к писателю Достоевскому за советом, что делать юноше, который хочет стать писателем — Достоевский сказал ему: страдать надо, чтобы стать писателем. На робкое возражение сенатора, нельзя ли как—нибудь без этого—съ, Достоевский выкинул их с крыльца и отца и сына и палкой еще приложил. Аналогичная история произошла с Мандельштамом. Когда к Мандельштаму пришел начинающий поэт с жалобами что его не печатают, Мандельштам спустил того с лестницы с воплями «А Франсуа Вийона печатали? А Андре Шенье печатали»? И действительно ведь не печатали.

Творчество есть продукт отчасти магический, и интересный ровно в такой степени, в которой магический. Магический значит спонтанный, иррациональный, возникающий от духа; магический это когда озарение. Если у человека было озарение оно произойдет бесплатно и даже если сдерут кожу оно все равно произойдет; а если человеку сказать нечего кроме как за бабки, то пусть лучше вообще не говорит. Знаковое поле и так перегружено разной идиотской бессмыслицей, библиотечные фонды Библиотеки Конгресса и гарвардской каждые 20 лет увеличиваются вдвое и никто всех книжек все равно никогда не прочтет. Перепроизводство литературы есть опасность гораздо более серьезная, чем ее недопроизводство; за публикацию книжек не только гонораров платить не надо, по—хорошему за такие вещи следует брать штраф.

Свободное программирование живет за счет консультаций и поддержки программного продукта: свободный он конечно свободный, но в коде сам черт ногу сломит, и богатый пользователь предпочитает выплачивать какие—то бабки автору за то, что тот поможет ему разобраться, либо улучшить продукт. Программист живет чуть беднее, но свободнее; а пользователь имеет кварту свободного программирования вместо галлона программирования частно—собственнического и тоже доволен.

А если жить у себя в офисе профессорском, как Ричард Столлман, обедать со студентками и мыться в общем сортире губкой, то вообще денег никаких не нужно. Но это если ты коммунист.

Грязный розовый коммунист.

Копирайт и коммунизм

Последний в пользу копирайта аргумент — социальный: если все будет дешево или бесплатно, никто дескать работать не будет и повсюду наступит ужасная анархия и коммунизм. Аргумент действительно очень серьезный; обществу всеобщего благоденствия посвящена масса кошмарных анти—утопий. В наиболее характерном образчике этого, «Утопии 14» Воннегута, масса оскотиневших рабочих заменена механизмами и не работает, отчего очень страдает и стремится сломать машины, чтобы вместо них делать то же самое. Замена машинного труда обратно на ручной и возвращение к золотому веку Форда, конвейеров и биржевых махинаций — сквозная тема американской фантастики от Херберта и до Воннегута. В построениях теоретиков анархии общество благоденствия, свободной игры и творчества достаточно давно уже и в подробностях обсуждается, но ни в одной, кажется, из американских научно—фантастических книжек не описано ничего подобного.

Это можно, наверное, объяснить глубокой анальной фиксацией всего протестантского (и шире — иудео—христианского) культурного ареала. Действительно, в этом обществе захват и удержание собственности интерпретируется как божественная избранность и спасение от грехов; а это же есть не что иное как сублимация анального удержания на ближайшие доступные объекты. Даже слово property (собственность) в английском языке однокоренное со словом proper (приличный); общественная роль анально—ретентивного комплекса состоит в борьбе за приличие и за сохранение социального лица.

Коммунизм, будучи обществом бесконечной оральной гратификации, обществом без property и без properness, без социальных рамок и барьеров, на глубочайшем подсознательном уровне пугает и отвращает американца; именно поэтому общество без собственности и без принуждения в Америке — одно из самых запретных табу. Общество «Далекой Радуги» или «Понедельник начинается в субботу» Стругацких для американца — чудовищная, страшная антиутопия; общество, где нет ни Бога, ни Спасения; Бога и Спасения, явленного американцу в форме непосильного, бессмысленного, оглупляющего труда, материального успеха и достатка. Это совершенно неудивительно, что американцы изобрели конвейеры; если можно в одном образе передать американский национальный архетип, то этот образ будет — конвейер.

В настоящий момент, основной императив англо—американской цивилизации — немедленно положить предел безработице и свободным продуктам, покуда волна халявы не захлестнула общество, разрушив социальные и имущественные (т.е. сакральные) барьеры. Это отлично понимают лоббисты законопроектов против Линукса и некоммерческого цитирования защищенных копирайтами работ. Вице—директоры Майкрософт и другие высокопоставленные чиновники от месяца к месяцу твердят, что Линукс бесплатен, а значит противоречит американским ценностям, а значит представляет опасность цивилизации и всему американскому.

Контролировать некоммерческое копирование текста очень трудно; а чем проще нарушить тот или иной закон, тем строже должно быть наказание за его нарушение; иначе закон будет нарушаться повсеместно, и его придется просто отменить. В этом смысл безумных полумиллионных штрафов, которым подвергаются корпорации, у которых найдена одна копия нелицензионного продукта. Дальше будет хуже; за помещение на своей странице в WWW линка на сайт, где рассказывается, как взломать пароль, нарушителю грозит 10 лет тюрьмы — нет никакого сомнения, что и этот закон рано или поздно будет задействован.

Кому—то, возможно, кажется, что истинная суть закручивания гаек в копирайтном законодательстве — защита прибылей интернациональных мега—корпораций. Это совсем не так — мега—корпорациям принадлежит все, они скупают американских президентов оптом и в розницу, они фабрикуют протухший суп, булькающий в голове обывателя, и нет никакой силы, которая могла бы их остановить. Закручивание гаек, подкуп законодателей, все эти бесконечные чудовищные один за другим новые законопроекты, бредовые судебные иски против школ либо подростков, деассемблировавших код той или иной коммерческой программы или вывесивших у себя линк на какой—то незаконный материал — все это страшно невыгодно, некрасиво и в плане public relations прямо—таки разорительно. Невыгодно, ну и что. Копирайт давно уже не экономическая мера; копирайт это мера полицейская.

В ельцинской России подоходные налоги не окупали содержания аппарата налоговой полиции и чиновников; при Путине налоги опустили до смехотворно низкой цифры, а собираемость выросла, как и следовало ожидать, минимально. Теперь эти самые налоговые чиновники выжирают из бюджета столько денег, сколько не выжирают все вместе голодающие учителя с собесом, инвалидами и врачами. И никому не приходит в голову почему—то это самое налоговое ведомство распустить; вместо этого налоговики от квартала к кварталу раздуваются, как голодный клещ. Зачем это? Налоги это мера не только экономическая (а в нашей стране налоги это мера нисколько не экономическая) — налоги это форма учета, контроля и когда нужно арестовать очередного самонадеянного вора, Аль Капоне или Гусинского. Подоходный налог — мера в первую очередь полицейская; нужные государству бабки можно добывать, например, из пошлин (как это делалось в Америке вплоть до начала XX века), либо из природных ресурсов, либо из государственных монополий.