Книга Кагала - Брафман Яков Александрович (читать книгу онлайн бесплатно полностью без регистрации .txt) 📗

Все эти обвинения громом раздались по всему пространству нашего отечества и в 1866 году еврейский вопрос обратил на себя всеобщее внимание. Но тут же сами евреи, а с ними вместе и многие либералы, не опровергая самих обвинительных фактов, сейчас же пустили в ход обыкновенные громоотводы:

Все эти возгласы пользуются у нас до сих пор доверием и затмевают сущность вопроса, представляя его в превратном виде [111]. Но при Наполеоне I они никак не могли иметь места. Вопрос об эмансипации евреев во Франции был давно решён революцией 1789 года. Трехцветное знамя революции нарекло евреев истыми французами Моисеева закона и дало им полную равноправность.

Пускать в ход речь об акклиматизации евреев тоже было излишне. Это давно уже совершилось, так сказать, действием общего закона. Если какая-либо господствующая нация материально и нравственно сильна и сознает эту силу, то живущий в ее среде иноплеменный элемент непременно ею будет поглощен, по крайней мере относительно внешнего образа жизни.

Повинуясь этому закону, внешняя жизнь евреев во Франции давно уже сложилась на французский манер: языком, костюмом и пр. они давно были уже истыми французами. Сгущенность евреев тоже не могла подать повод к появлению еврейского вопроса, так как евреев во Франции насчитывалось тогда не более 60 000 жителей. Благодаря приведенному обстоятельству Наполеону I удалось не заблуждаться, по крайней мере, насчет места, в котором кроется болезнь иудейства, и насчет настоящего ее имени.

Из аргументов Наполеона по еврейскому вопросу видно, что, на его взгляд, отношение евреев к французам можно назвать грустным и исключительным явлением между французскими разноверными и разноплеменными гражданами.

Проистекает оно от того, что евреев связывают с коренным населением только внешние, искусственные, слабые узы: язык, костюм и гражданские права, но кровью, достоянием и семейным бытом они, как народ избранный, всегда образуют совершенно отдельный, по их убеждению аристократический, мир, в который не избраным по крови доступа нет.

Таким образом, отношение евреев к туземному населению вытекает прямо из самого иудейства: из аристократического взгляда еврея на остальное плебейское человечество. Чтобы уничтожить источник, порождающий это зло, Наполеону показалось необходимым очистить тот полный, свободный и естественный путь ассимиляции евреев с французами, которым другие иноверные и иноплеменные элементы немцы, итальянцы, испанцы и прочие живущие во Франции народности – проходят с коренным населением вместе. Для достижения этой цели Наполеон составил план к преобразованию внутреннего быта евреев и надеялся привести его в исполнение посредством раввинов, которых он считал еврейским духовенством.

Не видя необходимости для цели нашей книги изучать все то, что Наполеон задумывал сделать, но не сделал, мы не станем вдаваться в подробности его плана, а вскользь только скажем, что требования его не выходили ни на шаг из границ умеренности, гуманности и справедливости.

В плане своем Наполеон домогался лишь того, чтобы евреи признали французов точно такими же, себе равными во всех отношениях, достойными согражданами, какими французы признают евреев, чтобы французы были евреям братья и возможно было им вступать в семейное родство через смешанные браки. Или еще вернее: Наполеон домогался лишь того, чтобы евреи признали за французами человеческие права, чтобы они в своей среде дали французам равноправие.

Повторяем, что с общечеловеческой точки зрения план Наполеона относительно гуманности и справедливости вполне соответствовал всем условиям общечеловеческой цивилизации, а как орудие для ослабления внутренней силы сепаратного царства евреев, казалось бы, план этот был достоин великого своего автора.

Но все это лишь с точки зрения общечеловеческой, с еврейской же, как мы увидим ниже, дело представилось совершенно в другом виде. Сила, однако же, говорят, не в проекте, а в осуществлении его. Тут-то зоркий законодатель, к сожалению, очутился в совершенно темной для него области, по которой он бродил ощупью и, кроме промахов, ничего совершить не мог.

Тут Наполеон действовал по соображениям, вытекающим из упомянутого ошибочного понятия о значении раввинов, вследствие чего, сам того не подозревая, он в предпринятых против еврейского знамени средствах придал им еще новую, неодолимую силу.

Считая раввинов полновластными хозяевами в делах еврейской религии и надеясь осуществить свой план посредством их духовного авторитета, Наполеон прежде всего счел нужным позаботиться об организации и увеличении раввинской власти. Для достижения этой цели он в 1806 году учредил в Париже Синедрион из 71 раввина по образцу древнего Иерусалимского.

Евреи, думал Наполеон, встретят в этом трибунале ту высокую духовную беспредельную власть, которой они беспрекословно должны подчиняться по требованиям ими исповедуемого талмудического закона. Для правильного же отправления этой власти по всей империи скоро были учреждены провинциальные консистории с дисциплинированной раввинской иерархией.

И вот, окончив предварительную работу и запасшись самым благонадежным, по его мнению, орудием, властелин Франции, которому в то время все беспрекословно покорялось, надеялся уже увеличить свою славу бессмертным венцом реформатора иудейства. Но эта светлая надежда жила недолго: скоро настало время, когда она погасла и улетела как дым.

Однако же, не следует думать, что раввины или Синедрион позволили себе перечить делу или оказывать неповиновение требованиям сильного повелителя. Напротив, раввины без серьезного сопротивления подтверждали и подписывали все, против чего многие из них скоро сами протестовали [112].

Благодаря этому обстоятельству минута разочарования Наполеона в его надеждах наступила лишь тогда, когда слово должно было превратиться в дело, когда евреи должны были доказать на деле, что они действительно признали французов себе равными и что они готовы вступить с ними на желаемый Наполеоном путь естественной ассимиляции.

Другими словами, дело разъяснилось лишь тогда, когда, согласно третьему пункту плана Наполеона, стали требовать, чтобы один из трех еврейских браков был смешанным между евреями и французами. Тут вдруг вышло, что признать французов братьями и вступить с ними в семейное родство – дело немыслимое, невозможное для еврея; оно, с точки зрения евреев, оказалось все равно, что принести еврейскую религию в жертву Христианству.

Вот тогда Наполеон, наконец, узнал, что авторитетом раввинской власти и йоты нельзя переменить в еврейской религии и что Синедрион в Париже принадлежит к продуктам произвольной фантазии людей, не знающих ни законов, ни истории евреев.

Поражённый полной неудачей и убеждённый, что разорвать внутренние узы замкнутого в себе иудейства нет возможности, Наполеон в 1808 году издал указ, в котором он приступал к решению еврейского вопроса совсем с другой точки зрения.

В этом указе он подвергал ограничению векселя, находящиеся в руках евреев на христиан, запрещал евреям отпуск денег под залог служащему классу, стеснял переход евреев с одного места в другое и пр. – одним словом, в указе от 1808 года Наполеон стал искать спасения местного населения от гнета евреев в тех же мерах, которыми история всегда и везде встречала последних.

Но это было скоропреходящей грозой для иудейства. «Бог пошлет врагу нашему горе, при котором он забудет про нас», – твердят всегда евреи, когда кто-либо восстает против их обычного порядка, и слово это не опоздало осуществиться. Со стремительным падением Наполеона действительно все пришло в забвение. Осталась лишь учрежденная Наполеоном еврейская мнимо духовная организация.