Шерлок Холмс Человек, который никогда не жил и поэтому никогда не умрёт - Вернер Алекс (лучшие бесплатные книги .txt) 📗
„Ладгейт-сёркус в тумане“, Альберт Генри Фаллвуд, ок. 1905 г.
Путешествия, расширяющие кругозор, требуют свободного времени. В классическом эссе о влиянии индустриализации на восприятие времени историк Э. П. Томпсон заметил, что „рецидивирующий вид бунта в рамках западного промышленного капитализма, идёт ли речь о богеме или о битниках, нередко принимает форму попирания настоятельной необходимости поддержания приличествующего хронометража“. С конца XVII века и далее, пишет Томпсон, время становится „валютой; оно не идёт, а тратится“; развивается чёткое разграничение между „работой“ и „жизнью“ — к тому же Томпсон отмечает, что появляется „досуг“ с его сопутствующими отраслями, вводится элемент регуляции, даже целенаправленности, культуре время уделяется по остаточному принципу.
Джон Лоуренс Тул, сэр Генри Ирвинг и Джон Симс Ривз, ок. 1880 г., Альфред Брайан.
Представители богемы, в сравнении с обычными рабочими, живут по своим собственным часам, предпочитая просыпаться и засыпать, когда заблагорассудится. Холмс, как мы знаем, „вставал обычно очень поздно, за исключением тех нередких случаев, когда не ложился спать всю ночь“ („Собака Баскервилей“). Иногда Ватсон слышит, как тот „расхаживает в ночи“ („Знак четырёх“). Всякий раз, когда Холмс уходит, Ватсон не знает, когда он вернётся („Берилловая диадема“). Даже сам Ватсон признаётся, что встаёт „безбожно поздно“ и бывает „крайне ленивым“ („Этюд в багровых тонах“); в „Знаке четырёх“ он почивает до полудня. Холмс планирует своё время в соответствии с каждым конкретным делом. В то же время многие представители богемы работали в сферах с чётким временным графиком: в театрах и журналах. Занавес должен был подниматься; газеты — выходить. Решение принимается кардинальное: изменить обычный распорядок дня, так что ночь становится днём, а день — ночью. Со своими собственными закрепившимися обычаями богемность, по сути, копировала, — выворачивая наизнанку, — то, чему идейно противопоставлялась.
Среди типичных богемных журналистов выделялись, с общего согласия, Джордж Август Сала (1828–1895), „настоящий представитель богемы, бонвиван“, и Эдмунд Йейтс (1831–1894), оба яркие разносторонние личности, корреспонденты с вкусом к сенсациям и ночным утехам. Среди представителей театральной среды, но более осмотрительных, всех остальных превосходил Ирвинг. Хотя он в итоге стал номинальным лидером своей профессии, он был типичным представителем богемы, когда пришёл к двойственности своей повседневной жизни. Как отмечает его последний биограф:
Проповедуя добродетели домашнего очага, супружеской верности и семейной жизни, он вёл классическую холостяцкую богемную ночную жизнь, с ужинами в кругу друзей в „Клубляндии“, сигарами, вином и мужскими разговорами.
Жить настоящей богемной жизнью явно гораздо легче, если ты холостяк, свободный не только от рабочего режима, но и от семейных обязательств и требований благоприличия. Разделяя жилище с кем-то, похожим на вас, — даже если это касается только лишь пола, — можно с лёгкостью согласовать базовые потребности. Холмс и Ватсон сходятся во мнении в том, что касается пищи, табака, права завтракать в халате, просматривая при этом газеты, даже если они спорят из-за сильнодействующих наркотиков и иногда препираются из-за порядка расследования.
Уильям Джиллетт в роли Шерлока Холмса, ок. 1902 г.
Холостяки могут позволить себе есть, когда хотят, или даже вообще не есть, коли поглощены какими-нибудь более важными вопросами.
В „Пяти зёрнышках апельсина“ Холмс забывает поесть весь день и под конец „отламывает кусок хлеба“ и „жадно запивает его водой“. С другой стороны, когда работа сделана, еда только приветствуется, и оба мужчины готовы выступить в роли домохозяев. В „Знаке четырёх“ Холмс готовит „устриц и пару куропаток, дополняя их небольшим выбором белых вин“, а в „Долине ужаса“ (часть I, глава 6 „Свет зари“) Холмс возвращается с долгой встречи и с аппетитом набрасывается на ранний ужин с чаем, который заказал для него Ватсон.
