Философский комментарий. Статьи, рецензии, публицистика 1997 - 2015 - Смирнов Игорь (читаем книги онлайн без регистрации txt) 📗

Если значение проникается еще одним значением, то и тела носителей этих семанти-чес-ких комплексов оказываются ролевыми. Тропы сценичны. Буквальность же не-инкор-по-ри-руема . Без подражания Христу с Его двумя измерениями — небесным и зем-ным — не было бы сонма святых угодников. Но как физику исполнить роль бозона Хиг-гса ? Объя-ви себя кто этой частицей, его тут же упекли бы в сумасшедший дом. Попыт-ки людей при-сваивать себе буквальные значения, особенно те, что фиксируются гром-ки-ми ли-чны-ми именами, суть безумие, аномальное выпадение из социокульутры . Н a ря-ду с пер-фор-мансами , страдающими нехваткой смысла, существуют и такие, в которых он пре-из-быточен, которые хотят выразить его вполне, быть репрезентантами Бога. По-нят-но, что эта амбиция движет Церковью. Но в качестве институционализации религии Церковь — лишь один из многих случаев конвертирова-ния идеального в материальное , смы-сла — в те-ла и вещи. Вот почему Церковь не вполне ус-траивает верующих (обязатель-но в смысл, не обязательно в его конкретное воплоще-ние). Она разъедается бесчислен-ными бо-гословскими прениями, переживает схизмы, уча-ствует в межконфес-сиональ-ной кон-куренции, колеблется ересями. Люди соборны в Бо-ге, а не в Храме. В тео-кратических учениях (на-пример, Фо-мы Аквинского), но так-же на практике Церковь готова захватить и свет-с-кую власть или хотя бы разделить ее отправление (к чему склонилось в русском изводе пра-во-славия осифлянство ). На своих первых шагах (в Двуречье , в Древнем Египте) го-су-дар-ст-во обо-жествляло себя, вме-няя монарху потустороннюю мощь. По происхожде-нию этатизм («мер-твый бог» Гоб-бса) — продукт того же поползновения социального учре-ж-дения узур-пировать sensus com-munis , что и Церковь. C а-моз-ван-ная сакрализация ос-та-ет-ся в боль-шей или меньшей степени чертой стиля государственного правления на про-тяже-нии всей его истории. Мнение социологов о том, что люди нуждаются в небес-ном надзирателе, чтобы соорганизованно в больших множествах решать сверхзадачи (стро-и-тель-ные, воинские), путает религ ию и ее институционализацию — церковно-го-су-дарст-венную. Вера — индивидуальна и общечеловечна , социальна — ее утилизация.

Смысл врожден человеку. Можно спорить о том, каков нейрональный механизм смы-слопорождения . Но каким бы он ни был, кажется достаточно ясным, что мы не сде-ла-лись бы производителями смысла, не будь мы самосознающими существами. В авто-ре-флексии человек натыкается на инаковость относительно самого себя, которую он проецирует на реалии, наделяемые несобственными значениями, и которая оттуда, из вне-шнего мира, передается его телу (вещи среди вещей), становящемуся театральным. Быть в себе не собой — чудо, случающееся с трансцендентальным субъектом и про-грам-ми-рующее все представляемые им прорывы потустороннего в посюстороннее. Сколь-ко бы усилий ни прилагали досужие умы к тому, чтобы обратить человека в «зер-ка-ло при-ро-ды» (Ричард Рорти ), он продолжает в многомиллионной масс e быть верую-щим. Здесь не место подробно говорить о судьбах религии в наши дни. В краткой же фор-ме сле-дует заметить, что ни она, ни даже идеологии, которые жаждали перехватить ее фун-кцию, не были определяющими факторами в становлении нынешнего глоба-лиз-ма . Смысл антропологичен , но он, включая в себя свое отрицание, может деградиро-вать. В куль-турной традиции смысл предохранялся от вырождения тем, что имманен-т-ная ему не-гативность обособлялась от него в виде недолж-ного, скажем, в фигуре трик-с-те-ра , за-те-вающего демиургическое деяние, но только портящего миротворение . Паро-дии спа-са-ют литературу от эпигонства. Карнавал поощряется Церковью, выводящей аб-сурд за свои стены, на площадь. Кенозис отдает Сына Божьего на поругание людям, но и вну-ша-ет им чувство вины, требует от них раскаяния за содеянное. Упадок смысла насту-па-ет тогда, когда он прагматизи-ру-ется , когда заложенн oe в него самоотрицание, нарастая и копясь, превращается в цель акций, конечных в ка-честве достижения индивидами фи-нан-сового благополучия или плотского наслаж-де-ния, а людским хозяйством — глобаль-но-го масштаба. Смысл будущностен , как и вера в не-го. После конца истории, про-воз-гла-шенного в 1960—1970-х гг., мы постепенно нау-чи-лись довольствоваться текущим мо-мен-том, не имеющим футурологического горизонта, и ставить себе кратко-срочные за-да-чи, решаемые здесь и сейчас, а не там и потом.⁹ Уэтой мизерабельности нашего вре-ме-ни есть все же и другая сто-рона. Как раз из тепе-реш-него скудного большими идеями на-стоящего открывается ностальгический вид на прошлое величие смыс-ла. Майстер Эк-харт говорил в проповеди, толковавшей из-речение «блаженны ни-щие духом», о том, что человеку надлежит освободиться от зна-ния о Боге с тем, чтобы Т от действовал, как Сам захочет. Примерно ту же мисти-чес-кую диалектику можно при-ло-жить к смыслу: по-ка мы не обнищали им, он был слиш-ком в нас, чтобы явиться нам со всей очевид-но-с-тью. Конечно же, сведение Бога к смыс-лу отнюдь не религиозно. Но послушаем вме-сте с Майстером Экхартом еще одного мистического ди-а-лектика, Достоевского, воодуше-влен-ного амбивалентностью смысла: «Совершенный атеист стоит на предпоследней верхней ступени до совершен-ней-шей веры (там перешагнет ли ее, нет ли), а равнодушный никакой веры не имеет, кроме дурного страха». [10]

