Шотландия. Автобиография - Фруассар Жан (книги бесплатно без регистрации .txt) 📗
Так и видится на его губах улыбка при этих словах. Пожалуй, немногое представить себе сложнее, чем Дональд Дьюар, рыщущий в поисках женского общества. В университете он заработал прозвище Баклан, из-за своего гигантского аппетита. Это прозвище осталось с ним до конца жизни, как и друзья.
Образ обаятельного чудака рискует затмить собой человека, ведомого страстным желанием покончить с неравенством и бедностью. Мензис Кэмпбелл был абсолютно прав: Дональд Дьюар и Шотландия созданы друг для друга. С его познаниями в литературе и истории страны, с его уважением к художникам, особенно к «шотландским колористам», Дьюар обладал духом, некогда свойственным всем образованным шотландцам.
Но не только почерпнутые из книг познания обеспечивали пищу для ума (хотя книги загромождали его квартиру в Вест-Энде). Шотландия формировала его характер различными способами. Он вышел из среднего класса Глазго, респектабельность которого, воспетая романистом Гаем Маккроуном, позволила ему получить начальное образование и собрать коллекции Пеплоу, Фергюссона и Мактаггарта; а изучение истории и юриспруденции помогло созреть и оформиться радикальным убеждениям.
Частично его затронула история шотландского лейборизма с ее тотемическими фигурами — Кейром Харди, «Красным Клайдсайдом», Уитли и Макстоном, которые клялись «экспортировать революцию в Вестминстер». Но это влияние слишком очевидно. Вдобавок в Дьюаре всегда ощущался ковенантер, чего не могли игнорировать даже лучшие друзья: нет, не тот религиозный пыл, который привел фанатиков наподобие Джеймса Ренвика на эшафот, но нечто более взвешенное и продуманное, сродни вере Роберта Бейли, который долго размышлял, прежде чем подписать Национальный Ковенант в 1638 году. В конце 1980-х годов, когда казалось, что деволюция попросту невозможна, Дьюар признался шотландскому историку, что чувствует духовное родство с Бейли, также выпускником университета Глазго. Потребовалось время и переоценка ценностей, чтобы молодой священник из Килвиннинга решил присоединиться к ковенантерам, ибо он сознавал, что тем самым нарушает клятву верности короне. Сердце говорило, что Национальный Ковенант защищает интересы Шотландии и выражает волю народа. Но он также знал, что Ковенант может оказаться угрозой власти короля Карла I. «В шотландской истории красота соседствует с ужасом, — говорил Дьюар. — Мы все это знаем, и наш выбор неизменно труден».
Он не прибавил, что этот выбор встал перед ним самим, когда речь зашла о деволюции, однако тень выбора нависала над всеми разговорами тех лет. Дьюар же твердой рукой ваял собственное место в истории страны. Из скромности он, несомненно, отказался бы от такой оценки, но все было именно так. «Меня спрашивают, кто я такой, — сказал он в Дублине в конце сентября. — Я — шотландец, гражданин Соединенного Королевства и человек, чрезвычайно заинтересованный в успехе ЕС».
Это была блестящая речь; он блистал эрудицией, поднимал настроение шутками, объяснял доходчиво и обращался к народу в целом. Но тем, кто его слушал, было ясно, что операция на сердце имела серьезные последствия. Он сказал историку Тому Девину, что в последующие несколько месяцев должен будет повторно проанализировать ситуацию, если реальных перемен не произойдет. К сожалению, такой возможности ему не представилось. Но он оставил наследство, которое нельзя проигнорировать. Итогом его жизни можно назвать слова, написанные им собственноручно, слова, составившие его эпитафию: «Шотландскому парламенту быть».
Националисты приходят к власти, 4 мая 2007 года
Алекс Сэлмонд
Через семь лет после смерти Дональда Дьюара шотландский парламент оказался перед своим самым серьезным испытанием в своей недолгой истории, доказавшим, насколько переменчиво настроение общества. Выборы в мае 2007 года сопровождались не только ожесточенным соперничеством, обычным для любых выборов, но и растущим недовольством лейбористами по всей Великобритании.
