Схватка с черным драконом. Тайная война на Дальнем Востоке - Горбунов Евгений Александрович (прочитать книгу TXT) 📗
В сводке № 8 от первого января отмечалось, что с усилением общей агрессивности внешней политики Япония активизирует свою деятельность и в Маньчжурии. Во всех крупных пунктах трассы КВЖД японская разведка увеличивает сеть своей агентуры. Отмечались также и упорные слухи о подготовке Японией какой-то грандиозной провокации в Маньчжурии. Очевидно, что-то из разрабатываемых японским генштабом планов просочилось наружу и стало предметом обсуждения в китайских и эмигрантских кругах, а разведка всегда прислушивалась к подобной информации. Агентура также подтверждала сведения о намерении Японии усилить свои вооруженные силы в Маньчжурии для обеспечения проведения своей агрессивной политики. В генштабе решили перебросить в Маньчжурию дивизию, усиленную кавалерийской и артиллерийской бригадами, а также еще один авиаполк. Переброску этих войск планировали осуществить в начале 1931 года. Такая переброска крупной группировки на материк значительно усиливала численность Квантунской армии, нарушая все статьи Портсмутского договора. В китайских военных кругах предполагаемое усиление японских войск было расценено как намерение японского правительства оказать давление на Мукден и как переход к более активной политике в Маньчжурии.
Анализ имевшейся в разведотделе информации позволял сделать вывод: «Экономический кризис в Японии и стремление Китая, в частности Мукденской группировки, вести независимую от Японии политику, толкает японское правительство на усиление агрессии в Маньчжурии как против Китая, так и против СССР. Отмечается увеличение военных сил в южной Маньчжурии, усиление разведывательной деятельности и организация белых банд…»
В сводке № 10 на 1 марта отмечалось, что японская разведка усиленно вербует новых агентов по всей трассе КВЖД и что в последнее время Япония проявляет особый интерес к западной линии КВЖД, идущей от Харбина к советскому Забайкалью. Подчеркивалось, что эти сведения заслуживают доверия, то есть получены от проверенного и надежного источника. В заключении сводки указывалось: «Все, вместе взятое, заставляет прийти к определенному выводу о крайней серьезности положения в северной Маньчжурии. Подготовка новой провокации весной этого года идет усиленными темпами». Сводка была подписана начальником 4-го (разведывательного) отдела штаба ОКДВА Карповым. Это был псевдоним будущего героя Сталинградской битвы Чуйкова. В 1931-м он возглавлял военную разведку на Дальнем Востоке. Обстановка в регионе накалялась, и разведчики верно зафиксировали нарастание тревожных событий. В сроках ошиблись на полгода – агрессия началась осенью. Но у Москвы и у Хабаровска было время подготовиться и принять необходимые меры.
Интересно отметить, что разведотдел в Хабаровске занимался не только составлением сводок и анализом военно-политической обстановки. В архивном деле между разведсводок лежит любопытный документ, весьма характерный для начала 1930-х. Это статья, напечатанная в харбинской эмигрантской газете «Русское слово» от 24 января 1931 года. В передовице под заголовком «Второй лик пятилетки» говорится о назначении Сталина членом Совета Труда и Обороны и отмечается, что это назначение произвело во всех кругах Советского Союза огромное впечатление. Этому назначению, пишет газета, предшествовало появление книги Ворошилова «Сталин и Красная Армия», в которой «Ворошилов доказывает, что Сталин является не только выдающимся организатором партии, но имеет и исключительные военные заслуги, что ему принадлежит мысль и осуществление организации 1-й Конной армии и ему обязана она своими победами».
Газета писала: «Вслед за Ворошиловым выступил и Егоров, ныне командующий Белорусским военным округом, а во время гражданской войны бывший командующий Юго-Западным фронтом. Он точно так же подчеркивал выдающиеся стратегические и военные таланты Сталина и утверждал, что не только организация 1-й Конной, но и выработка стратегического направления принадлежит Сталину, у которого, таким образом, должен быть признан наряду с другими необычайными качествами выдающийся военный гений».