О религиозной философии

Ничто извне не принуждает человека писать романы или рассуждать о парадоксах бесконечности. Значительная часть нашей интеллектуальной деятельности не нагружена прагматическими заданиями. Но и та, что ориентиро-ва-на как будто утилитарно, не всегда надежна в доказательствах своей пользы. Прок от наук о природе явственно запечатлен в инженерном, медицинском и хозяйственном прогрессе. Жизненная необходимость гуманитарных наук, как бы они на ней ни настаивали, далека от очевидности. Чему может научить историография, если она то и дело (от Алексиса Токвиля и Якоба Буркхардта до Освальда Шпенглера и, далее, от Арнольда Тойнби до Джареда Даймонда ) меняет концепции, которые призваны объяснять, по каким причинам гибнут цивилиза-ции? Какую выгоду приносят политические трактаты, в которых не найти единого мнения по поводу того, кому именно должна принадлежать власть (народному собранию, суверену-потентату, элите, бюрократам, вождям-харизматикам , восходящим классам)? Впрямь ли душеспасительна психология, расколотая на школы, пребывающие во вражде друг с другом? В отличие от естествоиспытателей, гуманитарии имеют дело со смыслом, которым человек наполняет свои деяния. Порыв к смыслу не укладывается в рамки одной практической результативности, а там, где он сопрягает себя с нею, его прикладные возможности часто сомнительны. Смыслообразование либо самочинно, либо поддается депрагматизации . Воплотимости смысла (пусть то будет психоаналитическая теория, ра-зы-грываемая в бесе-дах врача с пациентом) сопутствует его развопло-ти-мость (допустим, при отбрасывании прочь фрейдизма конкурирующими с ним нау-чны-ми методиками).

Даже если некоторые идейные области социокультуры (историография, полито-ло-гия, психология и т. п.) дифференцируются в зависимости от того, каким жизненным потребностям они отвечают (что абсолютизировал в своем подходе к «речевым практи-кам» Мишель Фуко в «Археологии знания», 1969), смыслопорождение не находит себе праг-матического удовлетворения и не дает окончательных ответов на экзистенциально на-сущные вопросы. Не переводимый вполне в опыт, смы сл стр емится легитимировать себя за счет превосходства над другими смыслами. В «споре факультетов», как назвал эту ситуацию Кант, каждый из них покушается на то, чтобы не просто быть важней-шим, но и диктовать свою волю остальным. Разные отрасли гуманитарного знания пытаются узурпировать смысл в его единоцелостности , в самом общем его виде. Историография прибирает к рукам развитие понятий, хозяйствования, социальных учреждений и многого другого и охотно вторгается в своих изысканиях в текущую современность. Политология вознамерилась в лице Карла Шмитта стать антропологией, учением, исчерпывающим наши представления о подателе смысла — человеке. Теми же универсалистскими амбициями проникнуты психологические доктрины Фрейда, Карла Густава Юнга, Жака Лакана . Отдельные дискурсивные формации (или «силовые поля символического капитала», по терминологии Пьера Бурдье ) конституируют свои позиции так, что те выступают в качестве метапозиций по отношению к точкам зрения смежных когнитивных рядов, расцениваемых как частноопределенные . Смыслоречевые формации ведут борьбу за обладание метапозицией . Если на поверхности дискурсы могут разграничиваться по прагматическому критерию, то на глубине они отличаются друг от друга тем, как они ухитряются возвести дисциплинарный смысл в ранг всезначимого . Сущностное несходство дискурсов агонально , вытекает из того, что они соревнуются в захвате одной и той же добычи, а именно: большого смысла. Их старание обрести самотождественность (которой им не хватает фактически — в проекции на действительность) толкает их к тому, что они идентифицируют себя со смыслом как таковым, не имея на то, собственно говоря, никакого права.