Лондон. Биография - Акройд Питер (читаем книги бесплатно TXT) 📗
Возникла и новая общность между людьми. Элизабет Боуэн в романе о военном Лондоне «Разгар дня» говорит, что погибшие среди огня и развалин не должны быть позабыты. «Эти безымянные мертвецы упрекали живых не гибелью своей – ибо их нельзя было спасти, можно было только погибнуть с ними вместе, – а безвестностью, которую не развеять в одночасье». Война обнажила самую суть людского одиночества и обезличенности в большом городе. «Не позаботясь о том, чтобы они жили, – кто имел теперь право их оплакивать?» Следствием стали попытки горожан «разбить скорлупу безразличия», в некотором смысле игнорируя или смягчая привычные ограничения лондонской жизни. «Чем тоньше делалась стена между живыми и мертвыми, тем более проницаемыми становились перегородки между живыми». Вечером от незнакомого прохожего можно было услышать: «Доброй ночи, удачи вам».
Люди испытывали также острое и всепроникающее чувство нереальности происходящего. Привычные городские виды внезапно стали иными, все сделалось смутным и неосязаемым. «Все люди вокруг, все привычные вещи и занятия казались нам нереальными, – вспоминал один лондонец. – Мы и разговаривали-то теперь по-другому, как будто скоро должны были расстаться». Это ощущение хрупкости и бренности всего вокруг способствовало созданию атмосферы «осажденного города»; один лондонец, выехавший ненадолго из столицы, удивился тому, «что есть дома, которым ничто не угрожает, что есть горы, которые нельзя разрушить». После всех его переживаний «любая прочная неизменность изумляла. Его жизнь в городе была настолько противоестественной, что, казалось, ни Природа не принадлежит ему теперь, ни он Природе». Поборники атавистической морали всегда называли город «противоестественным», но теперь это ощущение разделяли рядовые горожане. Противоестественно было жить одной большой кучей там, куда падают бомбы; противоестественно было составлять часть такой крупной и явной мишени. Что ж, таковы были непреложные условия их бытия; таковы, может быть, условия всякого человеческого бытия.
Кульминацией бомбардировок 1940 года стал самый знаменитый и разрушительный из всех налетов, произошедший в воскресенье 29 декабря. Сирены воздушной тревоги загудели в начале седьмого вечера, и затем градом посыпались зажигательные бомбы. Целью атаки был лондонский Сити. Вспыхнул новый Великий пожар. Весь район от Олдерсгейта до Каннон-стрит, весь Чипсайд и Мургейт были в огне. Один наблюдатель, находившийся на крыше Английского банка, затем вспоминал: «Казалось, горит весь Лондон! Вокруг, куда ни взгляни, сплошная стена огня». Было разрушено девятнадцать церквей, шестнадцать из которых построил Кристофер Рен после первого Великого пожара; из тридцати четырех зданий гильдий уцелело три; улица издателей и книготорговцев Патерностер-роу была уничтожена полностью, сгорело около пяти миллионов книг; Гилдхолл был сильно поврежден; собор Св. Павла оказался в кольце огня, но уцелел. «Кто видел – тот никогда не забудет, – писал Уильям Кент в „Утраченных сокровищах Лондона“, – своих ощущений в ту ночь, когда Лондон пылал и купол собора казался плывущим по огненному морю». Почти треть Сити была превращена в обломки и пепел. По любопытной случайности, однако, пострадали главным образом исторические и культовые здания старого Сити, деловые же улицы – такие, как Корнхилл и Ломбард-стрит, – остались более или менее невредимыми, и все крупные финансовые центры уцелели. Городские божества, уподобясь геральдическим грифонам Сити, ревностно стерегущим свое сокровище, уберегли Английский банк и Фондовую биржу.
