Саморазвитие по Толстому - Гроскоп Вив (лучшие книги читать онлайн бесплатно txt, fb2) 📗
Еще одно невероятное, но необходимое совпадение в «Докторе Живаго» случается, когда Лара едет в Юрятин, городок недалеко от дома, принадлежащего семье жены Живаго, Тони. Юрятин находится более чем в семистах милях от Москвы. Конечно, это единственное место, куда могла отправиться Лара. Пожалуй, роман получился бы так себе, если бы Живаго подумал: «Ну это просто так совпало, что Лара тоже здесь. Ради своего брака я не должен обращать на нее внимания. Уйти к ней просто из-за географического совпадения… Нет, это было бы проявлением слабости и аморально».
Роман спрашивает у нас, что мы думаем о нравственном состоянии человека, который отдает себя в руки судьбы. Обычно в русской литературе такие герои вызывают сочувствие и понимание. Отношения Юрия и Лары показаны как величайшая история любви, а не как история, в которой мужчина, воспользовавшись невероятным стечением обстоятельств, изменяет жене. Нет, Лара оказывается в Юрятине, потому что им суждено быть вместе. А перед лицом судьбы человек беспомощен. И к судьбе нужно относиться с уважением, потому что она освобождает. На протяжении всей своей жизни мы пытаемся увидеть то, чему суждено случиться, надеясь на помощь судьбы, вместо того чтобы брать на себя ответственность за свой выбор.
И все же роман показывает, что судьба не делает нас счастливыми и не дает того, чего нам хочется. Иногда она переносит любовь нашей жизни за семьсот миль к черту на кулички, где мы по какой-то причине находимся. Но иногда она с таким же успехом жестока. В конце «Доктора Живаго» Юрий возвращается в Москву, чтобы начать там жить с третьей женщиной. (Я лучше не буду это комментировать!) Тоня уехала в Париж. Лара куда-то пропала вместе с Комаровским. Жизнь Живаго не заладилась. Он несчастлив и плохо себя чувствует. В конце концов он умирает от инфаркта.
В фильме добавляется еще одно безумное стечение обстоятельств: вернувшийся в Москву Живаго едет в трамвае. И видит идущую по улице Лару. (В книге этого нет.) Он пытается остановить трамвай и догнать ее, но безуспешно. Ему становится плохо, и он выбирается из трамвая, чтобы умереть на улице, а Лара проходит мимо, не заметив его. В книге финал еще более символичен. Перед тем как почувствовать себя плохо в трамвае, Живаго замечает на улице женщину. Это мадам Флери, старуха, когда-то работавшая в том месте, где он впервые осознал свою любовь к Ларе (когда она сожгла глажку). На мадам Флери лиловое платье. Когда-то платье лилового цвета было у Лары. Кроме того, это цвет, который Пастернак часто использует при описании России до революции: он символизирует невинность, чистоту, идеализм. И именно этот цвет он мельком видит перед смертью. «Он подумал о нескольких развивающихся рядом существованиях, движущихся с разною скоростью одно возле другого, и о том, когда чья-нибудь судьба обгоняет в жизни судьбу другого и кто кого переживает» [27].
Вероятность такого поворота событий в реальности равна нулю. Но реальность на самом деле бывает еще невероятнее и богаче на совпадения, чем романы, благодаря чему книги вроде «Доктора Живаго» с их более чем неправдоподобным сюжетом могут становиться любимыми для множества людей. Наши жизни действительно идут параллельно и близко с жизнями других, и время от времени мы действительно чувствуем себя беспомощными перед лицом судьбы. Какое значение имело то, что я была знакома с девушкой, покончившей с собой, как только я переехала в Россию? Почему она погибла тогда — и почему я все еще жива сейчас? Ответ, который дает на такие вопросы «Доктор Живаго», жесток. Стечение обстоятельств. Судьба. Обычная удача. Как смириться с этим? Просто жить дальше, даже если иногда ты ведешь себя неверно, предаешь любимых или бежишь от ответственности. Жить дальше.
