Точка взрыва. Россия, Кавказ и Ближний Восток - Колеров Модест (бесплатные версии книг .TXT) 📗
Из всех республик Северного Кавказа только две — Северная Осетия и Дагестан — имеют транспортное сообщение через государственную границу. Трансграничные контакты Северной Осетии зависят в первую очередь от дипломатической и военной ситуации вокруг Республики Южная Осетия. Что же касается Дагестана,™ его зона соприкосновения с Азербайджаном не получает значительного внимания как со стороны политиков федерального и даже республиканского уровня, так и со стороны экспертов.
Дагестано-азербайджанская граница разделила исторические ареалы проживания нескольких народов — лезгин, аварцев, цахуров, рутульцев. В 1990-е годы основной проблемой приграничья была ситуация на пунктах пропуска на пограничной реке Самур: коррупция и неоперативность работы пограничников и таможенников обеих стран делали преодоление границы крайне длительным и затратным предприятием. Однако в последние годы усугубились и другие проблемы. Российско-азербайджанский договор о границе, подписанный в Баку 3 сентября 2010 года, оставил под контролем Азербайджана водозабор на реке Самур, вода из которого уходит в Самур-Апшеронский канал для водоснабжения городов Баку и Сумгаит. При этом недостаток воды в низовьях Самура затрудняет ведение сельского хозяйства в этой части Дагестана. Это, наряду с большими объемами импорта плодоовощной продукции из Азербайджана, осознается местным населением как проблема, вызванная слабостью российской власти в урегулировании приграничных вопросов. Дальнейшее усугубление хозяйственных трудностей в пограничной зоне может поставить под вопрос лояльность ее населения российской власти.
Когда говорится о влиянии Грузии на Северном Кавказе, обычно имеется в виду поддержка, которую Тбилиси оказывает черкесским национальным организациям в западнокавказских республиках. Распространенный взгляд на эту проблему включает два весьма существенных заблуждения. Первое состоит в том, что попытки оказывать влияние на Северный Кавказ Грузия якобы делает только через черкесские организации, а второе заблуждение — в том, что для работы в черкесской среде Грузия якобы использует маргинальную, непопулярную в широких слоях черкесского социума идеологию. Оба эти заблуждения создают принципиально неверную картину активности враждебного России государства на Северном Кавказе.
Относительно «сферы действия» Грузии на Северном Кавказе необходимо отметить, что она в действительности простирается значительно шире черкесского сообщества. Тбилиси активно ищет контакты с представителями гуманитарной среды всех северокавказских республик, учившимися в советское время в Грузии: их приглашают на конференции, некоторым предлагают работу. Выделяются гранты и для молодых гуманитариев и журналистов. Практически во всех республиках создаются сетевые сообщества из представителей гуманитарной молодежи, посещавших семинары в Грузии. Что касается этнических активистов, то и с ними Грузия работает вовсе не только в Дагестане. Например, в конце 2010 года грузинские парламентарии принимали делегацию, прибывшую от имени цезов (дидойцев) — коренного народа высокогорного западного Дагестана, чья родина находится на границе с Грузией и который с ней исторически был тесно связан. По сообщениям грузинских СМИ, делегаты рассказывали, «как с ними обращаются в России». Правда, вскоре мандат делегатов на такие заявления от имени целого народа был поставлен под сомнение, и какого-либо заметного продолжения эта история не получила. Однако факт сбора подписей под обращением к парламенту Грузии в Цунтинском районе Дагестана, на исторической родине цезов, подтверждается рядом свидетелей.
Также есть свидетельства того, что Грузии нередко успешно удается позиционировать себя как образец страны, победившей коррупцию и установившей у себя демократические нормы. Такой имидж Грузия нередко обретает и в глазах общественников, достаточно далеких от гуманитарной интеллигенции, то есть той аудитории, на которую непосредственно обращены грузинские проекты на Северном Кавказе. Например, в заявлениях многочисленных дагестанских «антикоррупционных комитетов», создаваемых в районах и селах для борьбы с незаконным присвоением чиновниками земли и другими злоупотреблениями, Грузия регулярно упоминается как потенциальный защитник протестующих. Процитируем обращение одного из таких комитетов к полпреду президента РФ в СКФО А. Г. Хлопонину (с сохранением особенностей стилистики оригинала):
«Очень хотелось бы знать, когда Ваш взор падет и в нашу Республику или Вы и дальше намерены заниматься только Чечней. Хотя в то время, когда последняя цветет и расцветает, мы, Дагестанцы, тонем в пучине коррупции и беспредела чиновников… Ужасное положение людей вынуждает выходить на митинги против коррупции. Очередной такой митинг был проведен 03.10.2011 в гор. Махачкала, на площади Ленина, где люди вышли с плакатами «Нет коррупции, Нет чиновничьему произволу», «Долой беззубую, слепую и глухую прокуратуру РД, Грузия помоги нам обрести демократию» (выделено мной. — К. К.) и это только начало».
То есть Грузия воспринимается борцами с чиновничьим произволом как потенциальный защитник, потому что, как считается, сама с этим произволом справилась. Мы не может утверждать, стало ли такое восприятие результатом целенаправленной работы Грузии с данной частью северокавказского социума или же опосредованным эффектом пропагандистских усилий, направленных на интеллигенцию. В любом случае ясно, что, расширив свое присутствие на Северном Кавказе, Грузия легко обретет там новые группы поддержки. Такая перспектива гарантирована при нынешних особенностях северокавказской жизни, постоянно генерирующих протестную активность населения: высоком уровне коррупции, «непрозрачности» земельных отношений, отсутствии независимых правовых механизмов разрешения хозяйственных конфликтов.
Что касается черкесского движения, то «особые отношения» с ним Грузии основаны прежде всего на признании грузинским парламентом «геноцида черкесов» в годы Кавказской войны. Это решение парламент принял 20 мая 2011 года. При этом начиная еще с 2009 года в Грузии стали регулярно проводиться конференции по «черкесскому вопросу», на которые приглашались в том числе и черкесские общественники из регионов Западного Кавказа. Круг этих общественников был достаточно узок, «узнаваемость» многих из них в собственных регионах, возможно, невысока. Однако есть множество свидетельств за то, что идея признания «геноцида» имеет в черкесской среде поддержку, выходящую далеко за пределы этого достаточно ограниченного круга лиц. Достаточно сказать, что первая в постсоветской России книга под названием «Геноцид адыгов» была выпущена в Нальчике еще в 1992 году. Уже в первой половине 1990-х черкесская интеллигенция, воодушевленная открывшимися возможностями сотрудничества с зарубежной черкесской диаспорой, выработала основные положения «исторической политики», которые теперь являются практически общепризнанными у общественно активной части черкесского населения России. Даже лидеры наиболее пророссийски ориентированных, лояльных северокавказским региональным властям черкесских организаций практически никогда не позволяли себе негативно высказываться по поводу идеи признания «геноцида». Этот консенсус в черкесской среде столь явен, что властям регионов, где имеется черкесское население, неоднократно приходилось, например, отменять празднование юбилеев исторических событий (преимущественно эпохи Кавказской войны), по которым в черкесской среде доминирует негативная оценка. Так, власти Адыгеи в 2007 году отказались от идеи празднования 150-летия города Майкопа, против которой выступали многие черкесские активисты (в 1857 году Майкоп был основан как русская крепость). Вопреки первоначальным планам, День города в тот год провели без официального упоминания о юбилее.
Таким образом, влияние Грузии в черкесской среде достигается поддержкой той идеологии, которая и без грузинского участия имеет там сильные позиции. Следовательно, перспективы этого влияния выглядят особенно благоприятными.
