Нюрнбергский эпилог - Полторак Аркадий Иосифович (книги бесплатно читать без txt) 📗
— Насколько я помню, Киев был занят в конце августа. Мне кажется, это было двадцать пятого августа или около этого.
Покровский. Не припомните ли вы, когда Гитлер в первый раз сказал о том, что намерен стереть Ленинград с лица земли?
Иодль. Извините, господин обвинитель, я все время ошибался, называя эту дату. Приказ фюрера датирован седьмым октября. Очевидно, ваши данные правильны. Я ошибся на один месяц. Мы заняли Киев действительно в конце сентября. Сведения от Лееба поступили к нам в первых числах октября. Я ошибся. Весьма сожалею.
Можно было подумать, что Покровский только и стремился уличить Иодля в незнании даты захвата Киева. Но это, конечно, не так.
Иодль готов согласиться с тем, что приказ об уничтожении Ленинграда был подписан им 7 октября 1941 года. Как-никак 7 октября это позже, чем дата захвата Киева, и это позволяет сделать ссылку на события в Киеве. Подсудимый сам охотно цитирует этот документ. Действительно, там имеется ссылка на речение фюрера о том, что «капитуляция Ленинграда, а позже и Москвы не должна быть принята даже в том случае, если бы она была предложена противником». До того как города будут взяты, «они должны быть превращены в развалины артиллерийским огнем и воздушными налетами».
Одно лишь слово подводит Иодля. Приказ о разрушении Москвы и Ленинграда начинается так: «Фюрер снова решил, что капитуляция...» «Снова!» А что же было раньше, и когда это было?
Советский обвинитель помогает Иодлю освежить память. Он предъявляет документ № Л-221 — протокол совещания у Гитлера от 16 июля 1941 года. Читатель уже знает, что это как раз то самое совещание, на котором шла распродажа советских территорий. В протоколе указывается, что на Ленинградскую область «претендуют финны». А дальше черным по белому записано указание Гитлера «сровнять Ленинград с землей» и только после этого «отдать его финнам».
Покровский передал протокол Иодлю. Тот внимательно всматривается в текст. Обвинитель спрашивает, нашел ли подсудимый цитированное место и убедился ли в том, что это было задолго до того, как стали известны события на Крещатике.
Иодль. Да, это было за три месяца до того дня.
Покровский. Это было значительно раньше того дня, когда произошли какие-либо пожары и взрывы в Киеве, не так ли?
Иодль. Совершенно правильно.
Такое признание свидетельствовало о полном поражении Иодля. Его, как мелкого мошенника, поймали за руку. И может быть, именно в тот момент он вспомнил старую истину, что лжецу нужна очень хорошая память, даже лучше, чем та, какой славился сам Иодль. После этого скандала бывший начальник штаба оперативного руководства ОКБ, видимо, стал склоняться к тому, что в линии поведения, избранной Кейтелем, есть и свои достоинства. Во всяком случае, Иодль понял: в только что закончившемся поединке с советским обвинителем он положен на обе лопатки. Не в первый и далеко не в последний раз.
Много свидетелей прошло перед Международным трибуналом. На некоторых из них подсудимые полагались всецело. Но я уже рассказывал о любопытных ситуациях, которые складывались иногда в результате чрезмерных усилий таких свидетелей помочь своим друзьям на скамье подсудимых. Читатель помнит конфузы с Мильхом, Боденшатцом. Нечто аналогичное случилось и с одним из свидетелей, вознамерившихся обелить Иодля.
Им был генерал танковых войск фон Форман. Некогда он вместе с Иодлем служил в штабе сухопутных сил. Желая, видимо, помочь своему бывшему сослуживцу, фон Форман показал, что еще до захвата Гитлером власти Иодль в товарищеских беседах весьма критически отзывался о фюрере, «часто употреблял по отношению к Гитлеру такие выражения, как „шарлатан“, „преступник“. Свидетель выразил надежду, что суд учтет „антигитлеровские настроения“ Иодля.
Доктор Экснер, оглашая некоторые места из показаний Формана, намеренно опустил ту часть, где Иодль дает далеко не лестные оценки Гитлеру. Однако советский обвинитель разгадал маневр адвоката. В ходе допроса Ю. В. Покровский напомнил Иодлю как раз эту часть показаний Формана и спросил: подтверждает ли тот все сказанное свидетелем?
— Я убежден, что он перепутал две вещи, — пытается увернуться Иодль. — Я, правда, говорил очень часто, что считаю фюрера шарлатаном. Но у меня не было никакой причины считать его преступником. Слово «преступник» я употреблял очень часто, но не по адресу Гитлера, а по адресу Рема. Того я неоднократно называл преступником, таково было мое мнение.
— Значит, вы считали, что преступником был Рем, а шарлатаном фюрер, это правильно? — продолжает допрос обвинитель.
Иодль. Да, в такой форме это правильно. Так я считал в то время.
Обвинитель. Чем же объяснить, что вы согласились занимать руководящие посты в военной машине германского рейха, после того как к власти пришел человек, которого вы сами назвали шарлатаном?
Иодль. Тем, что с течением времени я убедился в том, что Гитлер не шарлатан, а гигантская личность...
Итак, Иодль называл Гитлера шарлатаном в 1933 году. Затем, как известно, последовал разгром демократии в Германии, создание концлагерей, массовые казни немецких патриотов, разработка агрессивных планов, разбойничьи нападения на многие страны, чудовищный террор на оккупированных территориях. Именно эти обстоятельства, очевидно, и побудили Иодля изменить свое первоначальное мнение и считать, что перед ним действительно «гигантская личность». Впрочем, все это весьма логично: как раз такой «шарлатан» и такая «гигантская личность» нужны были прусским милитаристам. Да, прав Джефри Нокс, который, будучи председателем Международной комиссии в Сааре, сказал:
— Мы должны прежде всего понять, что нацистская партия до тех пор, пока ее не подобрали руководители прусской военщины, была всего лишь жалкой шайкой сводников и бродяг, не имевшей ни малейшего значения.
Нокс утрирует, но совершенно очевидно, что, не будь Людендорфа, Бломберга, Кейтеля, Иодля и им подобных, Германия осталась бы Германией, а мир был бы избавлен от Гитлера. Иодль называл Гитлера шарлатаном, но, как только этот удачливый шарлатан пришел к власти, он поторопился впрячься с ним в одну упряжку.
