Русское солнце - Караулов Андрей Викторович (книги серия книги читать бесплатно полностью .TXT) 📗
— А чтобы новые краски, Борис Николаевич, были, чтоб СНГ, значит, не реставрировал СССР, в славянский союз можно, например, Болгарию пригласить, — почему нет? Тоже славяне…
— Кого? — не понял Ельцин.
— Болгарию! Или Кубу, Борис Николаевич. А что эта Куба болтается там, в океане, понимаете, как не пришей кобыле хвост? Кастро нам до черта должен, не отдает, так мы весь остров заберем, — плохо, что ли? У Франции есть Гваделупа и Таити — заморские территории Франции. А у нас будет Куба — заморская территория России. Ведь Кастро в социализм по ошибке попал!
— Как по ошибке?
— Очень просто, Борис Николаевич. У Хрущева на Кубе кагэбэшник был, Алексеев, жутко грамотный парень… — Полторанин остановился. — А Кастро очень хотел встретиться с Кеннеди, рвался к нему, да Кеннеди уперся, не хотел. Тут Алексеев спокойно объяснил Фиделю, что американцы сейчас перекроют ему одну половину планеты, а мы, если он к нам не примкнет, закроем другую, советскую. И кому он тогда свой сахар продавать будет? Фидель подумал — и стал коммунистом. Но Куба — это на перспективу, Борис Николаевич, а пока — на троих: Россия, Украина и Белоруссия. В России любят, когда на троих, Борис Николаевич! А столица — в Киеве. Мать все-таки. Михал Сергеичу скажем большое спасибо, выпросим ему ещё одного Нобеля, чтоб Раиса Максимовна не очень злилась, и в пять секунд собираем…
— То есть конфедерация славян, я правильно понял?.. — перебил Ельцин.
— Ага, — Полторанин прищурился. — И это отлично будет, да?..
— Я вот што-о думаю, Михаил Никифорович… — Ельцин вдруг встал, отодвинул штору, — а што, если…
Полторанин заерзал на стуле:
— Что «если», Борис Николаевич?
— А вдруг он нас всех, — Ельцин резко повернулся к Полторанину, — просто арестует, понимаешь, и — в тюрьму?
Полторанин опешил.
— Кто?
— Горбачев.
— В какую тюрьму? За что?
— За это самое, Михаил Никифорович!
Ельцин медленно разжал кулак и рюмка аккуратно соскользнула обратно на стол.
— Хотел бы я увидеть того прокурора… ага, который подпишет ордер на арест Президента России, — засмеялся Полторанин. — Как-кой прокурор, если по Конституции каждая республика может выйти из СССР когда угодно?..
— Республика! — Ельцин поднял указательный палец. — Именно республика! А тут один Президент решил. С Полтораниным.
— Президент и должен решать за всех, Борис Николаевич…
— Есть Хельсинки, принцип нерушимости границ. Брежнев подписывал.
— Брежнев подписывал, вот пусть с него и спрашивают, — огрызнулся Полторанин. — При чем тут Брежнев? Ельцин за Брежнева не отвечает.
— Ельцин отвечает за Россию в составе Союза. А Хельсинки — никто не отменял.
— Как это никто? Мы отменили, Борис Николаевич. Мы же отпустили Прибалтику! А все только рады. Где ж тут нерушимость границ?
Ельцин задумался.
— У нас Россия весной проголосовала за Союз, — произнес он.
— Так это когда было, — Полторанин махнул рукой. — Проведем через парламент, оформим: Россия решила — Россия передумала. Я вот не знал, ага: в двадцать втором году, когда Ленин придумал Советский Союз, все республики послали его к чертовой матери; договор никто не подписал, чрезвычайкой грозили, но заставить никого не смогли! А Союз, между прочим, уже был. Так его даже де-юре не оформили: чего, мол, бумагу марать, если все и так ясно! То есть мы, Борис Николаевич, семьдесят лет живем в государстве, которого нет, просто нет, оно юридически не существует! Вот он, гениальный обман Ленина: все кричат о договоре двадцать второго года, но сам-то договор кто-нибудь видел? Старый Союз вроде как под корень, а он снова народится, обязательно народится, но, слава богу, без Горбачева. Тут не президенты отвечают, да, тут, значит, решает народ…
— Отвеч-чает Президент, понимаешь, — твердо сказал Ельцин. — Он на то и Президент, штоб отвечать!
Раздался тихий стук в дверь, в проеме появился Коржаков.
— А, это вы, Александр Васильевич…
— Сбегал, Борис Николаевич.
