Секретное оружие третьего рейха - Славин Станислав Николаевич (читать книги онлайн без txt) 📗

Однако к радиоприемнику Риттнер позвал лишь троих: Гана, Гейзенберга и Вирца – остальные все равно бы не поместились в тесной комнатушке. Да и английского языка они не знали. И вот в назначенный час зазвучал голос диктора, который сообщил, что на японский город Хиросиму сброшена бомба нового типа, равная по силе двум тысячам обычных 10-тонных бомб, находящихся на вооружении британских ВВС.

Отто Ган пришел в ужас:

– Послушайте, Риттнер, я еще шесть лет назад понял, насколько оно опасно, мое открытие, но я не верил, я до сих пор не верил, что эту бомбу можно создать…

Пришлось коменданту успокаивать растерянного ученого и даже предложить ему порцию джина.

Вирц тем временем выскочил из комнаты и помчался в столовую, где собирались на ужин его коллеги. Новость, принесенную им, они встретили гробовым молчанием. Через несколько секунд эта томительная пауза сменилась беспрерывными, беспорядочными криками. Офицеры британской разведки, подслушивавшие этот стихийный диспут, отметили в своем отчете, что большинство из них, даже поставленные перед лицом очевидного факта, все еще не верили, что такую бомбу можно изобрести и доставить к месту применения на самолете.

Даже сам профессор Вернер Гейзенберг – один из самых знаменитых физиков-теоретиков, лауреат Нобелевской премии 1933 года – был уверен, что американцы «дурачат весь мир». Вальтер Герлах записал в своем дневнике: «Гейзенберг энергично оспаривает саму возможность создания американцами подобной бомбы… Американцы располагают какой-то очень мощной взрывчаткой, которую они решили назвать на особый манер – атомной…»

Впрочем, у немцев были свои резоны сомневаться. Ведь когда в мае 1945 года, вскоре после своего ареста, Гейзенберг увиделся со своим американским коллегой, доктором Гудсмитом, представлявшим теперь американскую разведку, он спросил его напрямик, работают ли американцы над таким же «атомным проектом»? Гудсмит ответил категорично: «Нет».

Разве мог Гейзенберг не поверить ему? Конечно же, все эти сообщения о загадочной атомной бомбе – сплошной обман. К такому выводу пришло было общее собрание в столовой. Однако тут профессор Хартек из Гамбурга напомнил собравшимся, что Би-Би-Си сообщило конкретные сведения: мощность этой непонятной бомбы эквивалентна двадцати тысячам тонн тротила. Вейцзеккер, один из молодых учеников Гейзенберга, спросил своего наставника, что он думает об этих «двадцати тысячах тонн»? Тот пришел в замешательство. Нехотя, словно не веря самому себе, Гейзенберг повторил, что у союзников вряд ли есть «урановая бомба».

– А если она у них есть, все вы физики второго сорта! – желчно бросил Ган, скорее стараясь скрыть свою тревогу, чем позлить остальных.

Профессор Гейзенберг раздосадованно спросил:

– А разве они произнесли слово «уран»?

Ган покачал головой.

– Значит, они не имели никакого дела с атомами, – решил Гейзенберг.

Тем не менее зерно сомнения было брошено. Доктора Коршинг и Вирц заговорили о том, что американцы, наверное, получили изотоп урана-235 путем диффузии – ведь сами они планировали подобный эксперимент.

Спор, наверное, продолжался бы до глубокой ночи, если бы Макс фон дер Лауэ, лауреат Нобелевской премии 1914 года, не прервал коллег, напомнив им, что в 21. 00 прозвучит итоговый выпуск новостей Би-Би-Си. Столовая моментально опустела. Участники импровизированного симпозиума расположились в одной из жилых комнат, где был установлен репродуктор.

Диктор подтвердил, что речь идет именно об атомной бомбе, «сброшенной на одну из японских военных баз… По сообщениям очевидцев, даже спустя несколько часов после взрыва город, в котором проживало более трехсот тысяч человек, все еще был окутан облаком дыма и пепла». Далее сообщалось, что союзники израсходовали на работу с ураном 500 миллионов фунтов стерлингов. В работах над проектом принимали участие в общей сложности около 125 000 человек.

