Оренбургский пуховый платок - Уханов Иван Сергеевич (читать книги онлайн полные версии .txt) 📗
Как процветал промысел! Началось все с мастерового человека Андрея Худоярова. Открыл он секрет уникального лака. Был тот лак прозрачен и тверд, как стекло. Вот этим «стеклянным» лаком и покрывались яркие золотые росписи на подносах. Худояровы, отец и три сына, открыли в Нижнем Тагиле промысел. Слава о чудо-подносах обошла всю Россию. Мастера дорожили и гордились своим ремеслом, каждый поднос расписывался долго и искусно и представлял собой оригинальный образец народного творчества. Шли годы, десятилетия. Промысел быстро расширялся. Подносы шли нарасхват. Такой успех побудил ускорить их выпуск. Поначалу упростили росписи. Но этой меры показалось мало. Ведь даже упрощенные, примитивные узоры рукой не скоро нарисуешь. Ввели трафарет. И давай штамповать! Лихо дело пошло. Подносов стало больше, а интереса к ним — меньше. Потом совсем пропал этот интерес. Худояровский поднос-картину теперь ищи в запасниках уральских музеев…
— Такое, пожалуй, может со всяким промыслом случиться, если уникальное дело склонить к штамповке, к упрощениям, к конвейеру. Поначалу и спрос, и прибыль будет. Потом стандартные обезличенные изделия не смогут подкрепить старую славу промысла. Но, потеряв славу, они потеряют и покупателя. А это конец… Не так ли?
— Да, — соглашается Александра Зотовна. — И об этом должны помнить все, кто за промыслы в ответе. Наше дело требует руки и души мастера. Машина только в подсобники годится, дальше пускать ее нельзя.
Слова Апариной созвучны мыслям старейшей мастерицы Натальи Андреевны Победимовой:
— Я не против, нет. Научились на машинах вязать — ну и дай бог. Лишь бы старались, душу вкладывали. И все ж, суди меня, сынок, не суди, я тебе так скажу: машина нашим рукоделием никогда всевластно не овладеет. Нет, — твердо сказала Наталья Андреевна, посидела в тихом раздумье, потом негромко заговорила: — Машины… Что ж, пускай. Но тут вот какая оказия. Недавно моя дочь, Клавдия, в Москве побывала. Зашла в ГУМ, на прилавке одном платки лежат. Надпись на них: платки из козьего пуха. Пуховые, значит. Дешевые, плохонькие. Нашим оренбургским они далеко не родня. А вяжут их на таких же оборотных машинах, какие у нас на тутошней фабрике. Я слышала, будто и в Пензе хотят такие же машины поставить и тоже платки стряпать… А как же их назовут тогда? Пензенские аль оренбургские?.. Ох, не затевали бы это, потому как наше рукоделие только тут, в краю оренбургском, корни пустило и выросло. Сколько веков вынянчивали его наши бабушки и прабабушки, сколько терпения, сноровки, сердца своего приложили! И моя жизнь, все восемьдесят годов, на платки ушла. Не просто сидела да вязала, а норовила и старое перенять, приспособить, и свои узоры, свою повадку показать… Да найдется разве такая машина, чтобы все это нашенское в себя вобрала и с собой в дальние края перенесла?!
Тревожится Наталья Андреевна, что оторванный от своей вековой «родной» почвы и лишенный привычного и здорового питания пуховязальный промысел может зачахнуть, утратить свою художественную ценность. Ведь вся его опора — это мастерица, впитавшая в себя накопленную веками творческую силу, традиции, художественный опыт.
Вот почему даже вооруженная различными машинами художественно-кустарная промышленность сможет развиваться, лишь опираясь на корни народного творчества, на те или иные местные национальные традиции.
Мы стали жить богаче. Я бы даже сказал — наряднее. И вполне объяснимо наше желание — иметь в быту произведения высокого художественного достоинства. Лаковая миниатюра, роспись по дереву, керамика, кружева, ковры — более двухсот традиционно народных промыслов «вырабатывают» красоту.
Спрос растет. Механизмы придали работе скорость. Но они бессильны вдохнуть в изделие тот огонь, что горит в душе художника. И нынешние мастера, как и прежде, в ответе за то наследство, которое досталось им от талантливых народных умельцев.
