Рассыпуха - Андреев Павел (библиотека электронных книг TXT) 📗

Я почти вплотную подполз к их костру. Было слышно каждое их слово. Эти залихватские истории только сильнее укрепили меня в намерениях. Хоть сам-то понял, этот сыкун, про что только что нахвастался? Иногда люди при расстройстве желудка не успевают добежать до сортира, иногда вдруг в пух и прах проигрываются в карты, иногда случайно подхватывают дурную болезнью. Всяко случается, все мы грешны, но этим не принято хвастаться, мол, вон, как я крут, наложил в собственные штаны! Я, наверное, как и егерь, с самого начала этого разговора догадался, как все было на самом деле. А именно – никто не кому не угрожал, у горожанина просто зачесались ручонки поскорей опробовать новый агрегат, вот он мишку и убил. И если судить по мелким деталям его рассказа, про смертельную опасность приятелю, и как он ему героически жизнь спасал, тут он, скорее всего, наврал, и теперь лапшу остальным на уши вешал, как мишка «ломился сквозь чащу по их следу».

Меня во всей этой истории удивляло больше всего то, что горожанин так ни хера и не понял, что, как охотник, он очень жидко обосрался с этим выстрелом. Пошел на козлов, а застрелил медведя… Азарт? Да нет, там уже адреналин стекал в ботинки, и жопа чувствовала приближающуюся беду – через четыре секунды медведь тебя достанет, а потом с удовольствием будет разрывать на кусочки… и может быть даже жрать! А так хотелось, чтобы из зарослей, справа по речке ломанулся танк и… Тут уж чего хошь пожелаешь. Такие позорные случаи как у него с каждым встречаются на охоте рано или поздно, по-видимому. Я тоже в этом плане не исключение, увы. Но чтобы потом, как он, хвастаться своими обосранными портками перед всем народом? Это уже что-то…

Незаметно выкрасть ружье не получилось, пришлось одного из них садануть дрыном по голове. Далеко уйти они мне не дали. Умело обложив, они гнали меня в болото. Попав пару раз под их выстрелы я понял – на меня устроили настоящую охоту! Эта пьяная компания гнала меня как настоящую дичь! Я попробовал огрызнуться и выстрелил. Воспользовавшись моей глупостью, они навязали мне перестрелку. Перестрелка – это как любовь, все решает контакт и соприкосновение. У нас с ними любовь получилась на славу!

Стрелять на расстоянии больше пятидесяти метров – смысла почти нет, решил тогда я, положить чисто на такой дистанции человека невозможно. Но человеческое тело чрезвычайно слабо на рану, поэтому я выбрал патроны с картечью. Новенькая двустволка была готова демонстрировать свою силу по моему усмотрению. Цель была хорошо видна издали, было время на подготовку выстрела, я не спешил стрелять. Выждав, когда цель выйдет на намеченный мной рубеж для выстрела, я вспомнил Галку, дочь егеря, ее косички и хладнокровно нажал на спусковой крючок. Боек четко щелкнул по капсюлю патрона, но выстрела не последовало – осечка!

Для горизонталки тридцать метров из картечи – почти стопроцентное попадание. На такой дистанции круг осыпи дроби составляет сантиметров семьдесят-восемьдесят. Ошибка в двадцать-двадцать пять сантиметров в любую сторону уже не играла большой роли. Это позволяло мне быстро и успешно стрелять, не уделяя внимание точному прицеливанию и сильной отдаче. Главное, целясь кругом осыпи дроби в проходящую мимо меня и зловеще покачивающуюся фигуру, надо было правильно выбрать упреждение. Я нажал на второй курок. Картечь подняла из-под ног егеря столб земли, вперемежку с мокрой, уже почерневшей от заморозков опавшей листвой.

