Бальзак - Цвейг Стефан (читать книги полностью без сокращений бесплатно .TXT) 📗
Должно быть, все эти месяцы Бальзак надеялся, что теперь, когда дом совершенно готов, г-жа Ганская, наконец, приедет. Но вновь и вновь становится очевидным, что нежные чувства и стремление к прочным узам испытывает лишь великий писатель, а владелица замка в Верховне не испытывает ни малейшего желания обосноваться в доме на Рю Фортюне. Итак, Бальзаку приходится в конце сентября, еще до зимних холодов, от которых он так страдал на обратном пути в январе, вновь проехать четверть земного шара, чтобы вновь, в который уже раз, попытаться повлечь к алтарю свою строптивую возлюбленную.
Перед отъездом он, впрочем, пробует добиться академического кресла. После смерти Шатобриана и еще одного бессмертного, имя которого теперь уже давно позабыто, освободились два места, и Бальзак решил выставить свою кандидатуру. Согласно парижским обычаям ему следует нанести визиты тридцати восьми академикам, которые должны поддержать его. Но у Бальзака уже нет на это времени. Он должен во что бы то ни стало до наступления зимы вернуться в Россию. И он бросает все на произвол судьбы. Исход событий печален. Правда, с нашей точки зрения, он печальней для Академии, чем для Бальзака. За творца «Человеческой комедии» подано всего два голоса. Герцог де Ноай и еще один деятель, чьих бессмертных заслуг мы теперь уже не в силах припомнить, удостаиваются кресел и облачаются во фраки, расшитые пальмами. К чести Бальзака следует сказать, что он и это – третье – отклонение своей кандидатуры встречает с достоинством и спокойствием. Он только просит одного из своих друзей узнать, кто же были те два смельчака, которые решились поддержать его, дабы он мог выразить им свою благодарность.
В октябре Бальзак снова приезжает в Верховню, но на этот раз восторги в его посланиях заметно поостыли. Верховня уже больше не рай, напротив – она пустыня. «Ах, если бы ты прожила две недели здесь на Украине, то Рю Фортюне показалась бы тебе очаровательной», – пишет он матери. И он непрерывно с каким-то страхом подчеркивает, сколь желанным гостем он здесь является:
«Люди, среди которых я живу, исключительно любезны ко мне. Я избалованный гость и друг в полном смысле этого слова Здесь знают всех членов моей семьи, проявляют величайший к ним интерес, разделяют все мои заботы. Но что можно сделать против невозможного?»
Так, пользуясь безличной формой, Бальзак никогда не называет госпожу Ганскую. Но все же ей надлежит знать, что там, в Париже, у него есть мать и сестра. Впрочем, между строк, или, собственно говоря, просто из текста, явствует, что в Верховне не все благополучно. Здесь кажутся «невозможными» действительно невозможные расходы Бальзака. Госпожа Ганская, и, очевидно, не без оснований, была испугана безумными деньгами, потраченными на дом, в котором она, вероятно, вовсе не собиралась жить. Бальзак пытается сократить свои расходы, и он пишет в Париж:
«Достаточно, если я скажу, что и наши жертвы имеют предел и не нужно становиться в тягость даже самым близким людям. Эти вечные долги, связанные с домом, произвели неблагоприятное впечатление, и если произойдет еще какая-нибудь история, то, право же, вся моя будущность может оказаться под вопросом».
По-видимому, у них были серьезные размолвки.
«Здесь раздражены тем, что я потратил столь крупную сумму».
Госпожа Ганская должна была вновь убедиться в том, что коммерческие таланты Бальзака нуждаются в строгом контроле. Дом, который, по первоначальным его расчетам, должен был обойтись в сто тысяч франков, стоит ему теперь, после ремонта, уже триста тысяч. И даже для миллионерши Эвы Ганской это, вероятно, не слишком приятно. Раздражение, царящее в Верховне, оказывается заразительным. Бальзак в раздражении пишет домой, и мать раздраженно ему отвечает. Одно из этих писем попадает в руки г-жи Ганской. Возникают новые размолвки, и Бальзак пытается свалить всю вину на своих близких – лишь они повинны в том, что его свадьба все откладывается. Речь идет уже о том, что госпожа Ганская, вероятно, захочет продать особняк на Рю Фортюне.
«Здесь она богата, любима и уважаема. Она ни в чем не испытывает недостатка. Понятно, что она колеблется, боясь очутиться в такой обстановке, где ее не ждет ничего, кроме беспокойства, долгов, расходов и где вокруг нее будут одни только незнакомые люди. И ее дети трепещут за нее».
