Нюрнбергский эпилог - Полторак Аркадий Иосифович (книги бесплатно читать без txt) 📗
— Вас забьют до смерти. Удары хлыстом, только удары...
Сорок семь полураздетых пленников босиком повели к каменоломне. Их казнь осталась в памяти у всех, кому удалось выйти из Маутхаузена. Это была картина Дантова ада.
Внизу у лестницы на плечи несчастных накладывали камни, которые они должны были нести наверх. При первом подъеме вес камней составлял от 25 до 35 килограммов. Подъем сопровождался ударами хлыстов... При втором, третьем, четвертом подъемах вес камней увеличивался и удары хлыста дополнялись ударами сапога, резиновых дубинок. В истязаемых бросали даже камни.
— Это длилось двое суток, — рассказывал Ламп. — Вечером, когда я шел в свою бригаду, дорога, ведущая в лагерь, была дорогой крови. Двадцать один труп лежал на ней. Двадцать шесть человек умерли на следующее утро.
«Операция Густав»
В течение судебного процесса, как уже знает читатель, многие подсудимые вступали между собой в ссоры, доходившие порой до взаимного разоблачения. Кейтель и Иодль в этом смысле составили, кажется, исключение. Только однажды было замечено, что Иодль, который неизменно обедал с Кейтелем за одним столом (его называли «стол командования»), демонстративно отказался сидеть рядом со своим бывшим шефом.
Как выяснилось позже, демонстрация Иодля объяснялась разоблачениями в суде действий Кейтеля в связи с так называемым «делом Жиро». Под конец войны до Кейтеля дошли какие-то смутные слухи о том, что французский генерал Вейган, служивший правительству Виши, собирается покинуть Францию. Возможно, и впрямь этот предатель интересов Франции, немало послуживший Берлину и тому же Кейтелю, решил, что в обстановке приближающегося поражения Германии лучше сбежать. Однако никаких доказательств готовившегося побега еще не было. Кейтелю только померещилось, что Вейган может вдруг оказаться в Северной Африке и примкнуть к движению Сопротивления.
Высказав эти свои опасения Канарису и его заместителю генералу Лахузену, Кейтель дает указание устранить Вейгана.
А тут новая неприятность; из лагеря военнопленных в Кенигштейне неожиданно бежит шестидесятилетний Жиро. Кто бы мог подумать, что в таком возрасте генерал решится спуститься на веревке с сорокапятиметровой высоты!..
Во время допроса Лахузена обвинитель спрашивает, что скрывается за выражением «операция Густав»? И Лахузен отвечает:
— «Густав» был шифром, который употреблял начальник штаба ОКВ в качестве условного обозначения, когда разговор касался генерала Жиро... В сущности, этот приказ сводился к тому, что Жиро следует устранить таким же образом, как и Вейгана.
Обвинитель. Когда вы говорите «устранить», что вы под этим подразумеваете?
Лахузен. Я подразумеваю то же самое, что имелось в виду в отношении генерала Вейгана. То есть его нужно было убить...
На процессе вскрылось, какую изобретательность проявил Кейтель, разрабатывая план поимки и убийства Жиро. И это было чрезвычайно неприятно бывшему фельдмаршалу. Человек, не испытывавший никаких сомнений в том, что массовое уничтожение военнопленных вполне оправдано «условиями войны», почувствовал себя очень неловко, когда суд заинтересовался историей «устранения» Вейгана и Жиро. Как-никак Кейтеля обвиняли в убийстве (причем без всякого «приказа свыше») людей из той же профессиональной среды, что и он сам. Здесь уже не сошлешься на рыцарские традиции.
Вечером после допроса Лахузена в камеру Кейтеля зашел Джильберт и застал его в сильном расстройстве.
— Это «дело Жиро»... — бормочет Кейтель. — Конечно, я знал, что оно всплывет... Но что я могу по этому поводу сказать? Я не сомневался, что вся эта история вызовет и у вас, доктор, большие сомнения, как у благородного человека и офицера. Да, эта история очень затрагивает мою честь... Я могу спорить против обвинения в агрессии, могу сослаться на то, что в данном случае лишь исполнял свой долг, так сказать, исполнял приказ. Но эта история с убийством — не знаю, как я в нее попал...
А на следующий день Кейтель впервые столкнулся с открытым осуждением его действий соседями по скамье подсудимых: опустел «стол командования», за которым в течение многих месяцев вместе с Кейтелем сидели Геринг, Иодль, Редер, Дениц. Никому из них раньше и в голову не приходило подвергать остракизму друг друга, если вдруг в суде выяснялось, что один повинен в уничтожении нескольких миллионов людей в концлагерях (Геринг), другой — в потоплении пассажирских судов в море (Дениц), третий — в отдаче приказа о четвертовании пленных партизан (Иодль). Лишь после того как стала известна роль Кейтеля в убийстве французских генералов Жиро и Вейгана, все они отвернулись от него.
Джильберт осторожно завел об этом разговор с Иодлем.
— Есть вещи, которые несовместимы с честью офицера, — сказал Иодль.
— Как, например, убийство, — подсказал Джильберт.
Иодль некоторое время молчал, затем тихо ответил:
— Конечно, это несовместимо с честью офицера. Кейтель мне рассказывал, что Жиро находился под наблюдением... Но ни слова об убийстве. Знаете, такие вещи в военной истории случались, однако я бы никогда не подумал, что один из наших собственных генералов...
Не закончив фразы, Иодль опускает глаза.
— Я замечаю, — продолжает Джильберт, — что вы больше не сидите за «столом командования».
— Ах, вы это заметили доктор? — оживляется Иодль. — Да, это так. Но я не хочу бить лежачего, Особенно после того, как мы сели в одну лодку...
Нет необходимости придавать серьезное значение этим словам Иодля. На каком основании он вдруг решил удивляться тому, что «один из генералов» вермахта мог быть замешан в грязной истории с Жиро? Как будто все прочие многочисленные провокации Кейтеля и самого Иодля против целых народов, в результате чего погибли миллионы людей, были в большей мере совместимы с пресловутой «офицерской честью».
Важнее другое: хотя Кейтель и Иодль «сели в одну лодку», положение их к моменту завершения судебного разбирательства было различно. Кейтель во многом признался, а признаваясь, тупо ссылался на приказ. Но и в тех случаях, когда он отрицал свою вину, поразительная наивность его аргументации лишь убеждала всех в виновности Кейтеля.
