И.Бабель. Воспоминания современников - Искандер Фазиль Абдулович (книги регистрация онлайн бесплатно .TXT) 📗
«Фактически обстоятельства для работы у меня благоприятные - сытость, отдельная тихая комната, - читаем в письме к Т. Кашириной (Ивановой) от 17 марта. - Но где взять мысли, отлетевшие от меня в Детском Селе? Кто мне их вернет? Дух мой грустен. Его надо лечить».
И через неделю - в еще более мрачном тоне: «Я пытаюсь работать и вижу, что я так ослабел, снизился, сделался жалок и слаб, что спастись трудно».
Между тем наступала пора выполнять обещания, данные ранее редакторам. Помня об анонсе бабелевских рассказов для «Нового мира» на 1927 год, В. Полонский в июне обращается к Бабелю с дружеским напоминанием.
«Дорогой Исаак Эммануилович!
Куда же Вы исчезли? Я ждал Вас - и напрасно. <...> Независимо от хотенья Вас повидать «просто так», я хочу «допытаться», зря я Вам поверил, что у меня будут в нынешнем году Ваши вещи, или не зря. Что их у меня не будет ни в апреле, ни в мае, ни в июне - это я уже и теперь знаю. Но будут ли в этом году вообще? <...> Признаюсь - мне не хотелось бы видеть Вас в числе тех моих литературных друзей, которые в самое трудное для меня и журнала время - мне коварно изменили. <...>
Руку жму крепко. Ваш искренно Вяч. Полонский».
Получив письмо, Бабель тотчас отправляет Полонскому рукопись «Заката» с сопроводительной запиской, столь для него характерной.
«Дорогой Вячеслав Павлович,
Посылаю пьесу. Если не лень - прочитайте странное это произведение. А послезавтра будем держать совет - что с ним делать. До решения его судьбы прошу «сочинение» сие держать в сугубом секрете.
22.VI.27 Любящий Вас И. Бабель».
В июле Бабель уезжает во Францию. Пребывание за границей - врем мучительных поисков, сомнений. Читая письма Бабеля из Франции к родным и друзьям, поражаешься бесконечным жалобам их автора на трудности в работе, на медленные темпы, на отсутствие «профессионализма».
В письмах нет точного указания, что именно Бабель пишет, ясно только одно - работа идет сразу в нескольких направлениях. Можно предположить, что это повесть «Еврейка», так и оставшаяся незавершенной. Л. Лившиц вспоминает старый замысел Бабеля - роман о ЧК как возможное произведение заграничного периода. В письме к Т. Кашириной от 27 декабря 1927 года Бабель сообщает: «...У меня затеяна большая работа, связанная с Парижем», - а спустя несколько месяцев он изучает в Национальной библиотеке архив Французской революции.
Однако основная работа в Париже - «душевная». Так обычно называл Бабель свою работу над рассказами. Все силы он отдает книге новелл «История моей голубятни», над которой работал с середины 20-х годов до последних дней и назвал однажды «заветным трудом». Вот примечательное признание в письме к давней знакомой А. Слоним: «Я по-прежнему много работаю, яростно, уединенно, с далеким прицелом - и если второй мой выход на ярмарку сует окончится жалкими пустяками, то утешение у меня все же останется - утешение одержимости» (7 сентября 1928 года). «Вторая книга», «сизифов труд», «проклятая книга» - эти выражения, встречающиеся в письмах Бабеля из Франции, относятся, без сомнения, к «Истории моей голубятни». «Рассказы, которые я Вам буду посылать, являются частью большего целого. Я работаю над ними вперебивку, по душевному влечению», - писал он В. Полонскому.
Что же должна представлять из себя по замыслу автора «История моей голубятни»? Бабель задумал серию новелл полуавтобиографического характера, где повествование о детстве мальчика, проведенном в любимой Одессе, ведется от первого лица.
О чем бы ни писал Бабель, мысль его постоянно возвращается к Одессе. Тоска по «нашему Марселю» звучит в его конармейских новеллах и дневнике 1920 года. Образ родного города встает пред ним, когда он пишет о Горьком и Багрицком, о молодых писателях-одесситах. Одесса становится местом действия многих его рассказов, часть которых объединена общим заглавием - «Одесские». В примечании к первой новелле цикла «История моей голубятни» (1925) сообщалось, что она является началом автобиографической повести. За ней последовали «Первая любовь», «В подвале» и ряд других.
