Всеобщая история искусств. Русское искусство с древнейших времен до начала XVIII века. Том 3 - Алпатов Михаил Владимирович
Техника строительства крепостных стен достигла в России большой высоты. Их возводили из бута и щебня, залитого раствором, облицовывали кирпичом и белым камнем. В стенах устраивали «городки», «выводы», «кружала», укрепляли их «бычками». Башням придавали квадратную или круглую и многогранную форму в зависимости от их местонахождения: посредине стен или на углах. Утратив в настоящее время свое оборонное значение, русские крепости производят сильное художественное впечатление как памятники искусства. Ознакомившись со строительством Смоленского кремля, Борис Годунов писал: «Построим мы такую красоту неизглагольную, что подобно ей не будет во всей поднебесной: одних башен на стене тридцать восемь, и по верху свободно проезжай на тройке». Французский путешественник после осмотра Архангельска восхищался его крепостью, отмечая, что вся она сооружена из бревен. В начале XVII века одна из русских крепостей, Троице-Сергиев монастырь, выдержала тяжелое испытание. Монастырь подвергся шестнадцатимесячной осаде польских войск. Несмотря на ужасающие условия, отсутствие продовольствия и болезни, крепость не сдалась. Поляки попытались проникнуть в нее при помощи подкопа. Не щадя своей жизни, защитники оказали им сопротивление. В деле обороны особенно отличались крестьяне.
Зарайский кремль
Одним из самых ранних крепостных сооружений XVI века является кремль Коломны. Его кирпичные гладкие башни правильной формы, с узкими щелями в несколько ярусов, были похожи на башни Московского Кремля до их надстройки.
Кремли Тулы и Зарайска отличаются строгой правильностью плана. План Зарайского кремля имеет форму прямоугольника, близкого к золотому сечению (стр. 264). По углам его высятся многогранные башни, посредине каждой из трех его сторон стоят массивные квадратные башни-ворота (154). Гладь стен и. башен оживляют редкие узкие щели. Квадратные башни обрамлены по краям плоскими лопатками, стены украшены такими же плоскими арками. Угловые башни связаны со стенами узкими полосками. Этот закованный в каменную броню кремль должен был выделяться среди разбросанных вокруг него деревянных изб, как Грановитая палата выделялась среди кремлевских теремов.
В Тульском кремле низкие стены завершаются высокими зубцами (150). Башни его снабжены навесными бойницами, вроде тех, которыми украшен был западный придел Василия Блаженного (ср. 37). С внутренней стороны стены Тульского кремля, как и ряда других кремлей, расчленены были широкими арками. Они создавали впечатление аркады, обегающей город со всех сторон. Их ритм облегчал массив стен и связывал крепостные стены с архитектурой города. Они были похожи на арки классической архитектуры (ср. I, 107). В XVI веке многие крепостные башни подвергались такой же архитектурной обработке, как и церковные постройки того времени. В башнях Пафнутьева-Боровского монастыря (153) стены четко расчленены лопатками, и это отличает их от крепостных сооружений более раннего времени (стр. 71).
План Москвы XVI–XVII веков
На протяжении XVI века Москва настолько выросла, что помимо кремлевской стены пришлось построить еще Китайгородскую стену, к востоку от Кремля. В 1586 году была сооружена третья линия обороны, белокаменная, там где позднее прошло бульварное кольцо (стр. 265). Строил его мастер городового дела, которому принадлежит и строительство огромного Смоленского кремля на холмах над Днепром, — Федор Конь. После нападения на Москву татар, в 1591 году, и их успешного отражения была возведена четвертая линия обороны — деревянная стена на земляном валу; в пределах ее находился «Скородом». Москву окружало теперь всего 120 башен; вместе с «сорока сороков» ее церквей они поднимались над морем деревянных домов и усадеб, которыми был густо застроен город. За пределами этих линий обороны расположено было кольцо монастырей: Андроников, Новоспасский, Симонов, Данилов, Донской и Новодевичий. На плане Москвы XVI века можно видеть, что непредусмотренные строителями потребности обороны, равно как и живой рост слобод вокруг Кремля, в конечном счете облеклись в ясную форму кольцевой планировки (стр. 265).
Древние русские монастыри во многих отношениях походили на города-крепости. Они служили целям обороны, и потому их строили прежде всего там, где в них была потребность, и обносили такими стенами, которые могли сделать их неприступными. Но, помимо оборонного, монастыри имели свое особое назначение, и это сказалось на их архитектурном облике. Духовенство видело в монастырях оплот церкви. Знатные люди рассматривали их как место, где в старости можно было устроить себе спокойное существование. Цари ссылали сюда неугодных вельмож. Что касается народных мастеров, чьими руками строились и украшались монастыри, то для них монастыри были городами, в которых им удавалось полнее воплотить основные понятия градостроительной эстетики, чем в городах обычного типа. Недаром позднее в сказании о Бове-коро-левиче под видом идеального города описан монастырь с четырьмя стенами и четырьмя башнями. «И наверху самых башен, — говорится в сказании, — повеле поставить для украшения золотые токи, что от солнышнего свету далече в страны видеть блестящееся, аки огнь горящ, паче меры светящееся».
Уже в самом выборе места для строительства монастыря находило себе выражение отношение людей к природе, которое давало о себе знать и в художественном творчестве. Недаром литературные источники уделяют этому особое внимание. По поводу построения Кириллова-Белозерского монастыря говорится: «Место оно, идеже вселися святый, бор бяше велий и чаща, место зело красно, всюду яко стеною окружено водами, и бе видение оного место зело умиленно». О другом монастыре говорится: «Плачевно же есть место сие вельми, яко само зрение места того в чувство привести может зрящих его». В выборе места для возведения монастырей было такое же творческое начало, как у художника-пейзажиста в нахождении «мотива». Эта прочная связь архитектуры с природой является одной из причин, почему древние крепости-монастыри, давно утерявшие свое первоначальное значение, до сих пор сохраняют всю силу своего эстетического воздействия. В древней Руси «уход из мира» потерял тот смысл, который вкладывали в него византийские проповедники аскетизма. Под «скверной мира» люди разумели «неустройство» в современном обществе, в человеческих взаимоотношениях, и потому нетронутая, девственная природа была для них влекущей к себе родной стихией, с которой жаль расставаться. Недаром и в народном духовном стихе царевич Иоасаф, покинувший отчий кров, обращается к природе с такими словами:
В ответ на эти слова Иоасафа пустыня вступает с ним в дружескую беседу и высказывает опасение, что он не расстанется со своим царством, с каменными палатами и с золотой казной.
В архитектуре русских монастырей XVI–XVII веков есть особая поэтичность. Приноравливаясь расположением своих стен к окружающему равнинному пейзажу, монастырские постройки нередко сливаются с природой, но поскольку башни их высоко вздымаются над округой, в них выступает противопоставление архитектурных форм природе. Каждый из русских монастырей XVI–XVII веков имел свое лицо; многие сохранили его даже после того, как последующие поколения их перестраивали. Расположенный в низине Старицкий монастырь (Калининская область) выглядит с окрестных холмов совсем как изящная игрушка, которую хочется взять в руки (164). В разбросанных среди лугов по обеим сторонам реки Евфимиевом и Покровском монастырях в Суздале отдельные здания и башни поставлены на пригорках с таким расчетом, чтобы они четко вырисовывались своими превосходно найденными силуэтами.
