Мифы Поволжья. От Волчьего владыки и Мирового древа до культа змей и птицы счастья - Муравьева Татьяна Владимировна
Один парень, возвращаясь вечером с посиделок, каждый раз натыкался в потемках на угол заброшенной избы. И вот однажды из избы выскочили вожо, окружили парня и стали бранить его за то, что он каждый вечер стучит в стену, причиняя тем самым им всем большое беспокойство, а особенно одной из их девушек, и потребовали, чтобы он на ней женился, пригрозив, что иначе они его погубят. Парню пришлось согласиться. Тут же накрыли свадебный стол, сыграли свадьбу. В приданое за невестой вожо дали сундук серебра. Парень был крещеный и утром повез невесту в село, чтобы обвенчаться с ней как положено. Поп стал расспрашивать парня, откуда взялась его невеста, тот рассказал все без утайки. Тогда поп сказал: «Вожо отвели тебе глаза и подсунули вместо невесты деревянный чурбак». Посмотрел парень — и правда, чурбак. Сбросил он чурбак в реку и женился на поповой дочке.
С вожо был связан один из главных календарных праздников удмуртов Вожодыр, который приходился на зимнее солнцестояние — время перелома, когда заканчивается самое темное время года, день начинает прибывать и, несмотря на зимние морозы, чувствуется приближение весны. Вожодыр совпадает с христианскими Святками и продолжается от Рождества до Крещения.
В старину в эти дни по деревне ходили ряженые, которые олицетворяли силы, способствующие плодородию в будущем году. Обязательными персонажами в процессии ряженых были медведь, конь и корова. Человек, представлявший медведя, надевал на себя две вывороченные мехом наружу шубы: одну — как обычно, а другую — продев в рукава ноги и закрепив полы вокруг пояса цепью, конец которой держал поводырь. Человек, изображавший коня, накрывался пологом, а в руке держал длинную палку, на которую была надета конская голова, сделанная из соломы. Корову изображали сразу двое. Пригнувшись, они вставали друг за другом, их накрывали одеялом, и тот, кто находился впереди, вытягивал вперед руки подобно коровьим рогам. Шумная толпа ряженых шла по деревне, заходя в дома. Ряженые исполняли для хозяев особые ритуальные песни, преимущественно скабрезного содержания. В обычное время такие песни осуждались, но во время Вожодыра они приобретали ритуальное значение и должны были способствовать пробуждению производительных сил природы. Хозяева щедро угощали ряженых и старались к ним прикоснуться, что считалось добрым знаком.
В Вожодыр строго запрещалось стирать белье, женщины могли заниматься рукоделием только до наступления сумерек, а выливать во двор грязную воду можно было, лишь когда стемнеет, причем место, куда ее вылили, нужно было обязательно засыпать чистым снегом, иначе вожо могут обидеться.
Ритуальным угощением во время праздника были пельмени и пресные лепешки, муку для которых должен был заранее принести каждый из приглашенных гостей.
Вожодыр был также временем поминовения предков. Поскольку вожо — духи переходных состояний, считалось, что в эти дни умершие предки могли покидать мир мертвых и навещать живых.
В последний день праздника всей деревней шли на реку, топором чертили на льду крест и в этом месте пробивали прорубь, поскольку вожо в этот день уходят под воду.
С вожо были связаны также дни летнего солнцестояния — Инвожо. В это время отмечали именины огня, воды и земли. Старики добывали священный огонь древним способом — трением, — причем использовали древесину священных деревьев. Землю и воду в эти дни старались не тревожить, давали им отдохнуть. Воду набирали только ранним утром и поздним вечером, а землю вообще не трогали. Огню, земле и воде приносили жертвы, прося здоровья и благополучия на весь год.
