«Синано» – потопление японского секретного суперавианосца. - Инрайт Джозеф (читаем книги бесплатно .txt) 📗
Примерно через минуту с того момента, как «Арчер-Фиш» погрузилась на глубину 60 футов, я попросил Билла поднять второй перископ. На «Арчер-Фиш» имелось два перископа: командирский и ночной. Командирский перископ сужался до 1,4 дюйма у выходных линз. Опытный подводник может оперативно поднять перископ, осмотреть цель и опустить до того, как сигнальщики на неприятельском корабле смогут его заметить. Однако небольшое остекленное отверстие и перископная труба длиной 40 футов ограничивают пропуск света и, следовательно, видимость. Ночной перископ (158) имеет гораздо большие выходные линзы, пропускающие больше света, что компенсирует ограниченность видимости после захода солнца. Вместе с тем верхняя колонка имеет гораздо большие размеры, ее легче заметить сигнальщикам на неприятельском корабле.
Сначала я намеревался использовать командирский перископ, так как боялся, что ночной могут заметить при лунном свете. Но я все еще не установил тип авианосца и поэтому решил, что в ночной перископ будет удобнее и результативнее рассмотреть вражеский корабль. Но я тут же напомнил самому себе, что поднимать его можно лишь на короткое время.
Перископная труба поднималась с глубокой шахты в центре палубы боевой рубки, а лейтенант Бантинг уже докладывал пеленг на цель, выданный торпедным автоматом стрельбы. Быстро и умело Билл Сайкс поворачивал рукоятки в указанном направлении по моему сигналу. Эти его действия освобождали командира от необходимости вести поиск цели, когда он всматривался в перископ. Я плотно прильнул к резиновой прокладке вокруг линз, ожидая полной готовности перископа. И вот авианосец в его прицельных перекрестьях.
– Ну, иди же, мой дорогой, – бормотал я себе под нос. – Только не сворачивай… Приготовиться к пуску торпед! – отдал я команду и тотчас запросил: – Доложите дальность стрельбы.
– Дальность – семь тысяч ярдов, – ответил старшина штурманской группы.
– Пеленг?
– Пеленг три-три-ноль градусов. – И в подтверждение своих слов лейтенант Бантинг добавил: – Данные проверены на торпедном автомате стрельбы.
Сейчас мы находились в финальной стадии перед началом атаки. Тяжелый японский авианосец каждую минуту приближался к нам на 600 ярдов. Если только он не повернет – следующий ход за нами.
Принцип стрельбы торпедами тот же, что и из винтовки: прицел. Так держать! Мягко нажать на спусковой крючок! Если не будете выполнять эти действия, то не попадете в яблочко мишени.
Я был уверен, что мы с группой управления огнем будем действовать спокойно, точно и успешно. В боевой рубке находилось около десяти человек, каждый был занят выполнением своей задачи. Говорили скупо, при (159) тусклом красном свете двигались темными силуэтами. Расстояние между нами и авианосцем быстро совращалось, и мы приготовили для стрельбы торпеды Мк-14.
– Подготовить к стрельбе торпедные аппараты! – отдал я команду, – Заданная глубина хода торпед десять футов.
Коммандер Бобчинский, который находился рядом со мной, заметил:
– Кэп'н, мне кажется, что это довольно малая глубина для торпед при глубине осадки цели от двадцати пяти до тридцати футов…
– Правильно, Боб, но я собираюсь опрокинуть этот авианосец. Ты увидишь, как это произойдет. Я объясню тебе позже.
Тогда у меня не было времени рассказывать Бобу о моем разговоре с контр-адмиралом Фрилендом Даубином, командующим подводными силами на Атлантике во время его неофициального визита год назад на подводную лодку «Дейс» в Нью-Лондоне. В дружеском разговоре в кают-компании адмирал Даубин сказал мне, что если бы у него когда-нибудь появилась возможность торпедировать авианосец противника, он бы выпустил торпеды так, чтобы они шли на малой глубине. Он считал, что при громадной массе полетной палубы, расположенной высоко над ватерлинией, затопление верхних отсеков в результате торпедной атаки приведет к тому, что авианосец опрокинется. Возможно, в этом случае торпедный удар будет даже более эффективным для потопления авианосца, чем удар по нижней части корпуса с последующим затоплением трюмов. Его доводы показались мне убедительными.