Один лондонец, прошедший разрушенными улицами на следующий день после налета, вспоминал: «Воздух точно выгорел. Я дышал пеплом… Повсюду, где мы шли, в воздухе стояла гарь». Сохранилось много описаний воронок, развороченных подвалов, рушащихся стен, рассыпавшейся кладки, газовых факелов, тротуаров под слоем пыли и битого стекла, кирпичных выступов диковинной формы, разбитых и висящих в воздухе лестниц. «Церковные стены дымились несколько дней», – писал Джеймс Поуп-Хеннесси в книге «История в огне». Но работники Сити – дневные обитатели делового центра – наутро вернулись. После налета «весь Сити, казалось, отправился в поход»: клерки, секретарши, конторские служащие кружными путями добирались сквозь руины до места работы. Многие, придя, обнаруживали свою контору полностью выгоревшей или разрушенной, но на следующее утро являлись туда опять, ибо – «что им еще оставалось делать?» Их поведение демонстрировало власть Сити над людьми; они напоминали узников Ньюгейтской тюрьмы, сожженной во время мятежа лорда Гордона, которые возвращались на пепелище бродить среди развалин своих камер.
Сити превратился в незнакомую территорию. Пространство между церковью Сент-Мэри-ле?Боу на Чипсайде и собором Св. Павла стало пустырем, где среди высокой травы шли утоптанные тропы, носившие старые названия – Олд-чейндж, Фрайди-стрит, Бред-стрит, Уотлинг-стрит. Чтобы люди не плутали, были прибиты таблички с названиями улиц – этих и других. Даже краски города и те изменились: бетон и гранит приобрели цвет «жженой умбры», а развалины церквей – «желтого хрома». Сохранились замечательные фотографии, сделанные Сесилом Битоном после декабрьского налета. Патерностер-роу превратилась в кучу обломков с торчащими там и сям среди кирпича и камня кусками железных конструкций; было уничтожено тридцать издательств. Во время Великого пожара XVII века здесь произошло примерно то же самое, и, по словам Пипса, «все крупные книгопродавцы только что не пошли по миру». У церкви Св. Джайлса в Крипплгейте взрывной волной повалило статую Мильтона, но церковная башня и стены, как и почти четыреста лет назад, устояли. Сохранилась запись от 12 сентября 1545 года: «Церковь Св. Джайлса выгорела вся целиком, кроме стен и колокольни, как это вышло – Богу известно»; теперь каким-то чудом церковь снова уцелела. Было сделано немало фотографий изуродованных церковных интерьеров с упавшими статуями, разбитыми перегородками, разбросанными по полу головами херувимов; имеются снимки поврежденного Гилдхолла, пострадавшего от бомб Миддл-Темпла, воронок и обваливающихся крыш. Многим тогда казалось, что раз слава и гордость Лондона могли погибнуть за одну ночь, то осязаемая, физическая история города лишена всякого смысла; она слишком хрупка и уязвима, чтобы на нее полагаться. Незримый, неосязаемый дух Лондона – вот что уцелело и даже процвело в дни разрухи и бедствий.
Были сделаны между тем неожиданные открытия. В Крипплгейте бомбардировка обнажила фрагмент древнеримской стены, который был погребен многие сотни лет. Под алтарем церкви Сент-Мэри-ле?Боу обнаружилось вымощенное плиткой подземное помещение, а в церкви Сент-Ведаст на Фостер-лейн после налета увидели «заложенный кирпичом готический дверной проем». На Остин-Фрайерз были найдены предметы древнеримских времен, в том числе плитка пола со следами лап собаки, гнавшейся за кошкой. За органом церкви Всех Святых была обнаружена арка VII века, образованная плитками римской эпохи и доселе скрытая под стенной обшивкой. По свидетельству приходского священника, «из стены по соседству с аркой выпали громадные куски, которые по крайней мере восемьсот лет были включены в капители мощных нормандских колонн того времени. Некоторые из этих камней представляют чрезвычайный интерес… Мы не имеем других образцов этой школы камнеобработки. Они составляли часть величественного креста, который возвышался на Тауэр-хилле до вторжения Вильгельма Завоевателя». Символическое значение этого открытия несомненно: взрывы немецких бомб привели к обнаружению саксонского креста, воплощавшего непокорство перед лицом захватчика. И значит, ошибались те, кто считал, что городскую историю легко уничтожить; она открывалась на более глубоких уровнях, косвенно заверяя людей в том, что, подобно древнему кресту, Лондон восстанет вновь. Аналогию можно было увидеть даже в мире природы. Из-за повреждений, причиненных бомбардировками Музею естествознания, некоторые семена в его гербариях отсырели и начали прорастать, в том числе мимоза, привезенная из Китая в 1793 году. Растение ожило после 147?летней спячки.