Выборы пришлись на пору широко распространившегося недовольства премьер-министром Тони Блэром и той ролью, которую лейбористская партия сыграла в вовлечении Великобритании в войну в Ираке. Некоторые комментаторы утверждали, что Шотландская национальная партия (ШНП) добьется преимущества за счет лейбористов. В итоге ШНП победила всего в один голос — 47 мест против 46 у лейбористов. Но и это было колоссальной переменой в политической жизни страны.
Беспрецедентный результат был омрачен грандиозным количеством недействительных избирательных бюллетеней, приблизительно 140 000 экземпляров признали испорченными потому, что, как говорили некоторые, бюллетени были слишком «заковыристыми». В долгосрочной перспективе, однако, — писал историк Том Девин в «Санди геральд», — победа ШНП была вполне ожидаема. «Думаю, избиратели поступили справедливо, предоставив ШНП шанс. Явка избирателей неуклонно снижается… Победа ШНП показывает, сколь сильно в обществе недовольство лейбористами». Анализируя ситуацию с испорченными бюллетенями, он заметил, что «в конечном счете это не имело важного значения».
Не сумев договориться о коалиции с другими партиями, которые возражали против желания ШНП провести референдум о суверенитете, националисты, которым не хватало 18 голосов для большинства в парламенте (всего 129 депутатов), решили сформировать правительство меньшинства. Шестнадцатое мая — важный день в современной шотландской политике: лидер ШНП Алекс Сэлмонд был приведен к присяге в качестве премьер-министра. Излагая собственную точку зрения на будущее страны, он сказал парламентариям, что хочет создать «новую, существенно более разумную» модель демократии. Двумя неделями ранее, 4 мая, в тревожном ожидании результатов голосования и подтверждения победы ШНП, он размышлял о драматическом и историческом росте популярности национализма.
Думаю, что это намного больше, чем новая Шотландия, изо всех сил пытающаяся родиться. Это — прежде всего изменение в отношении людей к нам, рост уверенности. Это — не просто партийные игры, не просто перемена слагаемых в сумме. Куда больше. И дело не в том, что лейбористы показали худший результат с 1922 года в Шотландии; мы добились наилучшего результата, вот что имеет первостепенную важность.
Восемь лет деволюции обеспечили два явления, которые на первый взгляд представляются очевидно противоречащими друг другу, но если вдуматься, никакого противоречия между ними нет. Во-первых, у людей появилось нетерпение — разочарование в том, что перемены оказались не слишком значительными. А во-вторых, люди убедились, что небо не рухнуло, что кары египетские не постигли нашу отсталую страну, что урожай по-прежнему собирают, дождь продолжает идти, а небо за тучами голубое.
Иными словами, люди возжаждали дальнейших перемен, удостоверившись, что апокалипсиса, вопреки некоторым уверениям, не произошло. Налицо классический случай возрастающих политических ожиданий. И мы ощущаем нетерпение и делаем вывод, что в настоящее время люди ждут действий; и я намереваюсь действовать.
Тем, кто наблюдал за приходом к власти нового правительства, следует простить восторг, отягощенный тревогой за будущее. Закаленный избирательной кампанией журналист Джордж Рози высказался со страниц «Шотландского книжного обозрения» об «американских горках» конституционной политики: «Держитесь крепче, нас ждет немало ухабов».
К. Королев
Шотландия: страницы истории
Автобиография — жанр отчасти, если можно так выразиться, лукавый: сам выбираешь, о каких событиях в жизни стоит упомянуть, а какие можно, по той или иной причине, опустить — и тем самым вольно или невольно вводишь читателя в заблуждение, рисуя свою жизнь в выгодном для себя свете. Особенно это становится очевидно, когда речь заходит не об автобиографии как таковой, а о квази-автобиографии, например, об автобиографии страны, которая представляет собой свод документальных свидетельств, подобранных и скомпонованных таким образом, чтобы отражать не беспристрастный ход истории, а точку зрения на историю составителя подобной квази-автобиографии. И зачастую при таком подходе о многих значимых событиях в жизни той или иной страны говорится разве что мимоходом — или не говорится вообще, другие освещаются пристрастно, третьи удостаиваются незаслуженно пристального внимания, и в итоге целостная картина жизни страны перед взглядом читателя так и не возникает. Разумеется, любое воззрение на историю по определению субъективно, однако нельзя забывать о таком «каркасе», как исторический контекст: если какие-либо события, да еще в автобиографии, оказываются вырванными из этого контекста, целостная картина не сложится ни при каких условиях.
