Сказки. Фантастика и вымысел в мировом кинематографе - Долин Антон (версия книг TXT, FB2) 📗

– Какой?

Ник Парк: Я принес им раскадровки, и они показали пальцем на один кадр: Громит в наморднике моет посуду. Они спросили: «Не будет ли это слишком уж похоже на Ганнибала Лектера?» Я их успокоил: «Нет, не будет». Больше вопросов они не задавали. (Смеется.)

– Уоллеса и Громита считают воплощением британского характера. Вы согласны?

Ник Парк: Мне говорили, что иностранцы видят моих героев именно в таком качестве, но мне трудно судить об этом – ведь я сам типичный британец, как и все мои создания, и увидеть себя со стороны я не способен. Я впитал это с молоком матери… Я – огромный поклонник Хичкока и «Монти Пайтон», люблю британские мультфильмы. Что тут поделать? Самоанализ мне не присущ. Я делал мультфильмы для себя и не ждал международного успеха. Он пришел сам. Но со временем я осознал, что пластилин – идеальный материал, чтобы изобразить британский характер. Во всяком случае, тот пластилин, с которым работаю я. Взять хотя бы движения бровей и выражение глаз: иногда по ним можно узнать об англичанине больше, чем по его словам. Более того – слова могут противоречить взгляду. Но глаза никогда не врут. Все британцы – прирожденные интроверты.

– Готовите новые проекты с Уоллесом и Громитом?

Ник Парк: Мы начали проект сериала для BBC – это будут анимационные вставки в научно-популярные передачи. Еще Aardman Animation готовит какой-то проект для галереи «Тэйт». Питер Лорд, мой соавтор по «Побегу из курятника», начинает снимать пластилиновый полный метр «Пираты», но я в этом не участвую… У меня хватает других идей. Одна из них связана с полнометражным кукольным фильмом – не об Уоллесе и Громите! – и, возможно, приступлю к работе вместе со студией Sony в следующем году.

– Существуют в мире аниматоры, которых вы особенно сильно уважаете и любите?

Ник Парк: Я знаком с работами Яна Шванкмайера, глубоко его уважаю, но никогда не встречался лично. Однажды мне довелось встретиться с Юрием Норштейном – и могу вам сказать, что его «Сказка сказок» – один из самых любимых моих фильмов и один из самых прекрасных в истории кино. У меня дома есть его запись, с которой я не расстаюсь. Еще я знаком с Гарри Бардиным, тоже замечательный режиссер. За океаном есть еще Джон Лассетер и Хаяо Миядзаки, с которыми я поддерживаю дружеские отношения.

Доми Ши. Тотем

Разумеется, все мысли были о другом. Ну какой мультфильм о школьнице из Торонто, которая с наступлением пубертата превращается в красную панду, если за окном война? Чувство дикой неуместности не покидало ни во время просмотра, ни после. И становилось лишь сильнее от того, насколько изобретательно и талантливо было само зрелище. Уродливость реальности никак не клеилась с безупречностью вымысла, принадлежащего иному – свободному и счастливому миру.

Мысль об этом дисбалансе застряла в сознании, как заноза. Эволюция вселенной, в которой стал возможным подобный мультфильм, будто исключала саму возможность пропасти ресентимента, в которую падала прямо сейчас моя страна. Ведь «Я краснею» – к слову, на редкость удачная локализация оригинального названия «Turning red», отсылающая к милейшей российской комедии «Я худею» и логично добавляющая личное местоимение первого лица к голливудской формуле, – буквально воплощение нынешнего равнения на инклюзивность, столь невыносимого для консерваторов из РФ.

Создательница мультфильма, первая женщина-режиссер полного метра Pixar, – этническая китаянка Доми Ши, выросшая в Канаде. Таким образом в глазах традиционного Голливуда (впрочем, меняющегося на глазах) – многократный маргинал: иммигрантка, азиатка, канадка. В центре сюжета – опыт взросления и стыдные переживания девочки-тинейджера. Само название – прозрачная метафора месячных, недвусмысленно подчеркнутая в мультфильме. И конечно же это еще один фильм корпорации Disney о могуществе бывшего «слабого пола». Что может быть несовместимее с агрессивной и патриархальной экс-империей, ведущей войну с соседним государством? Кажется, что и без всяких запретов «Я краснею» не суждено было выйти на российские экраны. «Мы здесь таких не любим», – как говорили когда-то обитатели городка Южный Парк из одноименного сатирического мультсериала другой панде, зашедшей с горя выпить в местный бар.