Бальзака тоже охватывает страх, и он делает совершенно бессмысленные попытки навести экономию. Внезапно оказывается необходимым рассчитать служанку. Именно ее жалованье и харчи становятся для него чрезмерным бременем. Только слугу Франсуа следует оставить. Он незаменимый страж накопленных сокровищ. Бальзак впадает в еще более комичную крайность. Из глубин черноземной Украины он пишет сестре в Сюренн и спрашивает, не сможет ли она, когда он вернется, посылать ему раз в неделю, по понедельникам, свою кухарку. Та будет варить для него и для его слуги говядину впрок, на всю неделю.
И он, который считал уже на миллионы, теперь оперирует скромнейшим« числами:
«Мне остается не больше двухсот франков, и скоро я вообще ничего не буду получать, кроме доходов с театральных постановок. И вообще я вижу, что близится день, когда даже мои лучшие вещи не принесут мне уже ни гроша».
Такой упадок духа – новость у Бальзака. Писатель явно подавлен, он уже больше не тот, что прежде. Его жизнестойкости нанесен сокрушительный удар. И организм мстит ему. Сигналы бедствия поступали к нему и прежде, но Бальзак никогда не обращал на них достаточного внимания. Однако теперь здоровье его потрясено серьезно. Еще один толчок, и его могучий организм потерпит крушение.
Злосчастное путешествие в Верховню было неразумно. Бальзак, дитя Турени, не привык к российской стуже. Он простужается, у него бронхит. И тут выясняется, что сердце его, которое его верный друг доктор Наккар еще в 1842 году нашел внушающим опасения, теперь в прескверном состоянии. Наконец Бальзак получает возможность оставить постель, но от его былой подвижности не осталось и следа. Он задыхается на каждом шагу; ему трудно даже говорить. Он исхудал, стал худее, чем был в 1819 году. Он пишет, что болезнь «сделала меня ребенком».
О работе и думать нечего.
«За целый год я ничего не заработал».
И кажется символичным, что он вынужден даже снять свое любимое рабочее платье, свою монашескую рясу.
«Во время моей болезни я носил шлафрок – он надолго заменит мне теперь белоснежное облачение картезианцев». На возвращение в Париж в разгар русской зимы не приходится и рассчитывать. Даже предполагавшуюся поездку в Киев и Москву он вынужден отменить. Два немецких врача, отец и сын Кноте, пользуют его. Они пытаются укрепить его силы – они пичкают его лимонами, совсем как в наши дни. Но все усилия медиков приносят ему лишь кратковременное облегчение. Здоровье его уже не может восстановиться. Сначала его мучают глаза, потом его трясет лихорадка, наконец начинается воспаление легких.
Мы мало что знаем о поведении г-жи Ганской. Но, бесспорно, отношения их в это время испортились. Некогда она восторгалась знаменитым писателем и, польщенная, принимала его обожание. Потом он стал ее «бильбоке», всего только забавным шутником, веселым и неунывающим собеседником, остроумным актером бродячей труппы «Сальтембанк». Теперь он всем им попросту в тягость. И мать и дочка, изголодавшиеся по развлечениям, с нетерпением ждали большой киевской ярмарки. В Киеве уже была снята квартира; экипажи, слуги и мебель были уже туда посланы, уже была накуплена тьма туалетов. И вот из-за болезни Бальзака, а может быть из-за распутицы, им приходится вновь и вновь откладывать свою поездку.
И единственное развлечение Бальзака, лежащего с воспалением легких, заключается в том, что обе дамы демонстрируют ему новые туалеты, в которых они собираются развлекаться.
В письмах к близким Бальзак, конечно, по-прежнему восторгается своей Эвой, этим неземным созданием, и ее в действительности чрезвычайно недалекой и пустой дочерью. Но вокруг него, очевидно, возникла ледяная пустыня одиночества. Он, конечно, чувствовал себя совсем чужим в обществе этих избалованных женщин, помышляющих только о своих удовольствиях. Ибо внезапно он вновь вспоминает своих старых друзей. Много лет г-жа Ганская вытесняла их. Он уже почти не писал Зюльме Карро, самой верной и самой чуткой своей приятельнице. Теперь он снова вспоминает о ней, вспоминает, как она заботилась о нем, и он представляет себе, как бы она ухаживала за ним в нынешнем его состоянии.