Сохранился текст такой молитвы-заклинания: «Пусть посеянное нами зерно взойдет, словно трава весной, пусть колосья будут высокими, как береза, кустистыми, словно ива. Пусть по их наклонному стеблю сможет проскакать белка, пробежать куница. Пусть всходы будут о тридцати кореньях, о двенадцати коленах, о тысяче зерен. Пусть размножится наша скотина, пусть будет конь, чтобы на нем пахать, корова, чтобы ее доить. Пусть живется нам дружно с родней и соседями, пусть будем мы веселы, как щебечущие ласточки!»
Удмурты были официально крещены в XVI веке, а некоторые стали христианами еще раньше, но при этом большинство из них не отказалось от старой языческой веры, а объединило ее с христианством.
Гарипов М. Г. Офорт «Окончание сева» («Гырон быдтон») из серии «Удмуртские праздники», 1981 г.
Из собрания Национального музея Удмуртской Республики имени Кузебая Герда
Профессор Казанского университета И. Н. Смирнов (1856–1904) в конце XIX века в монографии «Вотяки» [22] (так называли тогда удмуртов) писал: «Со своими святыми и тремя ипостасями божества христианство показалось вотякам удобным для религиозных компромиссов, которому помогли, между прочим, сами миссионеры. Инмар, Кылдысин и Куазь слились с христианским Богом Отцом, Сыном и Святым Духом; воршуды — с ангелами-хранителями, а отдельные святые — с духами явлений природы». Еще один этнограф приводит такое высказывание старого язычника-удмурта: «Единый лучезарный Инмар, сотворив землю и разные народы, дал последним разные веры. Каждый поэтому народ должен беречь свою веру, если не желает прогневать всемогущего творца».
Удмурты молились своим богам в священных рощах — лудах или особых святилищах — куалах, в которых хранились воршуды — священные изображения божественных предков, покровителей рода. Слово «воршуд» переводится как «рождающий счастье».
Куала представляла собой небольшую срубную постройку с земляным полом. В центре ее находился открытый очаг, над ним подвешивался котел, где варилось мясо для ритуальной трапезы. У восточной стены располагалась священная полка — кан, на которой хранились воршуды.
Н. И. Тезяков (1859–1925), земский врач и этнограф, исследовавший быт и верования удмуртов во второй половине XIX века, дает такое описание воршудов: «Два деревянных кругляшка длиною в пол-аршина, шириною в два-три вершка, на коих небольшая доска, а на ней два-три пучка соломы, прикрытые сверху опять доскою».
Малая, или семейная, куала была при каждом доме, но существовала и большая, родовая, куала, которая стояла на дворе жреца, и в ней происходили торжественные общеродовые моления.
Фотография «Куала — семейное святилище в крестьянском хозяйстве с. Бураново Сарапульского уезда Вятской губернии», 1907 г.
Из собрания Национального музея Удмуртской Республики имени Кузебая Герда
Жрецы были хранителями древних знаний и традиционных обычаев, которые, как говорят, когда-то записывались в особой берестяной книге. В предании сообщается, что в давние времена народу на земле было немного и все удмурты жили вместе — в одном селении. Люди тогда были мудрыми, знали ответы на все вопросы. Деды рассказывали внукам древние предания, учили молиться богам и жить по справедливости.
Но шло время, удмуртов рождалось все больше и больше, им стало тесно в одном селении, и они разошлись по разным местам. Теперь весь народ собирался только по особым дням — для того чтобы приносить жертвы богам или разрешать споры и вершить суд. Потом удмуртов стало так много и они расселились так далеко друг от друга, что уже вовсе не могли собраться вместе. И древние знания, когда-то общие для всего народа, постепенно начали забываться.
Тогда старики, которые еще помнили рассказы своих дедов, решили записать все, о чем знают. Набрали белой бересты, сшили большую книгу. Особыми знаками — тамгами [23] — заполнили ее от начала до конца и положили на большом белом камне в самой середине Удмуртских земель. Теперь, если какой-нибудь вождь или жрец не знал, как ему поступить, он шел к белому камню, читал берестяную книгу и находил в ней ответы на все вопросы.
