Сталин. По ту сторону добра и зла - Ушаков Александр Геннадьевич (книги бесплатно без онлайн TXT) 📗
Кто знает, может быть, оно и было, но верится в подобное с трудом. Да, по тем временам Сталин значил очень многое, но... ушел же в самое для этого неподходящее время Ленин. И ничего! Выстояли! Надо полагать, выстояли бы и на этот раз. Вызывает удивление и фраза о борьбе за сталинскую душу. Неужели после устроенных им на Украине голода и убиения едва ли не 10 миллионов ни в чем не повинных людей они еще на что-то надеялись?
Конечно, по-своему «умеренные» были преданы Сталину, но вряд ли можно себе представить, чтобы никто из них так ни разу и не подумал (хотя бы про себя) о том, а что было бы, если бы Сталина на самом деле сместили с его поста и таким образом изменилась бы политика страны?
И если бы не расстрелы и таинственные смерти, то рано или поздно они неизбежно столкнулись бы со Сталиным уже по-серьезному, и вот тогда-то кому-то из них пришлось бы уйти.
Вряд ли Киров и Орджоникидзе приветствовали бы избиение остатков старой гвардии и столь необходимых стране военных. Да и какая дружба могла быть у политиков? Такая, как у Сталина с Каменевым и Зиновьевым? Или у Сталина с Бухариным? Возможно, только вот слишком хорошо известно, чем эта дружба закончилась...
Не успел Сталин расправиться с Рютиным, как ему на смену явилась целая группа во главе с бывшим народным комиссаром сельского хозяйства А.П. Смирновым, в которую входили такие старые большевики, как Н.Б. Эйсмонт (член партии с 1907 года) и В.Н. Толмачев (в партии с 1904 года). Эти даже не стали с ним встречаться, а взяли, да и распространили манифест, в котором требовали смещения Сталина с поста генсека.
И вот тогда-то Сталин высказал все, что он думал... о самом себе. «Только враги могут говорить, — заявил он членам ЦК, — что можно убрать Сталина и ничего не случится». Ну а затем потребовал смертной казни для Смирнова и его сподвижников. И снова Политбюро отказало ему. Вместо сурового наказания провинившихся перед Сталиным людей она приняло решение провести общую партийную чистку, в результате которой за 1933—1934 гг. из 3,5 миллиона коммунистов были исключены более миллиона человек.
И снова Киров выступил против. Пусть мягко, пусть ненавязчиво, но все же против. И, слушая очередные призывы Мироныча к сдержанности, Сталин с трудом сдерживал охвативший его гнев. Разошлись они и в вопросе о тех крестьянах, которые покинули в поисках хлеба родные дома. И если сам Сталин стоял за их арест и насильственное возвращение, что и нашло свое отражение в специальном постановлении, то Киров со товарищи и здесь советовал проявлять известную мягкость и гибкость.
На протяжении всего 1933 года Киров неоднократно выступал на заседаниях Политбюро за более тонкую политику практически во всех сферах народного хозяйства, за либерализацию режима, и его горячие речи находили отклик среди многих видных деятелей партии и простых коммунистов.
В конце концов, дело дошло до того, что Киров воспротивился против репрессий в Ленинграде, направленных на бывших участников оппозиции. И именно с его подачи раскаявшиеся раскольники были возвращены в партию. В то же время Киров выступал и за улучшение резко обострившихся отношений между советскими писателями и другими группами творческой интеллигенции и партией. Не без его участия было принято решение и о ликвидации РАППа, и о подготовке к созыву I Всесоюзного съезда советских писателей.
Как того и опасался Сталин, в его в высшей степени жесткой политике начинали разочаровываться не только старые большевики, но и партийно-комсомольская молодежь. Что неизбежно вело к появлению кружков. До организованного выступления дело еще не дошло, а вот листовки кое-где особо рьяные молодые люди разбрасывали. Впрочем, особого значения это уже не имело, поскольку их деяния в любом случае попадали под статью «Контрреволюция». Летом 1933 года несколько молодежных групп устроили нечто шествия, и разъяренный Сталин потребовал для них высшей меры наказания.
Однако Политбюро и на этот раз отказало Сталину в столь суровой расправе, и смутьяны отделались мягкими наказаниями. И снова Киров не только не подумал поддерживать его, но и призвал применять смертную казнь только в исключительных случаях.
