Принуждение к миру-2: ближайшая перспектива России на Украине - Барабанов Михаил Сергеевич
На этом воодушевляющем фоне на Украине грянул новый майдан.
II.
Разумеется, майдан 2013–2014 годов не имел ничего общего с «общенародным свержением коррумпированного режима Януковича» — кем бы Янукович ни был на самом деле. Механизмом обоих украинских майданов (и первого 2004 года, и второго десять лет спустя) было стремление более пассионарных в национальном отношении Центра и Запада Украины насильственным путём свергнуть доминирующих во власти представителей Востока Украины, поскольку практически на всех выборах более многочисленный Восток «переголосовывал» Западную часть страны. В результате у представителей «украинства» не оставалось иного выхода, кроме как пытаться изменить баланс власти на Украине революционным путём. Таким образом, изначально майданы представляли собой откровенно антидемократические по своей сути движения (в политологическом смысле близкие к движению «жёлтых» в Таиланде), нацеленные на узурпацию власти активным меньшинством и навязывание этим меньшинством своей воли остальной стране. Естественно, после захвата власти «западенско-киевская» меньшая часть старается закрепить новый порядок, принимая меры по ограничению влияния «восточных» и по насильственной украинизации.
Украинский президент был свергнут людьми, которые за него никогда не голосовали, и в этом смысле последний майдан никоим образом не является следствием какого-то разочарования в Януковиче. Это как если бы члены Партии чаепития и всякого рода аризонские «милиции» съехались в Вашингтон и свергли президента Обаму, выдавая насильственный акт за волю всего американского народа. Неудивительной представляется и реакция тех, кто за Януковича голосовал — жителей Восточной Украины. Дальновидные наблюдатели предсказывали возможность в будущем гражданской войны на Украине ещё после первого Майдана 2004 года.
Так или иначе, победа Майдана 2014 года означала очередной триумф на Украине прозападных и откровенно антирусских сил, активно поддерживаемых и спонсируемых Западом. Соответственно, основной задачей пришедших к власти в результате свержения Януковича «национально ориентированных сил» стало закрепление итогов своей победы на длительное время и создание таких условий для «восточных», при которых они никак не могли бы вернуть себе власть. В частности, закон о люстрации и о отмене использования русского языка.
Сама по себе антирусская революция на Украине абсолютно неприемлема с точки зрения интересов и престижа России. Поэтому российская правящая элита неизбежно должна была ответить на выпады типа «кто не скачет, тот москаль». Соответственно, неизбежной и явной задачей Москвы было чётко продемонстрировать Украине, что та исчерпала лимит на антирусские революции. Поэтому можно сказать, что мир между Украиной и Россией был разрушен не Путиным, а антимоскальской революцией в Киеве.
С этой точки зрения жёсткие действия России в Крыму, исконной российской территории, были, по-видимому, неизбежными. Однако до сих пор остаётся неясным, отдавали ли себе отчёт люди в Кремле, принимавшие решение о крымской операции, какие долгосрочные и масштабные последствия повлечёт за собой эта акция.
Основной проблемой присоединения Крыма стало то обстоятельство, что при сохранении статуса остальной Украины, аннексия Крыма не улучшала, а в целом ухудшала геостратегическое положение России, делая Украину своим антагонистом. Устранить эту угрозу можно было двумя способами: либо радикально изменив политический курс Украины, либо резко ослабив её тем или иным способом — лучше всего путём её расчленения и присоединения к Российской Федерации русскоязычных областей Юга и Востока Украины, составляющих так называемую Новороссию.
В этих условиях «второй тур» на Украине был неизбежен, тем более что русскоязычное население Юга и Востока Украины с воодушевлением восприняло присоединение Крыма к России.
Понимали ли это в Кремле? Кажется, понимали, потому что и действия группы Игоря Стрелкова в Славянске, и общая координация пророссийских выступлений на Юге и Востоке Украины были невозможны без санкции высших российских властей. Но чего именно хотела Москва на Украине в апреле 2014 года и насколько далеко намеревалась зайти? Это до сих пор остаётся загадкой, и ответ на неё может многое прояснить в украинской трагедии.
Официальные требования Москвы к Киеву, изложенные в известном мартовском заявлении Министерства иностранных дел России, сводились к федерализации Украины и обеспечению прав пророссийских регионов. Теоретически это позволяло нейтрализовать враждебность украинского государства. Однако кто мог гарантировать Москве, что такой внутриукраинский порядок (даже если бы такой порядок и возник) будет соблюдаться? Невозможность таких гарантий делала сценарий расчленения Украины и отделения от неё Новороссии более целесообразным с точки зрения российских интересов.
Однако такое дробление не могло произойти без российского силового вмешательства и без военного прикрытия со стороны России действий пророссийских сепаратистских сил — подобно тому, как это было сделано в Крыму. Именно на такой сценарий рассчитывали и русский Гарибальди — Стрелков, и большинство повстанцев Новороссии.
Однако такой ход событий неизбежно вёл к серьёзной конфронтации с Западом, ошеломлённым стремительной российской аннексией Крыма, а теперь ещё и открывшейся перспективой полного разрушения Украины в качестве краеугольного камня антирусского «санитарного кордона». В этих условиях Москва, по-видимому, оказалась не готовой к решительным действиям на Украине и решила попытаться осуществлять военные действия на Юге и Востоке Украины в основном с помощью «местных» и «засланных» повстанческих сил. Это оказалось крупным просчётом — как теперь очевидно, в Москве переоценили масштабы пророссийской активности в этих регионах Украины и недооценили силу украинского национализма и заинтересованность украинских элит в сохранении «самостийности» и своего места в ней. В результате отказа России от силового прикрытия восстания на Украине руки у Киева оказались развязанными, на Востоке страны разразилась кровавая гражданская война, день ото дня набирающая обороты и обрекающая Россию на вовлечённость в эти трагические события.
III.
Принятое 24 апреля 2014 года решение Совета безопасности России отказаться от ввода войск на Украину в поддержку восстания в Новороссии предопределило крайне невыгодное для Москвы развитие украинского кризиса. Совершенно ясно, что российское военное вторжение на Украину в апреле-мае неизбежно привело бы к стремительному крушению украинского государства в его нынешним виде и поражению чахлых украинских вооружённых сил. Это дало бы возможность кардинально решить «украинский вопрос», отделив от Украины русскоговорящие области и обратив оставшуюся Украину во второразрядное государство, неспособное серьёзно угрожать российским интересам.
Предпринятое Москвой маневрирование с целью избежать западных санкций не дало результата. Как и следовало ожидать, санкции всё равно последовали. Российская же внешняя политика с момента отказа от «прямых действий» на Украине оказалась в результате ввергнута в кризис: Россия несла все издержки «агрессии» (от расходования значительных ресурсов на поддержку донбасских повстанцев до западных санкций), не получая при этом никаких дивидендов, и в течение последнего полугода ситуация только ухудшалась. Символическим и в какой-то мере закономерным апофеозом такой российской внешней политики стало крушение малайзийского Боинга-777 МН17 — событие вне пределов компетенции и ответственности Москвы, но за которое Москве таки пришлось нести огромный политический (а по сути, и материальный, ввиду усиления санкций) ущерб.
Самое главное, Россия утратила инициативу, которую прочно удерживала в феврале-апреле, в этой сложной геостратегической игре. Утрата инициативы создавала угрозу поражения. Россия блистательно воспользовалась моментом, бескровно присоединив Крым. На Украине этот момент был упущен.
