Тайное становится явным. ЦОС ФСБ уполномочен заявить - Ставицкий Василий Алексеевич (книги полностью бесплатно .txt) 📗
Принцип «быть на линии огня» в первые годы исповедывался неукоснительно. Наш оператор, как правило, шел, упираясь в спину опера из группы захвата. И нередко мы становились участниками весьма комичных, а вернее трагикомичных ситуаций. Служба по борьбе с оргпреступностью получила сигнал, что в Москву завезли большую партию оружия. Были установлены улица и дом. Пока уточнялись все детали, наступила ночь. Часа в два приезжаем по указанному адресу. Ветхая хрущоба, в подъезде лампочек нет. Мрак. Фонариком посветили, нужную квартиру нашли— звоним.
— Кто? — спрашивает мужской голос.
— Кто-кто? Ив Кусто! Милиция…
— Мы никого не вызывали, — хамит он через дверь.
— Открывай — говорим, — или дверь выломаем!
А он на второй замок щелк, щелк. Времени терять было нельзя, не в игрушки играли. Бабах кувалдой по двери. Она в щепки. Влетели, всех на пол… Ищем, ищем. Нет ничего. Но ведь партия гранатометов не иголка. И тут мысль страшная озаряет…!
— Корпус, какой? — шепотом спрашиваю руководителя операции.
— Второй! — говорит.
— А это — первый!
В общем, ретировались быстро, по-английски. А те, по-моему, так и не поняли, зачем дверь сломали, всех положили на пол, сапогами топали. «Может, сказать чего хотели?»
Но гранатометы мы все же нашли. Там, где надо. Целый "уазик" нагрузили. Но корпуса после этого случая, все-таки сверять стали.
Почему-то мне всегда казалось, что мои первые записи после отставки должны начинаться с фразы «Сегодня я сдал удостоверение, попрощавшись с прапорщиком на вахте, вышел на Лубянскую площадь. Я стал вольным, как птица».
Пернатым ощутить себя не пришлось.
И в жизни все оказалось проще и будничнее, а если точнее, приземленнее. Вот уж воистину, рожденный ползать летать не может.
Прибыв в штаб операции по освобождению заложников в Первомайском, расположенный в двух километрах от поселка, я увидел необычайно озабоченные лица помощников директора ФСК. Хотя если честно сказать, то эти помощники имеют озабоченные лица всегда. Серьезные люди. Один из них отозвал меня в сторону и заговорщицким тоном известил: «Понимаешь, вчера Михаил Иванович разговаривал с президентом, который выразил неудовольствие твоей работой. Не знаю, о чем они говорили пятнадцать минут, но шеф приказал написать приказ о твоем отстранении от должности «за провал информационного обеспечения операции», он приказал передать тебе, чтобы ты убыл в Москву. Деньги есть?»
Весь тон и трогательная забота о бедном сироте, прозвучавшая из уст выбритого полковника в ондатровой шапке и кожаной куртке, поверх которой по-домашнему наброшен камуфляж, не удивил, не шокировал, а вызвал какое-то странное состояние: смесь легкомысленного веселья и облегчения. Несчастный полковник, наверное, полагал, что я бухнусь перед ним в ноги, моля пощады, наверное, он посчитал меня ненормальным, не понимающим, о чем идет речь. Смехотворность ситуации была налицо — информационное обеспечение оказалось важнее самой операции и моя персона была удостоена внимания самого президента. Но еще трагикомичнее это выглядело в связи с тем, что несколько часов назад в поселке Советском мы подверглись нападению боевиков, и всю ночь мне приходилось думать не об информационном обеспечении «операции», а проклинать себя за то, что, выезжая в Дагестан, мы поленились тащить с собой автоматы, а взяли лишь «Макарова» — штуку полезную и на первый взгляд серьезную, но пригодную в такой ситуации только для обороны в висок. И в этих условиях пока мы думали о том, как бы в суете и ночной неразберихе, в грязи и холоде, под непонятно откуда ведущимся огнем не угодить под шальную пулю, на самом высоком уровне обсуждалась моя персона и ее судьба.
