Рассыпуха - Андреев Павел (библиотека электронных книг TXT) 📗

С самого начала эти парни стремились придать обстоятельствам подготовки угона однородный характер. Они затратили столько труда на то, чтобы сделать угон закономерной последовательностью случайностей, что, в конце концов, жертва получила «на выходе» короткую непрерывную цепь вполне логичных событий. Кто стал бы угонять автомобиль, не придумав, как обойти блокирующую сигнализацию? По крайней мере, им это удалось – на небольшом участке маршрута, на оживленном перекрестке, в конкретной аварийной ситуации. Слишком красиво получилось для случайного ДТП. Получается, что я даже подыграл, завалив хозяина машины на тротуар?

Менты – враждебные, дикие. Хотя для бедолаги, потерявшего машину, все сейчас одинаково плохи, одинаково чужие. Одним словом – тихая и, главное, исполненная традиций жизнь. Хозяин машины подошел вплотную и уставился на меня.

– Спускай дело на тормозах – все это рассыпуха. Мне протезы надо переодеть, – я не стал кокетничать, и сказал ему все сразу, тихо, в ответ на его немой вопрос.

– Поехали? – единственное, что спросил он меня в ответ.

Если не справиться ни с сигнализацией, ни с противоугонкой, остается только завладеть автомобилем силой. Исполняют такой «хлопок» или во время остановки – на перекрёстке, стоянке, или со случайным попутчиком. По первому сценарию, в момент, когда останавливаешься на красный сигнал светофора, к машине подходит подвыпивший чиличало, открывает дверь, вваливается в салон и «убедительно просит» отвезти куда-либо. Обычно, стараясь предвидеть события, стремишься делать выводы в зависимости от обстоятельств. Поэтому, предчувствуя возможное развитие событий, я и вскрыл тайник с оружием. Поменял противоугонную систему – поставил новую, с функцией защиты от захвата автомобиля.

При работающем двигателе после каждого открытия двери со стороны водителя система производила опознавание метки. Режим проверки включался при нажатии на педаль тормоза. Если метка не была обнаружена, то противоугонная система включала световые и звуковые сигналы тревоги и блокировала работу двигателя. После этого завести двигатель было невозможно до тех пор, пока я не вводил секретный код. Эта опция включалась наличием метки в виде брелка, который я обычно носил в одежде, отдельно от документов. Я опоздал и не смог опередить события. Мой брелок остался в машине, вместе с сотовым, что и позволило спокойно эксплуатировать автомобиль.

Теперь я совершенно уверенно мог предположить, что моя новая проблема – результат непрерывного процесса, рожденного конкретной причиной. Машина была «заказана». Меня нахлобучили, как последнего фраера, и только потому, что я сам делал все, чтобы казаться таким клоуном. Клюнул на хромого. Кстати, про хромого. Что он там говорит?

Как можно говорить только в настоящем или только прошедшем времени? Его слова, сказанные тихим уставшим голосом, не конструируют предложения, а порождают образы. Фраза про рассыпуху – словно знак на уровне значения – в ней нет смысла. Нормальные люди информацией на уровне значений не обмениваются.

Осмысливаю услышанное по частям – звукам, словам, интонациям. Непонятно, почему и для чего сказана была именно эта фраза по рассыпуху?

Пока заполнили все протоколы и заявления, наступил вечер. Уставшие, мы приехали ко мне на квартиру. Он в нерешительности остановился посередине пустой крохотной кухни. Пока я снимал протезы, он так и стоял там с пакетом жратвы, уставившись в черный квадрат пустого окна. Я не стал спрашивать о том, о чем он сейчас молчал. Как и большинство людей, не имеющих семьи, он видимо предпочитал одиночество отношениям, которые не удовлетворяли, а только омрачали его жизнь.

На мои переползания по квартире без протезов он никак не отреагировал – молча расстелил газету на полу, в центре ковра. Порезал без крошек хлеб. Достал из пакета и аккуратно разложил на газете все, что мы прихватили в супермаркете по дороге ко мне. Литровая бутыль приличной водки, салаты в прозрачных упаковках, селедка – получился неплохой достархан. Мы молча выпили по первой. Сразу налили и выпили по второй. Жадно закусили и выпили третью – так же молча, не чокаясь. Аккуратно укладывая на кусок черного хлеба селедку, аппетитно слезящуюся маслом, он спросил меня: «Что значит слово „рассыпуха“?»

