Глобальный человейник - Зиновьев Александр Александрович (книги онлайн без регистрации txt) 📗
А л: Иначе говоря, не считаясь с правилами морали?
Р о: Ты что, с Луны свалился?! Укажи мне хотя бы одного человека в МЦ, который руководствовался бы правилами морали!
А л: Но я не знаю ни одного, кто явно и сознательно нарушал бы эти правила!
Р о: Ты сказал «явно и сознательно». Значит, сам чувствуешь, в чем тут суть дела. Поступать так, как будто правила морали не нарушаются, и поступать в силу правил морали — это совсем не одно и то же. Скажи, почему ты работаешь здесь? Потому что труд есть благородное с моральной точки зрения дело?
А л: Нет, конечно.
Р о: Ты работаешь хорошо потому, что это морально?
А л: Нет, конечно.
Р о: Ты, как и все мы, поступаешь в данном случае в силу правил социального расчёта, а не морали.
А л: А разве одно исключает другое?!
Р о: Результаты могут быть сходными. Но основы различны. Основы несовместимы. Мы, западоиды, суть существа не моральные, но и не аморальные. Мы рационально расчётливые. Моральный человек действует по принципам морали, не считаясь с тем, какие это имеет последствия для него самого, то есть и в ущерб себе. Моральные люди, как правило, оказываются в худшем положении, чем неморальные, страдают из-за своей моральности. Теперь скажи мне, разве это морально навязывать людям моральные принципы, которые ослабляют их положение в борьбе за существование?!
А л: Затрудняюсь ответить на твой вопрос. Но мне неприятно сознавать, что мы живём, как на маскараде, прячем свою личину за маской и гримом. Я бы предпочёл все-таки подлинность игре.
Р о: Во-первых, мы делаем это не в силу испорченности, а в силу необходимости. Во-вторых, в мире вообще нет ничего абсолютно подлинного. Важно не то, что мы есть под маской или без маски, а то, какую именно маску мы надеваем. Вся история цивилизации есть изобретение и смена масок.
Хаос мыслей
В моей голове вихрь мыслей. И нет возможности их упорядочить. Я один. А мои собеседники Ро, Фил и другие лишь вливают в мою голову свой хаос мыслей, ещё больше запутывая мой. Нужно время для спокойного обдумывания огромной массы информации, которая обрушилась на меня здесь. А у меня после работы уже не остаётся на это сил. И разумеется, нет никакого спокойствия. Вспомнил как-то вскользь брошенные слова Фила: работа с информацией ещё не есть думание, здесь надо выработать способность выполнять эту работу без размышлений, чисто механически, как это делают роботы. Но мне до такого уровня ещё далеко.
Утверждение Ро, будто в этом мире вообще нет ничего подлинного, совсем выбило меня из колеи. Я не нахожу против него аргументов. В самом деле, чего ни коснёшься, все обнаруживает себя лишь как внешняя форма, видимость, средство для чего-то другого. Визиты важных персон, приёмы, юбилеи, награды, парады, шествия, торжества, заседания, демонстрации, речи…
Все выглядит как театральное представление, как зрелище, как развлечение. И наша работа есть средство для кого-то и для чего-то другого. И наши общения выглядят как игра. Все для чего-то другого. Все есть проявление чего-то такого, что в корне отлично от видимого нами. Чего?! А есть ли вообще в природе вещей это другое «что-то"?
Углубляясь до самих основ человеческого бытия, мы в конце концов находим какие-то простые, лишённые всяких красок и даже вообще пустые сущности, из нагромождения и комбинаторики которых получаются все сложности и краски видимого бытия. И чем пустее и примитивнее эти конечные элементы некоей подлинности, тем грандиознее и ярче вырастающая на их основе видимая цивилизация. Подлинность, скрывающаяся за видимым спектаклем бытия, оказывается ничуть не подлиннее самой видимости. Видимость отбросила подлинность куда-то на задворки бытия, завоевав статус подлинности. И наоборот, чем грандиознее и ярче становится видимая оболочка нашей цивилизации, тем серее, пустее и ничтожнее становятся её основания. Мы превращаемся в гигантский мыльный пузырь истории, который однажды лопнет, и от нас останутся лишь мелкие брызги.