Знали бы они, сколько нервной энергии, куража и своего интеллекта приходилось потратить, чтобы оправдать то, что оправдать было невозможно или объяснить неподдающееся нормальной человеческой логике. Нужно было еще самому понять, что происходит и что необходимо сделать, чтобы это стало понятным докучливым въедливым и предельно конкретным журналистам, которые по-своему и часто весьма оригинально воспринимают происходящее. Они, словно корректировщик, с колокольни осматривают местность и с этой колокольни стремятся делать свои выводы. Именно этих выводов мы боялись больше всего, потому что именно по ним жители одной шестой части суши будут судить о том, что здесь происходит, почему происходит именно так и почему не делается это, а делается то. После каждой такой встречи с «акулами пера», да еще в окружении местных жителей, которые с болью и тревогой следили за военными действиями на своей земле, я становился на пару килограммов легче. Этот груз был покруче, чем глина на башмаках «весом хлеба в месячный паек». Черт его знает, может, пробыв десять дней в поле без воды, мыла и бритвы, в башмаках с пудом глины на подошвах, в грязном камуфляже, который стал второй кожей, в черной шапочке-маске с прорезями для глаз (о ней мне потом не раз говорили как о высшем атрибуте достоверности), питаясь раз в сутки, приобретается какой-то иммунитет, позволяющий спокойно реагировать на общественно-политические раздражители…
Как бы то ни было, вольным как птица, я себя не ощутил, но и продуктом распада, дрейфующим в проруби, не почувствовал. Мне было приятно, что я побывал среди сильных и мужественных людей, видел, что такое настоящая, а не показная храбрость, видел человеческое и трогательное в известной степени, насколько это возможно в полевых условиях, отношение друг к другу.
И это было главным.
Как были главными для меня и те недолгие месяцы моей работы начальником Центра общественных связей ФСК-ФСБ.
ЦОС ФСБ УПОЛНОМОЧЕН СООБЩИТЬ…
Александр Александрович ЗДАНОВИЧ — генерал-майор, начальник Центра общественных связей в 1996–1999 годах, начальник Управления программ содействия ФСБ.
Центр общественных связей одно из самых молодых подразделений в системе органов госбезопасности. Его предшественником было Пресс-бюро КГБ СССР. В конце 80-х годов, когда начался процесс гласности в деятельности всех государственных структур, включая спецслужбы, нам, чтобы рассказывать о работе органов безопасности и давать прессе информацию о деятельности КГБ, надо было переступить через определенный психологический барьер, связанный с соображениями секретности, поскольку еще не было ясности, что можно давать в прессу, а что нет, так как секретность тогда была тотальной.
Вспомните, как выглядели раньше сообщения ТАСС под заголовком «В комитете государственной безопасности»: выдворен из страны тот-то или объявлен персоной нон-грата такой-то. И все. Больше никакой информации не поступало. Именно с учетом полной закрытости нашей организации мы решили начать с азов: с разъяснения основных задач, стоящих перед КГБ, и самое главное — с раскрытия механизма, который привел к политическим репрессиям 30-х годов. Тем более что именно этот аспект деятельности госбезопасности муссировался в то время особенно активно. Когда произошло постепенное насыщение прессы разъяснениями всех этих моментов, больше стали уделять внимания вопросу о том, чем занимается КГБ.
Конечно, мы не могли сделать это в полной мере. Мои предшественники по линии ЦОС находились в тяжелых условиях, так как в тот период не существовало открытых нормативных актов и законов, которые регламентировали бы деятельность КГБ. Основная масса документов имела гриф «Совершенно секретно». Переступить через этот гриф было очень сложно. И лишь когда в мае 1991 года был принят Закон о КГБ, получила сильный толчок для развития линия общественных связей.
Последующие законы, которые принимались уже в РФ после ликвидации КГБ СССР, создали нам почву для дальнейшей работы. Именно благодаря им сейчас можно получить в СМИ информацию о работе ФСБ. За последние годы и у рядовых сотрудников, и у руководителей ФСБ произошло осознание того, в каком обществе мы живем, а именно — в открытом информационном обществе.