Последние сомнения отпали – за океаном действительно решили ту проблему, над которой долгие годы бились все присутствующие. Чувства, охватившие ученых, были разного рода. В них смешивались ужас, досада, возмущение, раскаяние. Гудсмит, конечно, водил их за нос так же, как и другие американцы. Когда в апреле 1945 года американцы захватили секретную лабораторию на юге Германии, они уверили работавших там Вейцзеккера и Вирца, что им позволено будет продолжить эксперименты где-нибудь в другом месте и потому их просят указать местонахождение запасов урана и тяжелой воды. Доверчивые профессора легко согласились выдать ценное сырье. Так вот, для чего был нужен весь этот маскарад!

Однако и тут немецкие ученые ошибались – американцы уже не нуждались ни в тяжелой воде, ни в уране. Их беспокоило другое: они боялись, что эти запасы попадут в руки французов, и прежде всего профессора Жолио-Кюри, которые, по данным разведки, тоже вел подобные исследования. И американцы не хотели сюрпризов…

Началось же все, пожалуй, еще в 1930-е годы, когда в Париже Фредерик Жолио и Ирен Кюри попытались получить искусственные радиоактивные изотопы урана, обстреливая его альфа-частицами (ядрами гелия).

В 1934 году итальянский физик Энрико Ферми, проводя подобный эксперимент, заменяет альфа-частицы нейтронами. Незадолго до этого он открывает замедление нейтронов в веществе. По результатам экспериментов Ферми приходит к выводу о существовании ряда «трансурановых элементов».

Тогда же о его работе узнала физик из Вены Лиза Майтнер. В двух статьях, опубликованные журналами «Nuovo Cimento» и «Nature», сообщалось об опытах, проведенных в Риме. Она тут же обратилась к своему давнему знакомому, немецкому химику Отто Гану. Она предложила тоже заняться исследованиями этих странных «трансурановых элементов», которые якобы открыл Ферми.

В то время Ган работал в Институте химии имени императора Вильгельма, располагавшемся в Далеме – одном из районов Берлина. Его помощником был молодой химик Фриц Штрассман, знаток неорганической химии, отличный аналитик и радиохимик.

Исследования длились четыре года. Майтнер, Штрассман и Ган подтвердили результаты работы Ферми и открыли сразу четыре новых элемента, временно названных ими «эка-рений» (теперь это – нептуний), «эка-осмий» (плутоний), «эка-иридий» и «эка-платина». В периодической системе Менделеева эти элементы расположились прямо под клеточками, куда были вписаны рений, осмий, иридий и платина. Казалось, что свойства их должны напоминать свойства перечисленных нами элементов. Однако выявились и разительные противоречия. Ученые пока не придавали этому особого значения, надеясь, что вскоре все разъяснится.

В 1938 году в Париже Ирен Кюри и Павле Савич  [1], также следуя по стопам Ферми и обстреливая уран (порядковый номер 92) нейтронами, открыли новое радиоактивное вещество. Период его полураспада равнялся трем с половиной часам. Сперва они решили, что имеют дело с изотопом тория (порядковый номер 90). И даже подготовили теоретическое объяснение: ядро урана захватывает нейтрон, становится нестабильным и излучает альфу-частицу, превращаясь в торий. Смущало лишь одно. До сих пор никому не удавалось открыть эмиссию альфа-частицы из ядра урана.

В те дни в лаборатории Отто Гана шли бурные споры. Ученых раздражал успех их парижских коллег. Самое обидное, что Майтнер еще в 1934 году предлагала получать торий именно таким способом. Опыт проводил Штрассман. Он подверг облучению раствор урана, но затем никаких следов тория не нашел. Майтнер теперь упрекала его: он небрежно провел опыт, был невнимателен, ошибся, а вот парижане добились успеха. Штрассман от обвинений отбивался. Возможно, Кюри действовала каким-то другим путем. Ведь в сообщении ничего не говорится о порядке проведения эксперимента.

Решено было повторить опыт. Этим вновь занялся Штрассман, словно стараясь загладить вину. И вот, через неделю, он уже с уверенностью сказал Майтнер, что французы никак не могли обнаружить торий в растворе урана. Тут что-то не так.