Основной вывод в передовице заключался в том, что назначение Сталина в СТО приобретает огромное значение именно с точки зрения милитаристской, ибо, как известно, задача СТО заключается прежде всего в руководстве обеспечением нужд армии и удовлетворении требований обороны. Харбинские эмигрантские газеты регулярно поступали в Хабаровск, и эта статья была, конечно, не единственная, которая легла на стол Блюхера. Разведка, конечно, с грифом «секретно» регулярно снабжала командующего эмигрантской периодикой.
У документов, которые добывает разведка, разная судьба. Некоторые остаются в Центре и используются при составлении докладов и аналитических записок, предназначенных руководству страны. Другие, более важные, с сопроводительными письмами отправляются «наверх» и ложатся на столы государственных, партийных, военных или дипломатических руководителей. Их читают, изучают и, если необходимо, по ним принимаются решения на высшем государственном, военном или дипломатическом уровне. После этого они оседают в личных архивах руководителей страны. Некоторые из этих документов с соответствующими резолюциями или пометками возвращаются обратно в аппарат той разведки (политической или военной), которая их отправила руководству страны для дальнейшей работы с ними. Затем они поступают в архив разведки и становятся недоступными для независимых исследователей. Архив разведки – святая святых ведомства и никогда ни при каких обстоятельствах чужака и близко не подпустят к его дверям. И здесь не имеют значения ни законы о рассекречивании в связи со сроком давности, ни череда десятилетий, прошедших после получения документа. К примеру: в архиве знаменитого ГРУ (Главного разведывательного управления), а там все документы секретны или совершенно секретны, хранятся документы военной разведки Российской империи периода 80-х годов прошлого века. Четыре войны прошло, империя исчезла, ее преемник Советский Союз развалился, а документы столетней давности засекречены до сих пор. Какой смысл в этом – известно только руководству разведки. Исследователям знать этого не дано.
У Службы внешней разведки такое же положение. В архиве стеллажи забиты папками с фотокопиями подлинных документов «Форин Офис» и других английских учреждений, полученных перед Второй мировой войной от членов знаменитой кембриджской пятерки – и ни одной так нужной историкам публикации. Ни одной публикации по документам 1920-х годов и первой половины 1930-х, когда разведкой руководил Артузов. А что касается периода 1940—1941 годов, то, сообщая в печати агентурные донесения, вообще не указывают, кому они докладывались и на какой высокий уровень шла эта ценнейшая информация, если она туда шла, а не отправлялась в мусорную корзину. Двухтомник документов «1941 год» является характерным примером такого использования разведывательной информации политической разведки. Десятки агентурных донесений – и ни одного адресата, ни одной фамилии того, кому она была доложена, если была доложена, а не осела в архиве разведки. Ведь не имея никаких данных о прохождении информации «наверх», исследователь может предположить и такой вариант. И остается только одно – искать информацию разведки в других архивах, «копать» в архивах государственных, не связанных с ограничениями ведомственных архивов, а также писаными и неписаными законами разведки.
В июле 1931 года в японском посольстве в Москве произошла знаменательная встреча, которой суждено было войти в историю и японской разведки, и японо-советских отношений. В кабинете посла встретились посол Хирота, военный атташе подполковник Касахара и генерал-майор Харада. Генерал был командирован в Европу японским генштабом с особыми заданиями, связанными с подготовкой к выступлению в Маньчжурии, и ехал сухопутным путем транссибирским экспрессом Владивосток – Москва. Беседа была откровенной, и все присутствующие высказывались без всяких недомолвок, называя вещи своими именами. После беседы Касахара составил два документа. Он написал памятную записку о мнении японского посла Хирота и отправил ее начальнику генштаба. Вторым документом был конспект доклада, представленного генерал-майору Харада, в котором военный атташе высказал свое мнение о положении в Советском Союзе, о вооруженных силах и о перспективах возможной войны между Японией и СССР.