— Сбегали? Вы што, по окружной, понимаешь, бегали? По окружной, я вас спрашиваю! Мы тут, значит, давно все решили, а вы бегаете…
Коржаков положил очки и — вышел.
— Зачем вы так, Борис Николаевич? — тихо спросил Полторанин.
— А ну его, — отмахнулся Ельцин. — Смердяков!
— Зато предан.
— Потому и держу…
Ельцин замолчал.
— Значит, правда, Михаил Никифорович, што не… подписал никто… при Ленине?
— Конкретно — никто.
— Тогда в каком государстве мы живем?
— А ни в каком, Борис Николаевич. Нет у нас государства.
— Интересно, Шахрай об этом знает? — задумчиво спросил Ельцин.
— А кто его знает, что он знает, что не знает, — ответил Полторанин.
— Он же у нас по юридическим вопросам…
— Ага…
Ельцин сладко зевнул:
— Разделимся… ухх-хо, Михаил Никифорович, все республики, окромя России, тут же увидят, какие они маленькие. Начнется война за территории. Сейчас Литва предъявила Горбачеву иск… на полмиллиарда долларов, что ли, за многолетнее пребывание в СССР. Это, понимашь, как у евреев в анекдоте: «Простите, вы вчера Сарочку из воды вытащили? А на Сарочке была ещё шапочка…»
— Полмиллиарда? — Полторанин шмыгнул носом. — Я бы принял иск, Борис Николаевич.
— Как приняли? — не понял Ельцин. — Зачем?
— А чтоб они задумались, ага. Память свою освежили. И тут же всучил бы им встречный иск — на миллиард. Или на два. Можно — три, нам не жалко. Они забыли, эти «саюдисы», что до 44-го Вильнюсский край не входил в Литву, он же под Пилсудским был, а столица — Каунас. Это Сталин, извините, объединил Литву, положив там сто шестьдесят тысяч русских солдат, вернул им, Борис Николаевич, Клайпедский край, Вильнюсский край, Жемайтию, Аукштайтию, Дзукию…
Пусть платят, не жалко! Может, объединение Литвы не стоит миллиарда долларов? Тогда что это, на хрен, за государство?!
— Я п-понимаю, — Ельцин помедлил, — но противно все…
— В политике, Борис Николаевич, все противно, — махнул рукой Полторанин. — Это как в анатомичке: ты приходишь на работу, честно делаешь свое дело, а всюду смерть…
— Да… мы, как врачи…
— Ага…
В кабинете стало светлее, день мирно отгонял темноту, и она растворялась, чтобы, спрятавшись за небо, вернуться обратно с заходом солнца.
— Ну ш-шта, Михаил Никифорович, по рюмке, я правильно понял? — улыбнулся Ельцин. — Сходите за Коржаковым, што ли, пусть он… тоже отметит.
Полторанин открыл дверь и поманил Коржакова рукой.
— Вот што, Александр Васильевич, — Ельцин разлил коньяк. — Утром скажите Илюшину, пусть все отменяет: мы едем в Завидово. В субботу вызовите туда Шапошникова, Баранникова и… наверное… Павла Грачева.
Рюмка дождалась, наконец, своего часа. Ельцин сгреб её в кулак, она взлетела в воздух, звонко, с разбега ударилась о другие рюмки и вдруг разорвалась на куски, на стекла и стеклышки, залив Ельцина коньяком.
— Ух ты! — вздохнул Коржаков.
Осколки упали к ногам Президента.
— Ты подумай, — удивился Ельцин. — Раздавил, понимашь…
— На счастье, на счастье, — засмеялся Полторанин. — Быть добру, Борис Николаевич, быть добру!
15
Алешка не успевал: последняя электричка была в 9.02, а до станции бежать и бежать.
На Ярославском вокзале он сразу кинется в метро, до Пушкинской — 19 минут с пересадкой… да, ровно в десять он будет на планерке.
Дорогу от Подлипок до Москвы Алешка знал наизусть. Устроившись на лавке, он обычно спал, но стоило ему мельком взглянуть в окно, как он сразу определял, где волочится поезд и сколько ещё мучиться.
Поезда ходили медленно. За окном — сплошная помойка, взгляду отдохнуть не на чем, рельсы, пятиэтажки и огромное количество гаражей. В Лосинке дома уперлись в рельсы так, будто это не рельсы, а тротуар. Вчера мужик один в поезде рассказывал, что в Лосинке нет больше алкашей: ближайший магазин — на той стороне дороги, а переход не построили.
