МЫ… их! - Хелемендик Сергей (читаем книги онлайн бесплатно .txt) 📗
И предатели. Потому что, как бы то ни было, СССР стал их новым домом, пусть и нелюбимым. СССР заслонил их, и не только их, от желтых звезд и газовых камер. Этому дому они желали провалиться, хотя и испытывали в связи с этими желаниями некоторые угрызения совести. Но развала великого СССР они страстно желали, потому что величия СССР не сумели понять.
Тогда, с началом хрущевской оттепели, родилась постигшая эпоху моей юности янкимания, тогда янки на время вдруг стали для юношей моего поколения сверхлюдьми, у которых всё лучше, чем у нас. Я иногда хожу по форумам американских русскоязычных сайтов в Интернете и с чувством глубокого удовлетворения замечаю, что большинство совковых либералов стали в Америке ярыми российскими патриотами, шовинистами, антисемитами и фашистами. Озлобились на весь мир и особенно на Америку. Оказавшись в бастионе мирового либерализма, они не нашли для себя никакой свободы ни в какой форме, чувствуют себя по-крупному наколотыми и ищут возможности отомстить янки за то, что те оказались не такими, какими они сами себе их придумали.
Несколько лет назад я наткнулся на полный слез рассказ одного из них, либерального совка образцового качества Васьки Тоскленого, покушавшегося в свое время на лавры Исаича, но никого объебать так и не сумевшего, перебивающегося в вожделенной Америке лекциями по русской литературе, о которой он якобы что-то знает. Васька несколько страниц посвятил тому, как чиновница эмиграционной службы афроамериканского происхождения издевалась над ним, оформляя какие-то его бумаги.
Совок Васька снова был несчастен и шипел от злости. Вместо образованного, начитанного советского цензора из КГБ он оказался в пухлых лапах негритянки, плакал от унижения и проклинал всех черных.
С такими слабыми нервами в России жить нельзя —Тоскленов правильно уехал. Если чиновница-негритянка сделала его расистом, то гаишник на улицах Москвы довел бы его до расстройства желудка.
Вот такие слабонервные и развалили нашу симпатичную империю зла. Развалили сознательно, то есть предали. И поделом им сегодня, пусть негроамериканские бюрократы имеют их дальше во все дырки.
Когда в 1985 году либеральный психоз принял форму перестройки, я был уже достаточно взрослым и начитанным человеком. Мне было 28, я написал уже две книги. И помню происходившее в деталях. Был какой-то невыразимый восторг перед грядущей свободой. Был он и у меня. СССР при этом казался несокрушимым, и начавшаяся «демократизация» людьми моего возраста тогда не понималась как развал. На старших, видевших больше и предостерегавших о последствиях, смотрели как на ретроградов. Нет, будет лучше, свободнее, будет рынок, будет богатство и процветание для тех, кто хочет и умеет. Таковы были светлые настроения.
Было и недоумение. Непонятно было, почему всю эту свободу несет, как невесту на руках, член политбюро, любимчик зловещего Андропова, такой косноязычный и такой самодовольный? Возникал вопрос, а откуда он все эти прелести кооперативов и свободной конкуренции выкопал? Неужели у себя в Кисловодске, где год за годом старательно облизывал задницы дряхлеющих кремлевских старичков?
Наше злобное кривое зеркало
Результатом предательства либеральных совков стало кривое зеркало, в которое мы смотримся до сих пор. Это зеркало принесли наши кухонные либералы. Принесли —а сами уехали.
Август 2002 года. Я иду по Арбату и наталкиваюсь на толстую рыхлую девицу, скучающую при камере с эмблемой одного из самых либеральных телеканалов. Девица предлагает мне высказаться на камеру. Ее вопрос, почему русских так не любят за границей, вызывает у меня недоумение. Я русский, живу за границей давно, много ездил по Европе и страны, где русских не любят, не видел. Я объясняю девице, что это миф, что там, где русских знают, к ним относятся сложно. А вот не любят русских некоторые российские телеканалы — их надо и спрашивать почему. Девица недовольна.
— А почему вы считаете, что это миф? — спрашивает она. — Кто этот миф создал?
