Стругацкие. Материалы к исследованию: письма, рабочие дневники, 1978-1984 - Стругацкие Аркадий и Борис
— Возможно ли, чтобы автор, даже создавая фантастику, освободился от собственной реальности, то есть от конкретной среды и личного восприятия мира и его проблем?
Аркадий Стругацкий. Нелепо считать, что это возможно. Не существует литературы, оторванной от действительности. Начнем хотя бы с того, что писатель пользуется азбукой и языком, существующими объективно, независимо от него, но которые стали его собственными. Нельзя из кирпичей построить привидение. Некоторые указывают на Джойса как на автора, оторвавшегося от реальности, от действительного мира, в результате чего его очень трудно переводить. Я считаю, что это произошло потому, что он строит повествование на чрезмерно конкретных ситуациях и обстоятельствах своей непосредственной среды, которую знают немногие. Это всё равно что переводить древнеяпонскую поэзию, не зная хорошо конкретных реалий Японии, скажем, VIII–IX веков.
— Переводите ли вы с японского, или писательский труд не оставляет для этого времени?
Аркадий Стругацкий. Перевожу, но не поэзию. Когда я работал над переводом произведений средневековой японской прозы, то не раз сталкивался с трудностями такого же порядка, которые, вероятно, мучают переводчиков Джойса. То же самое было бы и с переводами греческой и римской античной литературы, если бы мы ничего не знали о ней. То, чем я горжусь как переводчик, это: «В стране водяных» (Акутагава Рюноскэ), «Луна в тумане» (Уэда Акинари), «Пионовый фонарь» (Санъютэй Энте) и «Сказание о Есицунэ» — анонимный роман XIV века.
<…>
Признавая свою слабую ориентированность в фантастике, под конец беседы подчеркиваю, что мой импульс начать ее питается высокой литературной ценностью создаваемого двумя признанными во всем мире авторами. И слышу в ответ реплику:
«А, значит, вы думаете, что это серьезная литература. Есть такие, которые этого не понимают».
<…>
Встреча, протекавшая при строгой экономии времени и слов, а также лаконичные ответы на несколько кратких вопросов недостаточны для более глубокого знакомства с двумя братьями, которые войдут в историю литературы как один человек. И так как фантастика — область, в которую не каждый может войти по-настоящему, даже в качестве читателя, мне понадобилось вмешательство специалиста. Агоп Мелконян — инженер, журналист и писатель, знаток фантастики (он автор интересной книги «Воспоминания о мире»), а также хороший друг обоих Стругацких.
<…>
— Каково место братьев Стругацких в фантастике и считаете ли вы, что их произведения носят национальный оттенок?
Агоп Мелконян. В одной американской энциклопедии по фантастике братья Стругацкие определены как продолжатели линии Гоголя в русской фантастике. Я думаю, что родословное дерево более разветвленное, и определил бы его так: «Гоголь — Салтыков — Щедрин — Булгаков — Ефремов», то есть продолжатели лучших традиций русской и советской фантастики.
Что самое специфическое в творчестве обоих братьев? Они говорят об этом в одной своей книге: главное — на Земле, главное — человек. Прогностические модели, технические аксессуары их не волнуют. Они концентрируют свое внимание исключительно на сложной обстановке, в которой вынужден жить человек XX века и бороться, чтобы уцелеть как вид и разум. Книги братьев Стругацких до такой степени русские, что даже если их герои носят иностранные имена, они всё равно русские. Некоторые из книг очень трудно понять, если не знать глубоко быт и душу русского человека. И еще: эти писатели поражают многоплановостью. За простой на первый взгляд историей читатель открывает невероятно много, невероятно глубокие пласты. Поэтому я могу сказать, что каждому они нравятся настолько, насколько он сумел их понять.
