Дневник советского школьника. Мемуары пророка из 9А - Федотов Лев Федорович (читать книги полные .txt) 📗

Врач мне прописала целые ряды склянок и коробок с лекарствами, которые я опустошал для видимости, когда была дома мамаша. Я не хотел, чтобы в очной ставке моей мамаши и врачихи, если только такая состоится по желанию кого-нибудь из них, открылось то, что я будто бы дома даже и не упоминаю о лекарствах, и что, дескать, родительница моя не видела, как я принимаю их. Подобное открытие моих жертв сильно подорвало бы мою силу и влиятельность. Когда же мамаша находилась на работе, я в часы принятия этих врачебных снадобий совершенно невозмутимо и благоразумно опускал свои дозы не в желудок, а в раковину!..

Ведь меня вовсе не прельщало лакание аптекарских богатств, когда я совершенно в действительности в них не нуждался.

В конечном итоге, справка врача об освобождении была у меня в кармане.

В школе же я решил попробовать испытать счастье и нахально вручить справку нашей директрисе. В то, что меня совершенно освободят от экзаменов, я не верил, ибо за мной тянулись кое-какие учебные грехи, от которых я не силился отвязаться, как это сделал Мишка. Мне нужно было только перенести свои экзамены с весны на осень, а самому добровольно сдавать их весной. Тут я преследовал выгодную цель! Если бы я не сдавал их весной, то осенью мне пришлось бы сдавать все экзамены до единого, а это тяжело; а так, если я сдам какие-нибудь предметы весной, то на осень у меня останется меньше, и лето у меня будет более свободным. Если же мне посчастливиться сдать весною все испытания, то я совершенно отделаюсь от осенних. А вообще, я ничего не теряю, даже если бы я и засыпался на каких-нибудь предметах, так как осенью все равно место за мной, и я смело могу их сдать в августе, уделив на эту часть предметов все свое внимание летом.

То, о чем я мечтал, я достиг полностью: экзамены мне были перенесены на осень, а я без всякого риска и ничего не теряя, сдал их все весной, освободив себя от занятий летом и осенью.

Особенной выгодой в этой миссии было то, что я мог возиться с весенними экзаменами с прохладцей, не утруждая себя, зная, что в случае чего я сумею свои грехи искупить осенью, ибо именно осенью были мои теперь законные испытания.

Каждое лето Стихиус ехидно укатывал на юг. Улетучился он и в этом году, только намного раньше, чем обычно, так как был свободен от экзаменов.

23-го мая, когда я собирался наведаться в школу, дабы посетить консультацию по химии, он позвонил мне и сообщил о своем отъезде, пожелав мне всего наилучшего.

– Будь мошенником до конца! – весело сказал он. – Мы, как подлецы, никогда унывать не станем. Между прочим, я еду в первом вагоне!

– Что же это ты допустил подобный грех? – удивился, шутя, я. – В случае аварии тебе первому же влетит по загривку!

– И то правда! – согласился он. – Чуть крушение, и я вверх ногами!!!

Сегодня уже 5-е июня, и нужно полагать, что Михикус уже пылает под крымским солнцем.

В тот день, когда я готовился с Димкой к алгебре, календарь показывал 25-го мая. Как назло, у меня по неизвестным причинам чудовищно разболелась голова… Она готова была просто разлететься, как бомба, во все стороны. Я проклял все на свете, пожалев только Димку, и вернулся домой, чтобы как следует всхрапнуть. Тут меня подкарауливал сюрприз: к нам пришло письмо из Ленинграда.

Это было подробное послание насчет моих рисунков Эрмитажа и Дворца, которые Рая и Моня получили в полной сохранности. Они писали, что малышка-Трубадур очень рада им, писали, что они ходили к Эрмитажу проверять мой рисунок и что в нем все почти верно, только панорама на площади Урицкого и видневшийся Исаакий у меня несколько шире. Эта коллективная весточка от Раи и Мони сильно подействовала на меня, и я сохранил ее. Я ответил им открыткой, где писал о получении их послания и где обещал написать им еще другое письмо, когда отделаюсь от последнего экзамена 5-го июня, т. е. сегодня, когда я пишу здесь в дневнике эти строки. Нужно сказать, что я сегодня утром его уже сдал. Это была география.

