Секретное оружие третьего рейха - Славин Станислав Николаевич (читать книги онлайн без txt) 📗

Лучше обстояли дела с оборудованием. Небольшой циклотрон работал в Бонне, большой – в институте Жолио-Кюри, в Париже. Еще три циклотрона монтировались: в Гейдельберге, Берлине и Лейпциге. Вот только в США к тому времени действовало уже 37 циклотронов, в том числе громадный ускоритель в Беркли.

Появились и трофейные приборы: так, из Харькова немцы вывезли импульсный генератор и генератор Ван-де-Граафа (правда, оба они были повреждены).

Двадцать четвертого ноября профессор Эзау обратился к новому начальству с предложением централизовать все работы по «урановому проекту». Профессор Рудольф Менцель, один из помощников Геринга, втолковывал своему шефу: урановыми исследованиями занимаются все ведущие физики мира и особенно усиленно – американцы. «Эта проблема настолько важна, что пренебрегать ей нельзя даже во время войны. Вдобавок некоторые ее побочные аспекты имеют непосредственное военное значение».

Менцель предложил Герингу назначить профессора Эзау своим «уполномоченным по ядерной физике». Пусть Эзау и не физик-ядерщик, он все же хорошо разбирается в этой науке, но, главное, он – нейтральная фигура. «А это важно, – подчеркивал Менцель, – поскольку из-за того, что ряд специалистов по ядерной физике наделены „чувствительностью мимозы“, нам едва ли удалось бы избежать дрязг и склок, если бы рабочую группу физиков возглавил какой-либо именитый ученый».

В вермахте, как и в почтовом министерстве, действительно, ценили Эзау. Но в общем-то ни он, ни Менцель не пользовались популярностью ни среди ученых, ни в других кругах, причастных к нашей истории. Так, рейхсминистр Шпеер совсем не замечал старательность служаки Эзау. Находились и другие недоброжелатели. Стоило Менцелю порассуждать о «мимозной чувствительности» ученых, как на стол Геринга легла анонимка, разъяснявшая маршалу весь тот вред, что причинил физике Менцель.

Однако «тайный советник вождя» опоздал. Геринг уже подписал приказ о назначении профессора Эзау руководителем всего немецкого «уранового проекта».

Тем не менее весь следующий год немецкую физику лихорадило – слишком много врагов было у Эзау. Люди с «чувствительностью мимозы» все больше погрязали в дрязгах и склоках вместо того, чтобы подчинить свои силы, волю единой цели. Реорганизация принесла только вред.

Беды арийца Эзау начинались с его внешности, выдававшей его крестьянские корни, с его манеры говорить, в которой легко угадывалось провинциальное восточнопрусское происхождение. Этого «крепыша с мощным, крестьянским черепом» (как отозвалась о нем одна из газет) легко было принять за какого-нибудь «свинопаса из-под Кенигсберга». Однако внешность обманывала. Он был хорошим специалистом по высокочастотной технике – но… не ядерщиком.

Вскоре выяснилось, что Эзау, хотя и ревностно старался соответствовать новому, импозантному титулу, дарованному ему рейхсмаршалом, – «уполномоченный по ядерной физике», – все же испытывал к урановым реакторам мало почтения. Так, он однажды сказал Хартеку, что снабдит его всем, что тот требует, но пусть только Хартек сперва построит реактор и покажет ему – «с помощью обычного термометра», – что температура повысилась хоть на одну десятую градуса.

Незадолго до своего назначения Эзау вообще поговаривал о том, что весь проект надо прикрыть, как явствует из дневниковой записи доктора Эриха Багге от 4 декабря 1942 года:

Очевидно, он считал, что решение этой проблемы никак не способствует успеху в войне. А наука должна быть экономной!

В Обществе имени императора Вильгельма, объединявшем академические институты, назначение Эзау тоже встретили раздраженно. Альберт Шпеер доверял мнению ученых и потому с неприязнью относился к «выскочке и выдвиженцу». Вообще в конце 1942 года Шпеер ясно выразил свое отношение к ядерной физике. Он присудил институтам, которые возглавляли Гейзенберг, Боте, Ган и Раевский, вожделенную «степень срочности» DE. В то время даже такие секретные проекты, как работы над ракетными снарядами «Фау-1» и «Фау-2», не получили эту престижную категорию.

Четвертого февраля 1943 года председатель Общества имени императора Вильгельма, доктор Альберт Феглер, пригласил к себе Эзау и Менцеля. Он предложил им «определиться», какими работами в области ядерной физики займется его общество, а какими – Эзау. Как видно, Феглер вовсе не хотел терять именитых ученых, работавших у него в Институте физики в Далеме, и в этом упрямстве его ободрял Шпеер, обещавший любую поддержку: деньгами, сырьем, оборудованием.

Однако этот «раздел физики» не принес облегчения соперникам. Через несколько недель они снова встретились, чтобы судить, да рядить, да согласовывать.

Так, в эту труднейшую пору, зимой 1942/43 года, работы над «атомным проектом» приостановились. Их недавние участники изнывали от непрестанных раздоров. Между тем в США, как мы уже говорили, начал действовать первый в мире ядерный реактор.

А тут еще диверсанты союзников вывели из строя завод тяжелой воды в Норвегии.

И все же, несмотря на диверсию в Рьюкане и организационную неразбериху в стане немецких ядерщиков, успехи их к концу 1942 года были очевидны, а перспективы обнадеживали. Исследователи затевали новый большой эксперимент с урановым реактором; они реалистично представляли себе технические трудности, ожидавшие их, и они располагали достаточными промышленными мощностями для переработки урана.

Однако судьба атомного проекта уже «висела на волоске». Теперь, когда война затягивалась, на благосклонность властей можно было надеяться лишь в том случае, если реактор, наконец, заработает. В противном случае проект попадет в категорию третьестепенных программ, а значит, ученые столкнутся со множеством ограничений, с отсутствием финансирования, снабжения и прочими «прелестями», так знакомыми в наши дни их российским коллегам, потомкам героев и победителей.

И вот прекратились поставки тяжелой воды из Норвегии. Как просчитались немецкие физики, полагаясь на одну лишь фабрику в Рьюкане, столь уязвимую для диверсантов! Они были уверены, что каждый год будут получать до 4 тонн воды, и «истина сия столь же неколебима, как третий рейх». Теперь они получили свой «ядерный Сталинград».

В ноябре 1942 года доктор Вирц носился по всей Европе в поисках подходящих фабрик, которые после небольшого и скорого переоборудования могли бы начать выпуск тяжелой воды. Ему показались более-менее подходящими лишь два итальянских заводика, занимавшиеся электролизом: близ Мерано и в Котроне. Однако технология, ими используемая, мало годилась для выпуска тяжелой воды, и мощность их – 68 000 кВт – была вдвое меньше, чем норвежской фабрики.