Несколько слов о многих лицах жанра. Их столько, сколько больших авторов в современной фантастике. Совсем основательно называют Рея Брэдбери «великим моралистом», Артура Кларка — «оптимистическим технократом», Станислава Лема — «интеллектуальным мутантом», то есть человеком, который думает не так, как все остальные люди. Айзек Азимов — один, Роберт Шекли — другой, Геннадий Гор — совсем различен от них. В этой пестрой группе имен братья Стругацкие занимают свое определенное место, и оно принадлежит только им. Периметр их творчества ясно очерчен: исследование человека в экстремальных обстоятельствах. Человек перед лицом опасности, человек перед угрозой утратить свое лицо, то есть свою индивидуальность, загадка «Человек» перед загадкой «Вселенная».
— Что вам не нравится в фантастическом жанре?
Агоп Мелконян. Не нравится, когда автор-фантаст пытается поразить читателя невероятными открытиями, необычайными ситуациями или парадоксальными сюжетами. А забывает, что он хочет видеть самого себя в своем произведении.
— Расскажите что-нибудь «личное» о братьях Стругацких.
Агоп Мелконян. Я читал всё, написанное ими, перевел три их книги, знаю их вот уже пять лет, Аркадий был моим гостем. Мои личные контакты с ними убедили меня, что великолепным писателем может быть только великолепный человек. Один из этих мыслящих людей с созданной шкалой ценностей и достойным гражданским поведением, Борис, живет в Ленинграде, он астроном по профессии, работал в Пулковской обсерватории. Старший, Аркадий, специалист по японскому языку, живет в Москве. Его жена — переводчик с китайского, а их дочь — с кхмерского (кампучийского). Братья начали писать с детских лет, распространяя среди своих друзей фантастические комиксы, а их первая книга («Страна пурпурных облаков», 1959 год) — явилась результатом заключенного пари. Двадцать пять книг и несколько киносценариев принесли им много международных премий. Они одни из самых переводимых советских авторов, их произведения издавались в США и Японии, в Европе и Латинской Америке. По их собственным рассказам знаю, что во время совместной работы они демонстрируют феноменальный синхрон в мышлении. И под конец мне хотелось бы сказать, что я чувствовал бы себя счастливым, если мне достанет сил следовать в литературе линии братьев Стругацких.
ЖВМ, последнюю опубликованную на этот момент повесть АБС, продолжают оценивать критики. 7 февраля выходит статья о сборнике «Белый камень Эрдени» в «Вечернем Ленинграде».
<…>
И, наконец, четвертая крупная вещь в сборнике — это повесть Аркадия и Бориса Стругацких «Жук в муравейнике». Мне всегда было любопытно следить за творчеством этих писателей, которые сейчас, без преувеличения можно сказать, входят в первую сборную команду фантастов нашей планеты. В их произведениях — возьмем ли к примеру «Далекую Радугу» и «Хищные вещи века», «Трудно быть богом» и «Малыш», «Обитаемый остров» или «Пикник на обочине» — всегда есть не только напряженный сюжет, глубокий смысл, неожиданная коллизия, но, я бы сказал, еще и образ произведения, образ обобщающий, крупный, вырастающий до философского символа. Очень важно, что почти всегда писатели Стругацкие, ставя своих героев перед поступком, перед нравственным выбором (что само по себе является вечной задачей литературы!), стараются своим фантастическим приемом снять с нас защитную кору равнодушия, самоуспокоенности и самовлюбленности, выступая против наивного, удобного, а иногда и узколобого антропоцентризма. Чем оно — это самодовольное ощущение себя центром Вселенной — лучше средневекового геоцентризма, когда вся конструкция мира превращалась в ярмарочную карусель, вращающуюся вокруг заштатной планетки, затерянной со своими обитателями и своим Солнцем на окраине одной из многочисленных Галактик?!
— На нас идет автомат Странников!
Помню, как я вздрогнул от какого-то холодноватого, пожалуй, не страха, нет — предчувствия, когда прочел эту фразу в новой повести братьев Стругацких.
…Темную декабрьскую ночь сотрясали порывы сильнейшего ветра; уровень воды в Неве снова — в который раз! — подымался выше ординара; вокруг меня был современный город, на Земле хватало своих забот…