Было бы ошибкой считать «Историю моей голубятни» автобиографической книгой в точном смысле этого слова. Скорее всего, она является свободной вариацией на определенную тему, когда те или иные жизненные реалии щедро обрамляются прихотливой фантазией писателя. Сам Бабель предостерегает от ложного восприятия новелл, входящих в книгу, и когда в журнале «Молодая гвардия» появилось «Пробуждение», писал родным: «Я там дебютировал после нескольких лет молчания маленьким отрывком из книги, которая будет объединена общим заглавием »История моей голубятни«. Сюжеты все из детской поры, но приврано, конечно, многое и переменено - когда книжка будет окончена, тогда станет ясно, для чего мне все это нужно».
Никто не может утверждать с полной уверенностью, закончил Бабель «Голубятню», или «заветному труду» суждено было остаться не осуществленным до конца замыслом. Ясно лишь одно. В творческих планах писателя книга о детстве занимала едва ли не центральное место.
Еще раз о «продолжительном» молчании и «удивительной» речи
Первым, кто заговорил о молчании писателя, был А. Воронский. Не обраща внимания на «Закат», он писал в 1928 году о Бабеле: «...Его скупость грозит превратиться в порок: молчать нужно тоже умеренно». Такого рода предостережения, по-видимому, не оказывали никакого воздействия на темпы работы Бабеля. Напротив, с годами «скупость» возводится чуть ли не в систему. «Верный своей системе - я буду откладывать печатание как можно дальше», - предупреждает он Е. Зозулю в феврале 1928 года, а в одном из писем к другу детства И. Лившицу объясняет, в чем смысл избранной им системы: «Мне надо несколько лет молчать, для того чтобы потом разразиться».
Еще осенью 1927 года Бабель предполагал, что это произойдет в следующем году. «Я уверен, что смогу напечатать много вещей в 1928 году...« Однако в печати появился только один новый рассказ »Старательная женщина« (альманах »Перевал», 1928, кн. 6) и пьеса «Закат» («Новый мир», 1928, № 2).
«Я считаю сущими пустяками (и скорее хорошими, чем дурными) то, что не участвую в литературе. Чем дольше мое молчание будет продолжаться, тем лучше смогу я обдумать свою работу...» - писал Бабель в сентябре 1928 года Кашириной.
Возвратившись из Франции, Бабель не спешит печататься, и в течение двух лет его имя не появляется на страницах литературных журналов. В этот период, начиная с весны 1929 года, он почти постоянно живет в «глубинке» - разъезжает по стране, участвует в коллективизации. Украина, Воронежская область, Днепрострой, Подмосковье - такова в самых общих чертах география его путешествий по «Руси советской».
Молчание Бабеля или то, что он называл исчезновением из литературы, как-то особенно бросалось в глаза, хотя некоторые его современники выступали в печати немногим чаще. Двухлетний перерыв - ситуация довольно обычная в писательской биографии, и в большинстве случаев она не требует комментариев со стороны самого писателя. Однако в 1930 году Бабель вынужден был объясниться.
Поводом послужила фальшивка польского буржуазного еженедельника «Литературные ведомости» (1930, № 21), на страницах которого некто А. Дан опубликовал «интервью» с Бабелем, выдержанное в грубом антисоветском духе. Читатели СССР узнали об этом из заметки Бруно Ясенского «Наши на Ривьере», напечатанной в «Литературной газете» (10 июля 1930 года). Цитируя слова Бабеля, якобы сказанные Дану, Ясенский в заключение высказывал предположение, что материал польской газеты сфабрикован, но тогда Бабелю необходимо выступить с опровержением.
13 июля на заседании секретариата ФОСП писатель заявил: «Судя по статье Ясенского, «интервью» Дана написано под явным влиянием моего рассказа «Гедали». Молодой человек из польской газеты лишь подновил тему, облек ее в форму интервью. Особенно удивительно, что это «интервью» появилось через два года после моего приема из-за границы. В свое время мои рассказы о прежней работе в Чека подняли за границей страшный скандал, и я был более или менее бойкотируемым человеком. Конечно, в то время такая информация не могла бы появиться.