Собираясь иногда с Димкой у него в хижине, мы, подучивая материалы к тому или иному экзамену, частенько, как всегда, отвлекались от занятий и болтали на более интересующие нас темы, чем всякие выводы и правила в различных учебниках. По просьбе Димки, я ему всегда с неослабевающей энергией рассказывал о своей поездке в Ленинград и вообще о самом Ленинграде. Я узнал, что Димик еще там не был, за что называл его «смертным, не достойным звания истинного мошенника». Но он яро признавался мне, что сам очень хотел бы увидать этот прославленный город, хотя бы это ему стоило самых богохульных усилий.

– М-да, братец мой! – сказал я в один прекрасный момент во время одной из подобных бесед, произошедшей 31-го мая. – Я, голубчик, до такой степени уважаю Ленинград, что готов был бы пешком отправиться в него!

– А пойдем!!! – вдруг воскликнул Димка, сразу встрепенувшись.

Я чуть не обалдел от неожиданности…

– Брось валять дурака, – мирно посоветовал я ему. – Шутишь ведь!

– Я говорю совершенно серьезно! – возразил он, и по его тону я определил степень его уверенности и стойкости.

– Ведь лето-то еще впереди! – проговорил он. – Успеем!

– Знаешь, что я тебе скажу? – сказал я, даже к своему собственному удивлению, очень сдержанно и спокойно. – Это будет замечательнейшая экскурсия.

Мы сразу как-то загорелись, оживились, будто бы нашли цель целых наших жизней, и уговорились обо всем этом в скором времени переговорить и твердо порешить. Мы готовили судьбу нашего нынешнего лета.

1-го июня мы снова встретились с Димкой, но о Ленинграде не заикнулись, ибо к Димику явился Вовка Гуревич, и мы стали готовиться к устной литературе.

Вовка, имея просто невообразимую память, с которой он запоминал с пару раз длиннейшее стихотворение, в виде подготовки к завтрашней стычке с Давидом Яковлевичем, орал нам все известные ему стихи Лермонтова и Некрасова.

Сияя во всю свою пасть, он трещал, не сбиваясь, один стих за другим. Мы с Димкой, словно ошалелые, с удивлением уставились на него и поражались его энергии и памяти.

– Смотри, Димка! – не удержался я. – И ведь нигде не собьется!! Вот память у подлеца!!!

Вовка с довольной рожей продолжал убивать нас своим запасом стихов.

– Ей-богу! Мировой ты парень, Вовка! – сказал я. – Это я тебе говорю от всего сердца, по дружбе, как настоящему мошеннику! Мошенник ведь ты? Сознайся!

– Ясное дело! – проверещал он в ответ свои резким режущим гласом, от всей души скаля зубы.

2-го числа, отвязавшись от литературы, мы с Димкой на радостях сходили днем в кинотеатр «Москва», что на пл. Маяковского, чтобы проверить лично достоверность слухов насчет чудес первого в СССР стереоскопического фильма. Это действительно было чудо техники. Изображения были объемные, и мы явно ощущали, как цветные шары, рыбы, птицы и пр. кино-инвентарь выплывали и вылетали с экрана прямо в зал. Иллюзия была полная [89]!

Погода была на редкость ясной и солнечной, так что мы решили обратно топать пешком.

Всю дорогу мы разбирали задуманное предприятие, касающееся похода в Ленинград, и увидали, что оно вполне осуществимо. Мы со всей серьезностью, здравомыслием и критикой разобрали все возможные трудности в приготовлении и в самом пути, не забыв также все хорошие и плохие стороны такого путешествия. Мы решили, что такой поход только укрепит нас, закалит наши организмы, нашу стойкость и самостоятельность, так что, как бы труден он ни был, мы, выйдя победителями, получим, в конце концов, только пользу. В дальнейшем мы решили выбрать дорогу: или путь вдоль железнодорожного полотна или же Ленинградского шоссе. Мы договорились о капиталах, о своем снаряжении, вспомнили о продуктах и до того увлеклись, что теперь нам казалось, будь на нашем пути хоть огонь и вода, мы и то преодолели бы их – вот до какой степени мы загорелись попасть своими силами в Ленинград, не имея дел с билетами, вокзалами, очередями и поездами. Теперь Ленинград нам казался сокровищем, которое мы должны были завоевать своими силами. Ведь «страстное стремление к святой цели обычно побеждает все!». Это был наш девиз!