Обложка журнала „Рождественский ежегодник Битона“, „Этюд в багровых тонах“, 1887 г.
„Можете делать всё, что вам нравится, доктор“, Шерлок Холмс и доктор Ватсон, „Этюд в багровых тонах“, 1891 г., Джордж Хатчинсон.
Ватсон раздражённо отмечает, что Холмс проводит свои „зловонные“ химические опыты прямо в квартире („Знак четырёх“) и извлекает из своей скрипки нервирующие звуки, что, однако, потом компенсирует, исполняя любимые вещи доктора („Этюд в багровых тонах“). Однако Ватсон признаёт и свои собственные недостатки: „Суматошная служба в Афганистане усилила мое врождённое стремление к богемной жизни, сделала меня более небрежным, чем это позволительно для врача“ („Обряд дома Месгрейвов“). В конце концов женившийся Ватсон время от времени убеждает Холмса „отказаться от богемных привычек и почаще навещать нас“ („Палец инженера“). Идеалы холостяцкой жизни, основанной на взаимно уважаемой независимости, очевидно, не изменились. Как отмечает Холмс, холостяки лучше держат секреты, и сохранения тайны „можно скорее ожидать от человека одинокого, нежели от того, кто живёт в лоне семьи“ („Палец инженера“).
„Есть ли ещё что-нибудь, что я мог бы прояснить?“, „Морской договор“, журнал „Стрэнд“, ноябрь 1893 г., Сидни Пэджет.
Среди писателей конца XIX века, которые жили одни или соседствовали с компаньонами и извлекали пользу из такого рода мужской толерантности, — Артур Саймонс, Джордж Мур и Хавлок Эллис, причём в тот или иной момент все они занимали комнаты в Мидл-Темпл. По приезде в Лондон Оскар Уайльд жил вместе с художником Фрэнком Майлзом, сперва на Солсбери-стрит, недалеко от Стрэнда, потом в Челси, на Тайт-стрит. У. Б. Йейтс снимал комнаты на Фонтейн-корт, потом перебрался на Вобурнуок. Поэт Лайонел Джонсон (который, со слов Йейтса, завтракал в семь часов вечера) переезжал с Шарлотт-стрит в Грейс-Инн, а затем в Линкольнс-Инн-Филдс. Мужчина мог жить один, если у него было достаточно средств, например, в Олбани, в уединённых апартаментах для мужчин недалеко от Пиккадилли. Они были „абсолютно монашескими“, но вполне подходящими для кого-либо вроде писателя Джорджа Айвсза, тайного гомосексуалиста, чьи комнаты в Олбани в уальдовском „Как важно быть серьёзным“ занимает вымышленный Эрнест Уординг.
Холостяцкие жилища, как правило, могли рассматриваться как убежище, как дом 221-б по Бейкер-стрит, как островок безопасности, как судно на якоре, посреди штормящего моря. Они были безопасными и комфортабельными и делить их приходилось лишь со своим уединением. „Холмс и я сидели в эту сырую туманную ночь по обе стороны пылающего камина в нашей гостиной“ („Собака Баскервилей“). Знакомый, приятный образ сохраняется. А когда дело доходило до оформления интерьера, представители богемы, как правило, предпочитали новому старое, ценили внутреннюю простоту, что демонстрировалось небрежным расположением предметов. Приоритеты расставлялись иначе. Подобный богемный уклад жизни обычно воспринимается как сугубо мужской. И всё же совместное проживание склонных к независимости молодых женщин, хотя, возможно, нечасто упоминалось в беллетристике, становилось всё более привычным по мере роста среди женского населения, например, продавщиц и учителей-стажёров. В противовес гендерной изоляции, в театральном мире давно процветало явление, названное Джеки Брэттон „богемной семьёй“. В литературе самыми известным примером является семейство Крамльзов в диккенсовском „Николасе Никльби“ (1838–1839 гг.), вдохновившем Пинеро на пьесу „Трелони из „Уэллса““ (1898 г.). Другой пример — символичная сцена из рассказа Адэра Фицджеральда.
