Метод Сократа: Искусство задавать вопросы о мире и о себе - Фарнсворт Уорд (серия книг .txt, .fb2) 📗
Из этого беглого наброска следует, что сократическим методом может пользоваться каждый. Но вот применять его по-настоящему хорошо – подлинное искусство. Для того чтобы ставить качественные сократические вопросы, нужна изобретательность, особенно когда дело доходит до поиска Y – того тезиса, который, как вам, вероятно, в глубине души и самому известно, несовместим с тем, о чем вы только что заявили. Иногда Y извлекается с помощью гипотетических вопросов, о которых вы прежде не задумывались. Для ответов на подобные вопросы требуется определенная выдержка: ведь они из разряда тех, которые принято называть неудобными. Именно по этой причине сократическими вопросами легче мучить кого угодно, лишь бы не себя: подчас задавать их себе настолько тяжело, что это вообще кажется невозможным. Поэтому не стоит беспокоиться о том, что вам придется мыслить в стиле Сократа постоянно. Никто этого не делает и никогда не пытался. Вопрос в том, мыслим ли мы так хотя бы когда-нибудь, а также в том, как делать это лучше и чаще.
Сократический стиль аргументации действенен. Если хотите приблизиться к истине, то выявление непоследовательности в собственных размышлениях – хорошее средство для этого. Задача может показаться скромной, но она способна перевернуть ваш подход к жизни с ног на голову. Если вам угодно опровергать чужие утверждения, то изобличение логических нестыковок в рассуждениях собеседников очень годится: оно разорвет в клочья и сами аргументы, и тех, кто их привел. Неспособность же мыслить по-сократовски в том смысле, который только что был описан, составляет подоплеку всего глупого и приводящего в ярость, что есть в нашей этической и политической культуре. Люди походя говорят такие вещи, в которые на самом деле не верят – или не поверили бы, если бы поразмышляли получше. Говоря «не поверили бы, я подразумеваю, что их слова логически не согласуются с тем, в чем они по-настоящему убеждены. Или же, как вариант, они не высказали бы ничего подобного, если бы факты изменились в такой манере, которая сделала бы их суждения нерелевантными.
Все это, как правило, представляется бесспорным, когда мы слушаем других людей, с чьим мнением не согласны. Когда же речь идет о нас самих, подобные несоответствия становятся неочевидными; они невидимы, однако все дело именно в них. Значительная доля сократических усилий, будь то в философии, политике или праве, сосредоточена на том, чтобы отделить заявления от мотивов: последователь Сократа стремится сделать так, чтобы вы, восхваляя или осуждая чьи-то слова и поступки, делали бы это с одинаковым рвением независимо от того, кого вы хвалите или осуждаете. Или же, если вы не готовы так делать, то объяснили бы почему. Вам нужно быть непоколебимо последовательным. Разумеется, это довольно трудно, и вам едва ли выделят за это собственную авторскую колонку. Однако такая линия избавит вас от вклада в то буйство невежества и лицемерия, каким характеризуется нынешний политический дискурс.
Косвенные цели. Исходя из элементов, которые мы только что рассмотрели, метод Сократа может показаться чисто техническим средством – серией шагов, оттачивающих наше понимание предмета. Действительно, его можно трактовать и так. Но у метода есть и косвенные цели. Сократ часто пытается убедить своих собеседников в том или ином утверждении. Но достигает он большего, чем просто убеждение, и в то же время меньшего: собеседник может и не поверить Сократу, но случается кое-что еще. То же самое происходит, когда вы читаете диалог. Предположим, представленные в нем аргументы не до конца убедили вас, и потому кажется, что диалог не достиг своих целей. Однако текст позволяет достичь другого результата, который, возможно, и был главный задумкой. Он воздействует на читателя. По ходу дела мы столкнемся и с другими примерами такого рода косвенности: Сократ иногда подразумевает не то, что говорит буквально, или Платон делает то же самое, пользуясь образом Сократа. Косвенность – это еще одна черта сократического метода, но лучше исключить ее из числа формальных элементов и оценивать тоже косвенно.
Примеры таких побочных результатов рассматривает Милль. По его мнению, многие аргументы Сократа откровенно слабы. Его любимым примером выступает «Горгий» – диалог, в котором Сократ в компании трех собеседников рассуждает о взаимосвязи между справедливостью и счастьем, удовольствием и благом, а также некоторыми другими идеями. Этот диалог – одна из самых знаменитых работ Платона. Тем не менее в настоящее время широко распространено мнение, что некоторые аргументы Сократа несостоятельны [56]; Милль же высказывался еще жестче, заявив, что «почти все они суть заблуждения» [57]. Можно предположить, что это обесценивает весь диалог, поскольку именно в аргументах, как принято думать, и заключен весь смысл. Милль, однако, считал иначе:
[Диалог] воздействует не логикой, а своим этосом [ἦθος]; он не учит пониманию, а влияет на чувства и воображение. Это отнюдь не странно, ибо бескорыстная любовь к добродетели – дело чувств. Невозможно доказать кому бы то ни было тезис Платона о том, что справедливость есть наивысшее счастье, если только не дать ему прочувствовать само это счастье. ‹…› В диалоге Сократ помогает нам почувствовать, что для души человеческой нет порока более нетерпимого, нежели несправедливость, посредством не доказательства, но сочувствия, которое вызывает собственным сильнейшим ощущением этой истины [58].
Утверждение Милля может показаться парадоксальным. Ведь метод Сократа на первый взгляд предстает предприятием сугубо рациональным. Сократ, как настоящий герой, сражается с иллюзией, ложью и пороком посредством логики; он делает это до тех пор, пока враг не одолеет его, – и тогда он благородно предпочтет не сдаваться, а преданно умереть ради истины. Будучи новичками, мы считаем, что за всем этим стоит голая логика. Позднее, обнаружив, что логика не всегда убедительна, мы вдруг понимаем: а ведь в основе повествования нечто совсем иное – а именно борьба, благородство, преданность. Причем, согласно сократической модели, эти блага лучше достигаются, когда мы концентрируемся не на них самих, а на том, что их вдохновляет, – на истине и ее страстном поиске рациональными средствами.
Важнейшей стороной диалога, рассматриваемого подобным образом, оказывается вовсе не то, неопровержима ли его аргументация. Самое главное – тот эффект, который диалог производит на читателя. Иногда неудачные или взаимоисключающие аргументы помогают аудитории достичь определенного состояния ума, и оно может оказаться ценнее, чем убежденность в том или ином утверждении. Это состояние ума способно открыть новую перспективу, в рамках которой все утверждения диалога предстанут неадекватными. Возможно, именно под этим свежим углом зрения сложится понимание того, что погоня за истиной есть наивысшее человеческое стремление, даже если (или потому что) полное обладание этой истиной невозможно. Читателя же временами к такому видению приводит не прямое предложение просто принять его, а личное участие в изнурительной и тщетной погоне за ускользающей истиной [59].
При исследовании Сократа этот эффект может проявляться и иначе. Косвенные приобретения могут оказаться более ценными, чем прямые. Например, Бен Франклин поначалу видел в методе Сократа набор специальных приемов, позволяющих побеждать в спорах:
Я нашел этот метод самым безопасным для себя и очень стеснительным для тех, против кого я его применял; поэтому я извлекал из него большое наслаждение, непрерывно в нем практиковался и достиг большого искусства в умении добиваться даже от весьма умных людей таких допущений, последствий которых они предвидеть не могли; при этом они попадали в затруднительное положение, выбраться из которого были не в состоянии; подобным образом мне удавалось одерживать такие победы, которых не заслуживал ни я, ни отстаиваемый мной тезис [60].