3. Как сохранять оптимизм перед лицом отчаяния: «Реквием» Анны Ахматовой
(Или: «Не стоит надевать тесные туфли на тюремное свидание»)
Для кого-то веет ветер свежий,
Для кого-то нежится закат —
Мы не знаем, мы повсюду те же,
Слышим лишь ключей постылый скрежет.
Я открыла для себя поэзию Анны Ахматовой, когда жила в Петербурге, в тот год, который начался с похорон Маши. По большей части это был счастливый год. Но я то и дело сталкивалась с реалиями жизни моих русских друзей, и мне приходилось очень глубоко копать, чтобы найти хоть какие-то поводы для оптимизма. Коротко говоря, у окружавших меня людей было очень мало денег и часто очень немного еды. Если они работали, то работа была нестабильной. Когда я у кого- нибудь в гостях открывала холодильник, он был практически пуст. Друзья очень часто просили у меня в долг пять долларов, чтобы дотянуть до конца месяца. (И почти всегда возвращали долг.) Впрочем, с помощью нужно было быть осторожной. Во-первых, всем помочь невозможно. А во-вторых, трудно быть друзьями или на равных с людьми, для которых ты источник благотворительной помощи. В общем, жизнь была тяжелой. Я часто чувствовала себя виноватой и беспомощной. В конце того года, вернувшись в родительский дом в Англии, я как-то решила налить молока в чай и, не задумываясь, открыла холодильник. Я была настолько шокирована видом ломящихся от еды полок, что разрыдалась.
Было одно занятие, от которого мне становилось лучше, — чтение Анны Ахматовой. Ее, конечно, не назовешь очевидным средством повышения настроения. Немногие писатели описывали страдание с такими реалистичными и в то же время лиричными подробностями:
В страшные годы ежовщины я провела семнадцать месяцев в тюремных очередях в Ленинграде. Как-то раз кто-то «опознал» меня. Тогда стоящая за мной женщина с голубыми губами, которая, конечно, никогда в жизни не слыхала моего имени, очнулась от свойственного нам всем оцепенения и спросила меня на ухо (там все говорили шепотом):
— А это вы можете описать?
И я сказала:
— Могу.
Тогда что-то вроде улыбки скользнуло по тому, что некогда было ее лицом.
Это вступление к ахматовскому поэтическому циклу «Реквием», рассказывающее о женщинах, которые ждут известий о своих родных, арестованных в 1930-е годы. Написанный между 1935 и 1940 годами, когда количество заключенных в лагерях выросло почти вдвое, «Реквием» был опубликован только в 1962 году, в Мюнхене, да и то без согласия или даже уведомления автора. Это одиннадцатистраничная поэма об ужасных кошмарах людей, оплакивающих своих близких, и о том, чья судьба хуже — тех, кого посадили, или тех, кто остался на свободе:
И все же каким-то непонятным образом Ахматовой всегда удается увидеть проблеск света:
Ахматовой присуща определенная театральность; она превращает все в игру, игру слов, отвлекая себя — и нас — от ужасов жизни. Во вступлении к «Реквиему» она цитирует слова женщины из очереди, которая спрашивает ее: «А это вы можете описать?» Русское слово «описать» содержит корень слова «писать». Это не просто риторический вопрос о том, может ли она найти слова, чтобы описать ситуацию. Женщина просит Ахматову написать о ней. Если совсем просто, она говорит: «Кто-то должен свидетельствовать об этом. Вы писательница. Вы готовы это сделать?» Ахматова описывает этот ежедневный ужас очень просто и без лишней мелодрамы. Она — голос того времени, когда никто не хотел говорить. Если вам нужно собраться с силами, когда кажется, что все пропало, и вы готовы сдаться, у Ахматовой всегда найдется что-нибудь изящное и вдохновляющее. Лучше всего это проявляется в «Реквиеме»:
