Скандинавия с черного хода. Записки разведчика: от серьезного до курьезного - Григорьев Борис Николаевич

При подлете нам объявили, что за бортом плюс несколько градусов по Цельсию, но мы не поверили, что в этих широтах в разгаре зимы возможны оттепели. Однако это оказалось так: течение Гольфстрима чувствуется и на юге Шпицбергена.

После непродолжительного знакомства с пограничниками, одетыми в норвежскую полицейскую форму, мы вышли в холл, где нас встретили представители консульства и резидентуры. Консул Леонид Еремеев тоже оказался здесь, потому что собирался вылететь в командировку в Осло. Мы поговорили с ним несколько минут, а потом он отправился по своим делам, а мы — по своим. Местный представитель «Аэрофлота» рассортировал всех вновь прибывших на «баренцбургских» и «пирамидских», а потом — на партии, потому что всех вместе с багажом за один рейс забрать было невозможно, и стал командовать посадкой в вертолеты.

По пути в Баренцбург, сделав большой вираж, мы опять облетели «замок Тюильри» (так я мысленно назвал нависший над Исфьордом каменный берег), и продолжили двадцатиминутный полет над морем. На мысе Хеер, на котором располагались жилой поселок и база вертолетного отряда, полет закончился, и мы пересели в автомашины, которые, преодолев по укатанному насту трехкилометровое расстояние до Баренцбур-га на второй передаче, через четверть часа подъехали к консульству.

Уже наступили сумерки — полярный день только еще начинался и был коротким. Не успели мы с женой распаковать самое необходимое, как в дверь к нам уже постучали. На пороге стояли две или три молодые женщины с тарелками в руках, на которых лежала еда:

— Это вам подкрепиться с дороги, а через пару часиков просим в каминный зал на общий ужин.

Таково баренцбургское гостеприимство, которое нас до глубины души тронуло. Вечером мы сидели вместе со всеми сотрудниками и женами за большим столом в каминном зале, слушали шорохи полярной ночи за окном и смотрели, как пляшет огонь в камине и бросает причудливые тени на стены, на огромный гобелен, созданный ленинградскими мастерами, на котором изображены портреты русских и норвежских полярников под причудливым сполохом полярного сияния. Если приглядеться внимательнее, то в рисунке сияния можно прочесть слова «Terra Incognita».

Мне показалось тогда, что прилетел на другую планету.

…В резидентуре и консульстве, как выяснилось, нас ждали: одни с нетерпением, другие — с настороженностью, а третьим наш приезд вообще оказался некстати. Такого расслоения малочисленной советской колонии по такому незначительному поводу мне наблюдать не удавалось ни в Копенгагене, ни в Стокгольме.

Чем меньше коллектив загранработников, чем дальше он удален от Москвы, тем яростней клокочут в нем мелкие страсти, которые обуревают его отдельных членов. Такая социально-историческая закономерность была выведена мной за время пребывания на Шпицбергене. Но все «мелочи жизни» тонут в величии окружающей природы, и хочется вспоминать только о хорошем.

Мой предшественник был отозван из Баренцбуга за пьянку и самодурство, и более полугода точка была предоставлена самой себе. Если учесть, что все оперработники оказались за границей впервые и что подбор кадров в такие непопулярные края, к сожалению, осуществляется по остаточному принципу, то легко себе представить, с какими проблемами пришлось столкнуться в самом начале моей «руководящей» деятельности. Приходилось преодолевать укоренившиеся привычки, лень, инертность, боязнь и — что тут скрывать — недобросовестность.

Обращает на себя внимание повышение дисциплинированности Ж.: раньше он опаздывал на работу, а теперь предварительно звонит по телефону и просит не волноваться, что опаздывает на 40—50 минут.

Настороженно к моему появлению в поселке отнеслись «рудничные» и чистые консульские сотрудники. Им предстояло жить вместе с представителем пресловутого КГБ, поэтому они не торопились делать выводы, наблюдали пристально за каждым моим шагом и сравнивали их с действиями отозванного резидента. Постепенно эти сравнения все чаше стали делаться в мою пользу, и между мною и моими коллегами установились неплохие отношения.

Время для воспитания молодых кадров выпало чрезвычайно неблагоприятное. Демократизацию жизни и либерализацию советских порядков на последнем этапе перестройки некоторые работники в консульстве, как и вообще в стране, восприняли как сигнал к своеволию, неповиновению и нарушению дисциплины. Был и среди работников резидентуры откровенный бездельник, которого мне за пятнадцать месяцев пребывания в Ба-ренцбурге так и не удалось заставить работать в полную силу.

Поскольку т. Стае ничего в резидентуре не делает и противнику неизвестно, чем он занимается, считаем целесообразным продлить срок его командировки.

В баренцбургской жизни я столкнулся со многими парадоксальными явлениями. Одно из вопиющих — само консульство. Ни одна дипломатическая служба не имеет такого уникального консульского учреждения, как советская, а теперь и российская, на Шпицбергене. Вместо того чтобы находиться на территории иностранного государства, как это везде принято, наше консульство на архипелаге расположено на своей земле, в поселке Баренцбург! Для того чтобы поддерживать контакт с норвежскими властями, его сотрудникам необходимо выезжать в норвежский поселок.

Исторически такой парадокс вполне объясним. Задавшись целью поставить под сомнение норвежский суверенитет над Шпицбергеном (хотя чисто юридически Советский Союз не имел на это права, подписав Парижский договор по архипелагу), советская администрация затеяла многолетнюю возню с норвежской. Норвежцы пытались распространить действие своих законов на советские поселки, существующие в конце концов на правах аренды участков, а русские объявляли всем этим попыткам бойкот, демонстрируя свою административную независимость. Вся эта тягомотина доходила иногда до полного абсурда. Она и породила советское консульство на советской территории. Консульство, призванное защищать интересы Советского государства и советских граждан за границей, превратилось в обычный сельсовет.

Перед отъездом из Москвы я узнал, что здание консульства находилось в аварийном состоянии, потому что, выстроенное в условиях вечной мерзлоты на бетонных сваях на высоту четырехэтажного замка, создало под собой тепловую подушку. Мерзлый грунт стал оттаивать, под зданием образовался оползень, грозивший похоронить под собой всю надежду советской дипломатии на Шпицбергене. Возможно, предупредили меня в Москве, консульство и резидентуру придется переводить в другое здание!

Хорошо спланировал здание ленинградский архитектор В.Г. Хотин! Интересно, имел ли он хоть малейшее представление об арктических условиях жизни?

Забегая вперед, могу сказать, что до таких крайностей дело не дошло. Вызванная из Москвы бригада инженеров-строителей нашла приемлемое решение по цементированию фундамента, и «дипломатический сельсовет» пребывает на своем месте до сих пор. (Кстати, опасность обвала здания обнаружили два братца-погодка, баренцбургские Чук и Гек, дети вице-консула, когда играли под домом в казаки-разбойники.)

Стояло консульство на самой верхней террасе Баренцбурга, занимая господствующее положение у подножия горы Мирумирки 59. На строительство не пожалели отборного красного финского кирпича, медного листа на кровлю и массу цемента. На первом этаже здания располагались служебные помещения, а на втором и третьем этажах — жилые квартиры для его сотрудников. Огромный холл, каминный зал, выложенный мрамором и увешанный дорогими гобеленами, медная (!) крыша, импортное оборудование — все это предназначалось не для служебного функционирования какого-нибудь средней руки посольства, а для заштатного консульства на краю земли с количеством сотрудников, не превышающим пяти-шести человек!

Нефтедолларов на доброе дело не пожалели!

В народе консульство звали «замком Иф» или «замком Шпессарт» 60 — кому как больше нравилось. Думается, подходили оба названия: господствуя над Баренцбургом своей средневековой громадой, дом чисто внешне действительно был похож на описанный Дюма замок Иф; а всегда полупустые помещения консульства, особенно в жуткие полярные ночи, когда «заряды» со страшными завываниями разбивались о медную крышу, напоминали изнутри о наполненном привидениями имении Шпессарт.