Бабочка - Шарьер Анри (книги онлайн бесплатно серия .TXT) 📗
— Вы думали, что с нами скорее поладите, чем с англичанами? — спросил он с улыбкой.
К нам приближается группа из семи или восьми мужчин. Во главе группы седой человек лет пятидесяти. Огромные черные глаза говорят о необычайном уме и доброй душе этого человека. Его правая рука покоится на рукоятке мачете.
— Комиссар, что ты собираешься делать с этими людьми?
— Отвезу их в тюрьму Гуирии.
— Почему бы тебе не позволить им жить с нами? Каждый из нас возьмет в свою семью одного.
— Это невозможно. Я получил приказ губернатора.
— Но они не совершили никакого преступления на земле Венесуэлы.
— Знаю. Но это очень опасные люди. Не зря же их приговорили к каторге во Франции. Кроме того, они бежали без удостоверений личности, и когда станет известно, что они находятся в Венесуэле, затребуют их выдачи.
— Мы хотим оставить их у себя.
— Это невозможно, это приказ губернатора.
— Все возможно. Что знает губернатор об этих несчастных людях? Человек никогда не безнадежен. Его всегда можно направить на путь истины и сделать полезным для общества. Верно?
— Да, — говорят все хором. — Оставьте их с нами, мы поможем им вернуться к жизни. Мы их знаем уже восемь дней и поняли, что они хорошие люди.
— Люди, более культурные, чем мы с вами, посадили их в тюрьму, — говорит комиссар.
— Что ты называешь «культурой», комиссар? — спрашиваю я его. — Думаешь, наличие у французов лифтов, самолетов и метро говорит о том, что они культурнее людей, которые нас здесь приняли и заботились о нас? По-моему, в этой общине, живущей примитивной жизнью на лоне природы и незнакомой с последними достижениями науки и техники, намного больше человеческой культуры и величия души. Эти люди не пользуются благами цивилизации, но в них намного больше христианского милосердия, чем у «культурных» народов. Я отдаю предпочтение последнему невежде из этой деревне перед выпускником Сорбонны, если тот последний напоминает обвинителя, который вынес мне приговор. Первый всегда будет человеком, а второй забыл, что это такое.
— Я тебя понимаю, но надо мной — власть. Прошу тебя, сделай так, чтобы все прошло без осложнений, — говорит мне комиссар.
До свидания, жители Ирапы — смелое и благородное племя, которое сделало все возможное и невозможное, чтобы защитить чужих и незнакомых ему людей.
Каторга в Эль-Дорадо
Через два часа мы попадаем и Гуирию. В полиции с нами обращаются неплохо, но очень много допрашивают. Следователь-тупица никак не хочет понять, что мы прибыли из Британской Гвианы, в которой были свободными людьми. Он требует от нас объяснения, почему мы после столь короткого пути прибыли в таком плачевном состоянии. Когда мы рассказываем ему о тайфуне, он принимает это за издевку.
— В этот шторм затонуло два корабля с грузом бананов и корабль, груженый алюминием. А вы, в лодке длиной в пять метров, открытой ветрам, уцелели? Кто поверит этой басне? Даже последний бродяга не поверит. Что-то в вашем рассказе не так.
— Запроси информацию в Джорджтауне.
— Мне вовсе не хочется, чтобы англичане посмеялись надо мной.
В один из дней нас поднимают в 5 утра, заковывают в кандалы и сажают в грузовик, в котором, кроме нас пятерых, еще десять полицейских. Мы едем в Сьюдад-Боливар, столицу штата Боливар. На расстоянии более тысячи километров от берега, в девственном лесу, через который проходит пыльная тропинка, продолжающаяся до Эль-Дорадо, кончилась, наконец, эта утомительная поездка.
Эль-Дорадо — тщетная надежда испанских завоевателей — находится на берегу реки, которая кишмя кишит хищными рыбами, способными в минуту растерзать человека или животное. Посреди реки несколько островов, и на одном из них находится концентрационный лагерь. Это венесуэльская каторга.
Этот лагерь — самое тяжелое, дикое и бесчеловечное, что я когда-либо видел в своей жизни. Квадрат со стороной в сто пятьдесят метров со всех сторон открыт ветрам и окружен колючей проволокой. Во всем лагере всего несколько жестяных крыш, под которыми можно укрыться от дождя и ветра.