Тем не менее к началу 1934 года Сталин чувствовал себя весьма уверенно и снизошел до того, что вернул из сибирской ссылки не только Зиновьева и Каменева, но и такие одиозные для него личности, как Раковский и Сосновский. Впрочем, и это было сделано не столько от широты души, сколько из-за холодного расчета. Ведь именно теперь битые и перебитые Каменев и Зиновьев должны были не только публично покаяться в своих прегрешениях на съезде, но и призвать всех бывших оппозиционеров прекратить всяческое сопротивление Сталину.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
XVII съезд партии, который должен был войти в историю как «съезд победителей», открылся 26 января 1934 года, что тоже было, конечно же, не случайно. Ровно 10 лет назад Сталин дал «великую клятву» умершему вождю «свято исполнять его заветы». И как писала «Правда», «клятва Сталина была выполнена с честью». «Десятилетие после смерти Ленина, — писала газета, — было десятилетием великого труда — исторической победы ленинизма. Под руководством Сталина большевики добились того, что социализм в нашей стране победил».
Сталин выступил с большим докладом, в котором поведал о полной победе пятилетки и пожалел несчастных рабочих и крестьян в капиталистических странах, которые-де не могли даже и мечтать о той жизни, какую вели их собратья в Советском Союзе.
И в чем-чем, а в этом вождь был прав. Ни одному крестьянину в какой-нибудь Франции или Италии даже в страшном сне не могли присниться те ужасы, какие переживала в эти годы советская деревня.
Бурные овации вызвало и заявление Сталина о том, что дела в стране настолько хороши, что на съезде ему даже «бить» некого, поскольку все враги уже разгромлены. Да и как не аплодировать, если сам Каменев во всеуслышание заявил: «Я считаю того Каменева, который с 1925 по 1933 год боролся с партией и ее руководством, политическим трупом, что я хочу идти вперед, не таща за собой, по библейскому выражению, эту старую шкуру!»
Пошел на окончательную капитуляцию и Н.И. Бухарин. «Ясно, — признался он съезду, — что у «правых», к коим я принадлежал, была другая политическая линия, линия против развернутого социалистического наступления, против нового штурма на капиталистические элементы, на который наша партия шла...»
Насколько этот человек был сломлен, показывает и приведенная им цитата из «писаний нацистского философа». «Народ, — цитировал Бухарин Ницше, — должен требовать жрецов-вождей, которые проливают кровь, кровь, кровь, которые колют и режут». В Советском же Союзе, по его словам, все было совсем не так, и царившая в нем гуманная философия (!) отличалась от нацистского варварского мышления точно так же, как день отличается от ночи (и это после устроенного Сталиным голода!)
К вящему удовольствию Сталина, Николай Иванович долго продолжал свою роль в таком же духе, а в заключение сказал: «Ясно далее, что товарищ Сталин был целиком прав, когда разгромил, блестяще применяя марксистско-ленинскую диалектику, целый ряд теоретических предпосылок «правого» уклона, формулированных прежде всего мною». Конечно, все это говорилось не от души. Однако Бухарин и здесь сумел оправдать компромисс с собственной совестью... усилением фашистской опасности, перед лицом которой надо было не разъединяться, а сплачиваться... вокруг Сталина.
За свой компромисс он получил звание кандидата в члены ЦК ВКП(б) и место главного редактора газеты «Известия», где продолжил наряду с другими изданиями раздувать культ Сталина. Что же касается Каменева, то он в очередной раз поведал съезду, что считает того самого Каменева, который боролся со Сталиным, «политическим трупом», а ту самую эпоху, в которую все они жили, «эпохой Сталина».
На первый взгляд XVII съезд в какой уже раз явился демонстрацией любви и преданности своему любимому вождю. Но все это было только внешним проявлением. Что же касается истинного отношения делегатов съезда к Сталину, то здесь все было намного сложнее... Да к тому времени в партии осталось всего 10% тех коммунистов, которые вступили в нее до революции или во время Гражданской войны. И тем не менее почти три четверти делегатов съезда принадлежали именно к этим 10%. «Ненормальная обстановка, — говорилось в изданном в 1962 году учебнике по истории КПСС, — складывающаяся в партии, вызывала тревогу у части коммунистов, особенно у старых ленинских кадров.