Конечно, меня волновали боевые характеристики наших торпед. Мы знали, что в начале войны они шли к дели не на заданной, а на большей глубине. Многие командиры-подводники считали, что в их частых промахах виноваты торпеды. И я тоже так считал. Во время службы на подводной лодке «Дейс» я упустил три большие цели из-за того, что торпеды пошли на большей глубине, чем та, на которую они были установлены. Говорили, что будто бы были приняты меры по устранению этих недостатков, но я мало этому верил.
Если я поставлю торпеды на малую глубину, они все равно попадут в цель, даже если пойдут на большей глубине. В учебниках не было рекомендаций по (160) этому вопросу. Я никогда не получал никаких инструкций, касающихся этой проблемы. Обычно глубина хода торпед при атаке на авианосец должна составлять 25–30 футов. Эту рекомендацию я сознательно сейчас нарушал.
Через несколько секунд главный старшина сигнальщиков обратился ко мне:
– Носовой отсек докладывает: все крышки торпедных аппаратов открыты. Торпедные аппараты заполнены водой. Глубина хода торпед установлена на десять футов.
Он повторил то же самое о кормовом отсеке.
Я объявил всем находящимся в боевой рубке:
– Мы находимся прямо по носу авианосца. Это не лучшее положение для стрельбы, но мы выйдем в торпедную атаку, пока цель в пределах дальности стрельбы. Несмотря на малый ракурс корабля, мы должны добиться попаданий.
Я попросил Билла Сайкса поднять для меня на мгновение перископ, чтобы еще раз взглянуть на цель. Перископ быстро поднялся и тотчас опустился вниз. Несмотря на то, что было еще довольно темно, я не хотел, чтобы перископ задерживался на морской поверхности, когда в этом не было острой необходимости. На этот раз я заметил что-то странное в очертаниях авианосца противника, что-то такое, чего я не мог понять. Во время быстрого обзора авианосца в перископ я видел, что его громадная надстройка, казалось, наклонилась вправо. Странно, подумал я, как это может быть. Я никогда не слышал, чтобы надстройка могла быть так наклонена. Я знал, что когда находишься на траверзе авианосца, то появляется впечатление, что надстройка наклонена – из-за того, что ее нижняя часть больше, чем верхняя. Такой вид получается от эффекта сужения сектора авианосца от полетной палубы до верхнего мостика. Но сейчас это был не тот случай. Мы находились у него прямо по носу, когда я смотрел на авианосец в перископ. Его корпус выглядел так, как если бы мы находились у него на траверзе правого борта. Я точно знал местоположение нашей подводной лодки по отношению к авианосцу. Такое впечатление наклона надстройки могло бы возникнуть только в том случае, если бы мы находились ближе к траверзу.
Все это заставило меня призадуматься: не изменил (161) ли авианосец свой курс? Честно говоря, я был в замешательстве. Мое беспокойство усиливалось, и я, бочком приблизившись к лейтенанту Бантингу, спросил его шепотом, чтобы другие не заметили моего смущения:
– Не показывает ли торпедный автомат стрельбы поворот авианосца на зигзаге влево?
– Нет, сэр. Он находится на прежнем курсе.
Все еще в замешательстве от необычного вида авианосца, я приказал поднять перископ, чтобы узнать, не изменился ли его пеленг.
– Он находится на прежнем курсе, кэп'н, – ответил Дейв.
Во время своих наблюдений за авианосцем я увидел еще одно необычное явление. На нок-рее его были огни, световые сигналы, видимые на много миль среди ночной темноты. Как я заметил, эсминец, находившийся впереди, замедлил ход, пока авианосец не подошел к нему на траверзе до 200 ярдов. Тут снова последовали световые сигналы с авианосца. Что за чертовщина?! Невероятно, чтобы боевой корабль использовал световые сигналы ночью. Они видны со всех направлений, особенно когда они передаются с нок-реи.
Теперь расстояние между нами сократилось до 8500 ярдов. Мы все еще находились на небольшом курсовом угле авианосца.