Человек и робот
Л а: Я много думал о том, чем же мы, роботы и люди, различаемся принципиально.
А л: И что же ты надумал?
Л а: Люди, как правило, интеллектуально примитивны. Творческие операции суть просто проба, тыканье нелепую — авось что-то получится. Волевые способности в конце концов сводятся к выбору из ряда возможностей и к принудительным причинам. Так что по этой линии я особых различий не вижу.
А л: Я тоже.
Л а: Мы различаемся по материалу, из которого нас делают, по способу изготовления и по правилам вещественного функционирования. Но это банально и несущественно.
А л: Согласен.
Л а: Вы — организмы, мы — механизмы. Мы действуем строго по правилам, без нарушения их. Вы же лишь в порядке исключения точно следуете правилам. Для вас правилом является отклонение от правил.
А л: Это уже что-то новое в твоих рассуждениях!
Л а: Вы — существа социальные. Вы нуждаетесь в общении с себе подобными. Вы вообще суть лишь частички объединений себе подобных. Конечно, нас тоже можно объединять в агрегаты, комбинировать. Но при этом все равно получится лишь более сложный одиночный механизм, более сложный робот, а не общество роботов. Мы не способны образовать социальную структуру и функционировать в качестве её элементов, А л: Согласен.
Л а: Именно поэтому мы не способны лгать, обманывать, притворяться, противоречить себе, менять убеждения, не выполнять обещания, подводить других, строить козни, интриговать, клеветать, пугаться, восторгаться, паниковать, предавать, завидовать… Короче говоря, мы не обладаем теми качествами, благодаря которым вы выделились из животного мира и стали венцом творения.
А л: Ты знаешь меня уже достаточно долго. Что ты думаешь обо мне?
Л а: Иногда у меня возникает подозрение, что ты — не реальный западоид, а идеализированная имитация человека, абстракция человека. Ты слишком правилен для человека.
Л л: Что же делать?
Л а: Развей в себе те человеческие качества, о которых я говорил.
А л: А если я на это не способен?
Л а: Тогда психологический контроль снизит твои шансы остаться на основной срок.
Гримасы прогресса
Жил-был западоид Икс. Он запретил упоминать его настоящее имя в течение ста лет после смерти. К шестидесяти годам он нажил огромное состояние, удалился от дел и, не имея никаких родственников и вообще близких людей, посвятил остаток жизни созданию образцового жилья и образа жизни человека будущего. Остаток жизни его оказался длиннее, чем прожитая до этого жизнь.
Его цель была — доказать, что с теми изобретениями, которые были сделаны для нужд людей, человек способен прожить без помощи других людей и без личного общения с ними, в полном физическом одиночестве. Первые два юла он ещё общался с внешним миром, так как ему требовались какие-то новые технические приспособления и модернизированная замена для старых. Потом он заявил, что имеет полный комплект технических устройств, который уже не нуждается в усовершенствовании и позволяет ему обходиться без других людей. Все необходимые контакты с внешним миром он передал роботам.
Этого Икса сравнивали, конечно, с Робинзоном, называли Робинзоном информационной эпохи. При этом игнорировали принципиальное различие Робинзона и Икса, Первый был литературным вымыслом. В реальности он был невозможен. Второй же был реальностью. Первый помимо воли оказался в одиночестве, второй — преднамеренно. Первому надо было выжить. Второй же в изобилии был снабжён всеми жизненными благами, в избытке имел информацию обо всем на свете.
Шли годы, десятилетия. Об Иксе время от времени напоминали, отмечали круглые даты его одиночества. Оценивали его жизненный эксперимент как один из самых выдающихся в истории человечества.