Эти стрелялы по случайным живым мишеням все же прижали меня к болоту и стали спокойно ждать, когда холод выгонит меня к ним. Я шагнул в воду. Она горячим огнем обожгла все тело. Темнело. Выстрелы с берега не достигали цели. Картечь, долетая до камышей на краю плеса, разлеталась над моей головой веером злобно визжащих свинцовых горошин. Я стоял в камышах, по грудь в ледяной воде. Страх сделал меня безразлично терпеливым к свистящей над головой картечи, к холодной воде, к сведенным судорогой ногам. Я интуитивно понимал, что желаемое тепло и сухая одежда не могут сразу стать настоящим, для этого надо немного потерпеть. Тогда я понял: то, что я не могу исправить, мне придется перетерпеть. Своим терпением я активно преображал прошлое в будущее, перетаскивая его на себе через застывшее от переохлаждения настоящее. Мое терпение не означало мою покорность перед обстоятельствами. Для конкретных дел требовалось конкретное время, и поэтому судьбой был всему определен свой срок.

Остывающие в холодной воде мышцы вызывали дрожь и недомогание. Организм включил все возможные защитные механизмы: сократившийся кровоток к конечностям вызвал сильный озноб и помутнение сознания, появилась аритмия дыхания. Я медленно и верно коченел. Теряя сознание от холода, я проклинал себя за этот неудачный выстрел!

Чудом мне тогда удалось выбраться из западни. Меня подобрал и выходил пришедший на выстрелы Николай Мартынов – старик манси по кличке Либосан. Но вода сделала свое дело, и избежать последствий переохлаждения не удалось. Я подхватил двухстороннее воспаление легких. Промахнувшись в дядю Колю-лесника, я попал себе в легкие. Мой промах оказался точнее его выстрела.

Егерь долго не мог угомониться. Даже написал заявление, но участковый, перевернув весь дом в поисках ружья, так ничего и никого не нашел.

– Уезжать твоему малому надо, от греха подальше, – посоветовал тогда участковый матушке.

Матушка отправила меня к тетке – младшей сестре отца. Опасения за мое здоровье и совет участкового оказались поводом для моего отъезда. Ружье я подарил Либосану – в знак благодарности за мое спасение и в память об отце, который хотел, чтобы у ружья была настоящая охотничья жизнь.

Через неделю после моего отъезда, посетив Либосана и выслушав историю о моем чудесном спасении, егерь напоил манси, а потом поджег его избушку. Спрятанное Либосаном ружье так и сгинуло в том пожаре. Сам охотник чудом не угорел в дыму. Списав по простоте душевной случившееся на водку, Либосан бросил пить. Переселившись на малый Ивдель, он поставил новую избушку и начал новую трезвую жизнь. Случившееся развернуло его лицом к забытым национальным традициям. Многие из местных манси стали почитать его как шамана. Но я так и не узнал об исчезновении ружья. Мне тогда было всего 17 лет.

Мой страдающий с похмелья разум способен еще делать выводы и что-то понимать, но всегда с одной-единственной целью: не двигаться в сторону с проторенного пути, на котором все известно, привычно и безопасно. Так уж устроена внутри моя черепушка, что никогда не примет другой идеи. А если и примет, то только в теории, на самом краешке сознания. Цепляться будет за свою позицию до последней секунды. «Это невозможно, это не относится к моей жизни, я хороший, я стремлюсь к тому-то и тому-то, выживание тут ни при чем… В крайнем случае, соглашусь, что это они все – козлы, просто выживают в течение всей жизни, но я-то – не такой». Ещё один вариант – мужественно признаться себе: «Да, я выживаю. Но теперь – все будет по-другому». Конечно, будет по-другому – это же первая задача выживания, сделать все, что есть – по-другому. Выйду ли я при этом с большой гладиаторской арены – вот вопрос.

Я смотрю на безного Самелина и понимаю, почему отец не стал больше стрелять на своей последней охоте: только слабые люди считают, что человек не волен сам распоряжаться своей силой – иначе не выжить!

To know black from white