Великий Бисмарк. Железом и кровью - Власов Николай (читать книги онлайн бесплатно полностью txt) 📗
Конец усилиям Бисмарка положил сам король, который 25 марта прибыл в Потсдам и заявил под недовольное ворчание своих офицеров, что никогда не чувствовал себя более свободным, чем под защитой берлинцев. Если до этого у Бисмарка еще оставались какие-то иллюзии по поводу того, что король находится в плену у восставших, откуда его необходимо вызволить, то теперь они рассеялись. Разочарованный контрреволюционер убедился в том, что монарх слишком мягок и слабоволен для того, чтобы дать отпор бунтовщикам. Ему не оставалось ничего иного, кроме как вернуться в Шенхаузен. Однако Бисмарк вовсе не собирался складывать оружие: если потребуется, он будет защищать монархическую систему даже вопреки воле монарха. Тем не менее у него было и определенное чувство растерянности; простая картина мира, в которой необходимо защищать короля от мятежников, на поверку оказалась несостоятельной.
В начале апреля в Берлине вновь собрался Соединенный ландтаг. Единственной его задачей было закрепить уступки, сделанные королем в марте, и принять решение о созыве прусского Национального собрания. Несмотря на то что ландтагу был отмерен весьма короткий век, Бисмарк успел произнести речь, в которой подчеркнул свой консерватизм. «Я прощаюсь с прошлым, как с покойным, которого искренне любил; в печали, но без надежды вновь пробудить его после того, как сам король бросил горсть земли на его гроб», – заявил он с трибуны[62]. Совершенно очевидно, что в условиях революционного подъема, охватившего Пруссию и Германию, подобные фразы звучали резким диссонансом с настроением большинства даже в таком довольно консервативном собрании, каким являлся Соединенный ландтаг. И все же эта речь не вполне оправдала ожидания покровителей Бисмарка, группировавшихся вокруг Л. фон Герлаха. Дело в том, что, в отличие от предыдущих своих выступлений, молодой депутат был гораздо менее резок и категоричен в осуждении происходящего. «Если действительно получится на новом пути, на который мы сейчас вступили, достичь единства германского отечества, прийти к более счастливому или даже просто законодательно упорядоченному состоянию, тогда наступит момент, когда я выскажу свою благодарность создателю нового порядка; однако сейчас это невозможно» – таким почти примирительным заявлением завершил Бисмарк свою речь. Впоследствии он оправдывал свою умеренность тем, что не чувствовал за собой морального права критиковать действия монарха и назначенного им правительства. На самом деле он, вполне возможно, пытался нащупать почву для действий в изменившихся обстоятельствах или, как предполагают некоторые его биографы, сам толком не знал, к чему стремиться в новых условиях. В оставшейся неопубликованной статье, написанной спустя несколько недель, – ее текст Бисмарк включил в свои мемуары – он выражался еще более определенно: «Дворяне-помещики, как и любой разумный человек, полагают, что было бы бессмысленно и невозможно остановить поток времени или заставить его повернуть вспять»[63]. Публично развивать эту мысль он, однако, не мог, не рискуя одновременно утратить расположение Герлаха и других своих покровителей. В каком-то смысле Бисмарк сам стал заложником того образа, который он сконструировал.
На выборах в прусское Национальное собрание, открывшее свои заседания 22 мая 1848 года, шансов у Бисмарка не было. Поэтому он даже не стал выставлять свою кандидатуру. Но это вовсе не заставило его отказаться от активной деятельности. Характерной чертой, во многом определявшей политическую карьеру Бисмарка, была способность плыть против течения, отстаивать свои идеи даже тогда, когда все, казалось, было на стороне его противников. В биографии «железного канцлера» есть два эпизода, когда он с небольшим числом сподвижников, едва ли не в одиночку, почти демонстративно действовал вразрез с господствовавшими в стране настроениями – и в итоге выходил победителем. Первый эпизод пришелся на революцию 1848–1849 годов, второй начнется полтора десятилетия спустя, после назначения Бисмарка главой прусского правительства. Особенно примечателен тот факт, что его упорство не было бездумным упрямством, а скорее сознательной линией человека, уверенного в своей правоте на основе постоянного анализа происходящего и рассмотрения альтернативных вариантов. Это подтверждается тем обстоятельством, что Бисмарк и в первом, и во втором случае предпринимал попытки найти компромисс с большинством, не отказываясь в то же время от своих основных устремлений.
На первых порах, однако, казалось, что Бисмарк окажется не у дел. Он вернулся в Шенхаузен, где много времени проводил сидя на диване, куря сигары и мрачно размышляя о происходящем в стране. Его волосы к тому моменту уже начали редеть, а талия терять стройность. Еще весьма молодой мужчина в эти месяцы, по свидетельству очевидцев, любил надевать костюмы покойного отца, подходившие ему по размеру, – не столько из экономии, сколько из протеста против всего нового, чему он противопоставлял старый добрый мир сельского юнкера. Однако попытка отгородиться от происходящих событий стала лишь кратким эпизодом. Для Бисмарка это было время определенного переосмысления своей позиции. Ранее он выступал в защиту короля, но король, по всей видимости, уступил революции. Чьи же интересы следовало защищать теперь? Ответ был прост – того сословия, к которому принадлежал сам Бисмарк. В действиях победивших либералов он видел в первую очередь стремление ущемить права крупных землевладельцев, а также отобрать их собственность. Против этого он намерен был бороться всеми своими силами.