— Те, кто страдает от комплексов и задает такие вот вопросы, — ответил я. — Мы плохие, злые, отвратительные — вот что внушает ваш вопрос. Там, где нас знают, —а таких стран в Европе все больше, — нам многие симпатизируют, но многие нас боятся. И это нормально: сильных всегда боятся.
Рыхлая девица смотрела неодобрительно. Она как была убеждена, что нас все не любят, так и осталась при своих убеждениях. Потому что она выросла и живет перед кривым зеркалом, появление которого совпадает с концом хрущевской эры.
С уходом со сцены Хрущева, имевшего дерзость поставить ракеты прямо у янки под носом, в СССР стало модным публично издеваться над собой и самих себя считать недоделанными недотепами. Это была новая реальная идеология брежневской эпохи, которую можно описать с помощью крестьянской прибаутки: «Вань, ты чай пил? — Да что ты, где нам, дуракам, чай пить!». Прибаутку эту поняли так: где нам, совкам, научиться разводить кока-колу и шить джинсы! Масштабы и последствия этого явления не были правильно оценены нашими одряхлевшими партократами по причине их оторванности от реальной жизни.
До Брежнева у нас было зеркало героических будней советского народа, глядясь в которое каждый начинал искать место подвигу. Героическое зеркало сталинской эпохи десятилетиями показывало то Корчагина, то Мересьева. Не все вполне верили, некоторые потихоньку посмеивались в кулак, но это зеркало воспитало поколения героев.
Кривое зеркало либеральных совков начало показывать испуганных, закомплексованных слабаков. И воспитало поколения недовольных всем и вся невротиков. Наши доморощеные либералы поместили в это зеркало свое правдивое изображение, но стали показывать как наше, а не их отражение.
Особенностью кривого зеркала было его существование в виде системы городского фольклора разных жанров.
Главным жанром были сказки на тему «Вот как у нас всё плохо, а у них как всё хорошо». Сказки рассказывались на кухнях — это была кухонная либеральная мифология, которая набирала силу и стала наконец сильнее ветшающего коммунистического мифа, который никто не обновлял, на который все плевали и смеялись при этом.
Интересно в этом феномене нечто, что сегодня кажется почти невероятным и что никогда больше не повторится. Кухонный либерализм брежневской эпохи распространялся вне СМИ, как бы воздушно-капельным путем. Он был некое устойчивое, злобное и кривое мнение о том, что мы слабые, убогие, неполноценные, а вот они, за бугром, настоящие. Вершиной развития совкового либерализма стало само синтетическое понятие «совок», отчасти живое еще по сей день: все мы совки, и живем в совке, и все вокруг нас совковое.
1982 год, город Санта-Клара, центр провинции Лас Вильяс на Кубе. Университетский городок. Я разговариваю со своим другом Андрюшей, который ночью послушал «Голос Америки». Мы ровесники, нам по 25 лет, мы оба учим кубинцев русскому языку. Андрюша укоризненно пересказывает ночные новости вражеского голоса: наши военные использовали в Афганистане отравляющий газ. Андрюша называет это свинством. Я сочувственно киваю. Я тоже не согласен с газом, но подвергаю информацию «Голоса Америки» некоторому сомнению. Мол, откуда они знают, они что, сами этот газ нюхали?
Андрюша — типичный совковый либерал и американофил. Восторгался свободой у них и презирал рабство у нас. И бесконечно смотрелся в кривое зеркало, кривизна которого заключалась в установке, которую наши либералы переняли у либералов не наших. Установка простенькая: мы «бэдгайз» и всё у нас «бэд». И ГУЛАГи были только у нас, и газами только мы травим, и репрессии только у нас бывают. Живоглоты мы, живодеры.
Установка эта множилась и укоренялась в умах еще и потому, что нам не с кем было сравнить себя. Партократы заперли нас и самих себя в информационную тюрьму. Естественно, мы насмешливо относились к нашей нарочито тупой пропаганде, даже когда она сообщала чистую правду о мире. Когда телевизор рассказывал нам, что половина джунглей Вьетнама уничтожена американской химией, после которой рождаются сотни тысяч детей-уродов, мы посмеивались: вот, мол, пропаганда. Зато когда запрещенное американское радио раскрывало нам глаза на «зверства» нашей армии в Афганистане, мы благородно негодовали.