А потом я неожиданно сообразил, о чем «Я краснею», и многое встало на свои места. Это же фильм об озверении. И о том, как по-разному можно на него реагировать.

Число сказок о превращениях людей в животных (и наоборот) нескончаемо велико. Однако чрезвычайно редко в них используется биологический ракурс, критически важный для понимания «Я краснею». Обычно превращение – история о выпадении героя из «нормы» (наказания и/или испытания) и последующего магического возвращения к себе прежнему; корни этого сюжета – в древнейших магических практиках, что многократно проанализировано в специальной литературе. Но тринадцатилетняя Мэй Ли никем не наказана и не заколдована за ту или иную провинность. Напротив, она типичная «хорошая девочка»: учится лучше всех, любит подруг, помогает родителям. Превращение в огромного неуклюжего зверя происходит внезапно и воспринимается как незаслуженная кара. Ничего поделать нельзя. Такова ее природа – как выясняется позднее, связанная с родом по женской линии. В красных панд превращались ее мама и бабушка, магическая трансформация восходит к богине Сунь И, чей тотемный зверь – то самое животное. А семейство Мэй Ли традиционно ухаживает за торонтским храмом Сунь И, привечая в нем досужих туристов.

Таким образом, «зверская» природа имманентно присуща Мэй Ли – и, если видеть в ней, при всей очаровательной индивидуальности этой отнюдь не усредненной героини, обобщенный образ, – то и любой взрослеющей девочке, в которой бушует не усмиренная и толком не исследованная грозная сила. Смысловое ядро «Я краснею» далеко от банальности: уходя от сказочной бинарной оппозиции «добра» и «зла», Доми Ши обращается к дуализму порядка и хаоса, созидания и разрушения, подчинения и бунта, живущих внутри одного раздвоенного персонажа. Внутренняя панда, которая в любой эмоциональный момент берет верх над девочкой, одновременно выполняет функцию физиологическую (она символизирует взросление и сексуальное созревание, совпадая с проявленным впервые интересом к противоположному полу) и социальную – обозначает сепарацию от родителей, позволяет проявлять своеволие. Например, самостоятельно зарабатывать деньги на монетизации «кавайной» пушистой зверушки, чтобы сходить на запрещенный родителями концерт бойз-бенда 4Town.

Поначалу кажется, что «Я краснею» – исключительно история милой задаваки и немного зануды Мэй Ли, чьим монологом открывается фильм. Уж слишком подробно Доми Ши знакомит зрителя с ее интересами, увлечениями, привычками, будничными ритуалами. Но это лишь выбранный ракурс. Мэй Ли и ее три закадычные подружки подозрительно быстро смиряются с повседневным чудом превращения, «приручая» панду и учась ее использовать, в том числе контролируя момент трансформации – в обе стороны. Постепенно выясняется, что эта история о трех поколениях семейства канадских китайцев: не менее важны здесь судьбы строгой мамы Мэй Ли и ее властной бабушки, которую опасается даже мама.

Бабушка, как и ее подруги, – хранительница национальных традиций и семейных секретов, знающая и о необходимости, и о рецептуре укрощения панды, которая обязана навсегда скрыться в теле и сознании женщины. Мать подавлена с детства, угнетена проведенным над ней ритуалом и необходимостью двойного контроля – над собой и дочерью, в которой рано или поздно тоже проснется зверь. И только сама Мэй Ли находит в себе силы принять панду, договориться с ней, совершить собственный выбор – и тем самым прервать традицию. Победить проклятие, не расколдовав его, а научившись получать от него пользу и удовольствие. Пожалуй, из всех гимнов женской субъектности, пропетых Голливудом за последнее десятилетие, этот – самый обаятельный и убедительный. А в конструировании пока еще шаткого моста между древней азиатской и молодой североамериканской культурами Доми Ши отныне принадлежит как минимум не меньшая заслуга, чем победителям «Санденса» Лулу Ванг («Прощание», 2019) и Ли Айзеку Чуну («Минари», 2020).