Ни о чем не спрашивая и не говоря нам ни слова, нас в 3 часа пополудни вводят в лагерь каторжников в Эль-Дорадо. Двое из нас тут же получают лопаты, трое остальных — мотыги. Пятеро солдат с ружьями и дубинками в руках заставляют нас, под угрозой побоев, пойти к месту работы. Мы понимаем, что это демонстрация силы со стороны управления лагеря. Не подчиниться — опасно.
Нам приказывают выкопать яму у дороги, которую прокладывают в девственном лесу. Ежесекундно мы слышим проклятия и удары, беспрестанно сыплющиеся на головы несчастных заключенных. Нас пока не трогают.
Большинство заключенных — колумбийцы, венесуэльцев немного. Ни одна французская каторга не может сравниться с этим ужасным лагерем. Даже осел не выдержал бы такого обращения и сдох. А эти люди чувствуют себя здесь неплохо. Может быть, этому причиной — вкусная и обильная пища.
Мы решили, что если кто-нибудь из нас будет избит, мы прекратим работу, растянемся на земле, и никакая сила нас не поднимет. Мы принимаем решение позвать главного надзирателя, которого зовут «Белым Негром». Он появляется — детина ростом метр девяносто — с дубинкой в руках.
— Чего вы от меня хотите?
Я отвечаю:
— Мы хотим сказать тебе одно: мы не совершим ни одного проступка, и у тебя не будет оснований бить ни одного из нас. Но так как мы видели, что ты часто бьешь без причины, то поэтому предупреждаем тебя, если один из нас будет избит, мы тебя убьем. Понял хорошо?
— Да, — отвечает Белый Негр.
— И еще, одна вещь.
— Что еще? — спрашивает он глухим голосом.
— Можешь передать мои слова своим офицерам.
— Договорились, — говорит он и уходит.
Появляется офицер:
— Как тебя звать?
— Бабочка.
— Ты главарь французов?
— Нас пятеро, и мы все главари.
— Почему именно ты разговаривал с надзирателем?
— Потому что я лучше других владею испанским.
— Ты грозил от своего имени и от имени своих друзей, что убьешь надзирателя, если один из вас будет избит. Это верно?
— Да, и это не пустые слова. Ты ведь знаешь, начальник, что ни один суд Венесуэлы нас не судил и что мы не совершили на ее земле никакого преступления.
— Я ничего не знаю. Вы прибыли в лагерь без документов, с одной только запиской от начальника полиции Гуирии: «Сразу по прибытии дать этим людям работу».
— Ну что ж, начальник, будь справедлив и прикажи своим солдатам относиться к нам, не как к заключенным.
— Хорошо, я дам такое распоряжение.
После обеда, в воскресенье, я долго наблюдаю за заключенными. Кажется, все они чувствуют себя прекрасно. Палочные наказания здесь настолько повседневны и привычны, что даже в воскресенье, в день, когда они, казалось, могли бы отдохнуть от побоев, заключенные с каким-то мазохистским упоением делают как раз то, что запрещено: играют в кости, совокупляются в уборной, воруют, грубо разговаривают с женщинами, которые приходят из деревни и приносят им сладости и сигареты.
Страх здесь непостоянен: можно разговаривать ночью, днем и в перерывах между работой. Если прибавить ко всему этому хорошую еду — то можно понять, почему заключенные сравнительно легко отбывают свое наказание, которое, кстати, никогда не превышает пяти лет. Мы должны считаться особыми заключенными, отдельной группой, иначе мы пропали.
Назавтра, в понедельник, в 6 часов, мы идем на работу с остальными. Вот как начинается работа: два ряда людей стоят друг против друга — пятьдесят заключенных против пятидесяти солдат.
Сержант кричит: «Такой-то, мотыгу».
Несчастный торопится, и в момент, когда он берется за мотыгу, сержант кричит: «Номер такой-то». Солдат, чей номер назван, подскакивает к парню и наносит ему удар дубинкой. Этот страшный спектакль разыгрывается дважды в день.
Оцепеневшие, мы ждали своей очереди. Но, к счастью, все обошлось.
— Пятеро из Кайенны, сюда! Те, что помоложе, возьмите мотыги, а вы, старики — лопаты.