— Нам людей надо учить! Не только на фабрике, а раньше. В школе, — убежденно говорила Александра Зотовна Апарина. — И начинать не с девятого класса, как в Саракташе. Раньше! С младших классов… По телевидению и радио чаще об этом рассказывать. Вот слышу, проходят конкурсы молодых токарей, пахарей. А что бы затеять конкурс девушек-пуховниц, а? Да потом из лучших платков выставку в центре города открыть. Сколько бы народу туда привалило! А то в Москву только да на заграничные выставки платки наши возят. И еще скажу: по телевидению частенько идут веселые передачи «Алло, мы ищем таланты». Хорошее дело. Но таланты не только в танцорах да плясунах. Сколько у нас в дальних селах скромных девушек-пуховниц! Какие они платки вяжут! Вот и показать бы их с голубого экрана. Да так показать, чтобы многих девчат завидки взяли…
Из дальнего села приехала на фабрику Валентина Вялых. Девушке пригодились опыт и навыки вязания, полученные от матери. Молодая мастерица работала ловко и споро, ей доверили бригаду. Теперь эта комсомольско-молодежная бригада лучшая на фабрике, а ее вожак Валентина Вялых — депутат Верховного Совета СССР. Портреты ее подруг Натальи Ивановой, Нины Ханжиной, Валентины Проскуриной и Галины Павловой помещены на доске трудовой славы фабрики. Соревнование, хорошее трудовое соперничество умножают силу умелых рук, разжигают в душе каждой мастерицы благодатный огонь творчества.
В самом большом цехе — вязальном — широкие окна, веселые панели, цветы, до блеска вымытый пол, алые треугольнички вымпелов на станках — во всем особая аккуратность, женская забота. Недаром фабрике — коллективу коммунистического труда — вручены диплом «Предприятие высокой культуры», а за хорошую работу — Ленинская юбилейная Почетная грамота. Памятное Красное знамя Президиума Верховного Совета РСФСР, Совета Министров РСФСР и ВЦСПС вручено на вечное хранение.
Жить и трудиться в таком коллективе молодой вязальщице хорошо, интересно. Тут у нее и привлекательная работа, и друзья-подруги всегда рядом. Живут девчата в просторном многоэтажном общежитии. Каждый год на фабрике по сто свадеб играют…
Хорошие условия молодым вязальщицам можно создать и в районных центрах. Больших помех для этого нет.
Расставаясь, я спросил Александру Зотовну:
— В Оренбурге хотят открыть сувенирный магазин. В качестве сувенира какой платок лучше подошел бы: комбинатский или фабричный?
— И тот, и этот, — не задумываясь, ответила Александра Зотовна. — Кстати, не люблю я это слово «сувенир». Что такое сувенир? Пустячок, красивая безделушка. Вон соседская девочка ездила к морю, привезла из Крыма осколки камней какого-то древнего храма да деревянные мини-ложки, из которых только котят поить. Эти камушки и ложки она перекладывала с места на место, пока не выкинула… Я так скажу: в народе бытовая утварь никогда не была сувениром, не для забавы-утехи она изготовлялась, а на житейские нужды. Вот взять платок наш. Века идут, а спрос на него не снижается, оттого что не сувенир он, не забава. Он людям тепло несет, здоровье бережет, красотой веселит. Он, как хлеб и одежда, всегда нужен и никогда не надоест.
7
ДАР ЧАБАНА
В мае, как только схлынула вешняя вода, подсохли овраги и степь запламенела от тюльпанов, я отправился в дальнюю четырехсоткилометровую дорогу — к знаменитым губерлинским чабанам. Ведь славой своей оренбургский пуховый платок во многом обязан не только искусным мастерицам-вязальщицам, но и многотрудному искусству козоводов.
Начешут хорошего пуха — значит и платки получатся хорошие. Из плохого, «бедного» пуха даже опытная рукодельница не свяжет добрый платок.
Итак, к чабанам, в горы.
Удивительны они — Губерлинские горы! Гигантскими синевато-зелеными волнами бегут друг за другом, могуче громоздятся, сталкиваясь, будто безбрежный океан замер на миг и окаменел в самый разгар штормовой ярости.
Но особо интересно вот что: Губерлинские горы не возвышаются над степной равниной, а лежат ниже ее. Мы не увидели их, даже приблизившись к ним вплотную. Дорога спокойно бежала по ровной, как аэродром, приуральской степи. Но вот степь стала волноваться, зачастили навстречу холмики, балки… Вдруг сердце холодком окатило, будто оказались мы в самолете, который резко пошел на посадку. Наш «газик» стал словно пикировать с высоты на дно огромной чаши, изрезанной ущельями, логами, гребнями гор, петлистыми ниточками ручьев. Вот она, орская Швейцария!