Прямой вопрос всегда отражает цену утраты кредита доверия к человеку. Прямой ответ на прямой вопрос рождает диалог доверия.

– «Рассыпуха» – это часть неиспользованного боекомплекта, непригодная к повторному применению.

Что еще я мог рассказать ему про рассыпуху? Сложно описать то, что присутствует, но не зримо. Существует, но без описания, а может… просто, взять все и рассказать?

Рассыпуха

Природа поделила сутки на день и ночь, а комбриг, утвердив распорядок внутренней службы, отмечает их «особые точки» уже по своему усмотрению. Утро начнется с сигналов горниста. Трубач честно отгудит на плацу – на этом все и закончится. Еще час по палатке будут шуршать дневальные: убирать территорию роты, поливать и мыть бетонный пол палатки. К этому времени основная часть «индейцев» с «парагвайцами» уже умчится на пробежку. Остальная часть роты, подстриженная наголо и окончательно одембелевшая, рваным темпом двинется к спортгородку, мысленно уже рассаживаясь в салоне самолета. Утром бегают те, кому положено бегать, и те, кто хочет бегать. Но и это еще не утро.

По-настоящему утро начнется с гулкого металлического скрежета алюминиевой кружки по дну пустого питьевого бака. Для утреннего туалета брать воду из бака могут только дембеля – им «влом» идти на арык умываться. Гулким ударам по дну бака вторит дембельский крик – «пожар»! Это значит, что кто-то уже метнулся за водой. Надо вставать, пока не прибежали «спортсмены», иначе придется переться на арык и ждать, пока толпа смоет с себя потные остатки сна.

Голод здесь – это скрытая жажда, так что мы едим мало, но пьем много. На завтрак дембеля не ходят, поэтому кусок белого хлеба и кофейный напиток «Ячменный колос», подкрашенный сгущенным молоком, мне принесут в палатку. Утренний бег трусцой и кружка ячменного кофе – чем не лошадиная радость? После завтрака – настоящая уборка. Короткий час утренней прохлады наполнится пылью, шумом и криком.

Бригада стоит на границе с пустыней Регистан. За ночь у входа в палатку ветром надувает миниатюрные барханы. Тоскливо смотреть, как замученный дизентерией молодой метлой сметает эти маленькие «сугробы» из песка и пыли. Так у меня дома по утрам дворники метут снег на тротуарах. Дома сейчас осень – батя уже картошку убрал, огород перепахал. Матушка наверняка банок на зиму накрутила – «варенья-соленья». Пашут они как проклятые, а я здесь торчу, долги чужие возвращаю. Эх, мне бы…

Трудно бороться с памятью, каждый раз мое желание вернуться домой она покупает ценой новых привычек и рефлексов. Под деспотичным гнетом этих инстинктов мое прошлое на гражданке постепенно теряет здравый смысл. Я учусь здесь тому, от чего дома придется наверняка избавляться. Мой разум нацелен не на то, чтобы уничтожить привитые здесь инстинкты, а на то, чтобы исправить их односторонность. Без них здесь можно умереть, а на гражданке с ними – жить невозможно! Привычка – элемент образа жизни.

Здесь образ жизни определяется посредством жребия. Каждый день с беспредельной честностью я бросаю жребий, в котором альтернатива «участвовать» появляется с вероятностью девяносто девять из ста, а «не участвовать» – с вероятностью один к ста. Приходится неукоснительно следовать тому, что выпало, поскольку сам мечтаю, чтобы такое «случайное везение» стало всеобщим законом для всех остальных участников этой игры в интернационалистов. Кому хочется в одиночку бороться с обстоятельствами? В результате каждый, вовлекая других в формируемый своими поступками круговорот ситуаций, оказывается способным влиять на общий ход событий. Выжив здесь, уже никогда не согласишься безвольно ждать подачек от государства, как ожидающий конфету ребенок, которому сказали открыть рот и закрыть глаза. Лишение прав освобождает от обязанностей – вернувшись, становишься свободным в чуждой и безразличной к тебе толпе сограждан.