В условиях революции консерваторам все же пришлось позаимствовать методы политических противников и основать собственный печатный орган для широкой пропаганды своих идей. С 4 июля начала регулярно выходить «Новая прусская газета», которая благодаря занимавшему почетное место на самом верху первой полосы изображению Железного креста вскоре стала широко известна под именем «Крестовой газеты». На выпуске такого издания Бисмарк начал настаивать еще до революционных событий – в частности, свой проект он обсуждал с Леопольдом фон Герлах в июне 1847 года, – однако услышан был далеко не сразу. Впрочем, и теперь он не получил в свои руки руководство газетой – то ли из-за своей одиозной репутации, то ли из-за апрельской речи, которую ему еще не простили его политические покровители, то ли из-за молодости. Главным редактором стал Герман Вагенер, который на долгие десятилетия останется одним из лидеров прусских консерваторов. Однако Бисмарк выступал в роли одного из главных авторов статей «Новой прусской газеты», во многом определявших лицо издания. Точное число текстов, принадлежавших его перу, не установлено по сегодняшний день – в соответствии с обычаями публицистики XIX века, имя журналиста, как правило, не указывалось. Несомненно, что количество статей, написанных Бисмарком, исчислялось десятками. Перо молодого консерватора отличал тот язвительный и полемичный тон, который был характерен и для его устных выступлений. Бисмарк участвовал и в обсуждении вопросов, связанных с обликом газеты, – в частности, выступал за публикацию в ней объявлений и биржевых новостей, чтобы охватить как можно более широкий круг читателей.
Журналистской деятельностью он, однако, не ограничивался. Бисмарк принимал участие в создании «Союза за короля и отечество» в июле, причем изначально рассматривал его как некую тайную структуру, члены которой должны внедряться во всевозможные общественные организации и собирать информацию об их деятельности. Концепция не была принята – «Союз» стал головной организацией для локальных консервативных объединений, – однако эта работа помогла Бисмарку преодолеть охлаждение, наступившее между ним и Герлахом после его апрельского выступления в Соединенном ландтаге. В конце июля Бисмарк принял участие в формировании «Союза защиты интересов крупного землевладения», в рамках которого доминировали консервативные юнкеры, хотя были – больше для вида – представлены и крестьяне. Заседания Союза, прозванного «юнкерским парламентом», прошли 18–19 августа в Берлине – явный знак того, что у Национального собрания появился опасный конкурент. Бисмарк придавал ему большое значение – «речь идет не только буквально о существовании большей части консервативной партии, но и о том, бросятся ли король и правительство, стоящие на распутье, в объятия революции, объявят ли ее перманентной и перенесут ли ее в сферу социальных отношений»[64]. Не защита монархического режима, а защита интересов своей социальной группы, даже против королевской власти, – такова была идея Бисмарка, соответствовавшая традициям прусского юнкерства. Бисмарк еще весной с трибуны Соединенного ландтага активно выступал в защиту сельского хозяйства, интересы которого, по его словам, были ущемлены в ходе революции в пользу промышленности. Он особенно подчеркивал при этом единство интересов помещиков и крестьян, которые равным образом заинтересованы в благоприятной рыночной конъюнктуре, и яростно выступал против любых попыток внести разлад в отношения этих двух социальных групп, «опорочить в глазах сельского населения тех из его представителей, которые по своему образованию и развитию с успехом могли бы защищать в Национальном собрании интересы земли; с этой целью стараются искусственно возбудить недовольство против помещиков-дворян (…) Крестьянина обманывают, отрицая, что у него с дворянином-помещиком общие интересы сельского хозяина и общий противник в лице добивающейся исключительного положения промышленной системы, которая протягивает свою руку к власти в Прусском государстве»[65]. Те же идеи он высказывал и в августе. Революция в его текстах оказывалась все чаще противостоянием не монарха и бунтовщиков, а «села» и «города». Все это говорилось вполне искренне – Бисмарк до конца своих дней считал, что землевладельцы образуют становой хребет государства и общества. Именно они, а не горожане способствуют процветанию страны – дворяне, помимо всего прочего, еще и тем, что бескорыстно служат своему отечеству, для чего им, естественно, требуется независимый источник доходов. На этом основании Бисмарк выступал против отмены налоговых привилегий юнкеров, и было бы наивным считать, что здесь не играли роль его собственные имущественные интересы. Как писал Э. Энгельберг, «организационные и агитаторские заслуги Отто фон Бисмарка при становлении «юнкерского парламента» неоценимы»[66]. Этой же точки зрения придерживались, по всей видимости, и лидеры прусских консерваторов.
