Путешествие в революцию. Россия в огне Гражданской войны. 1917-1918 - Вильямс Альберт Рис (книга читать онлайн бесплатно без регистрации txt) 📗
И все же я оказался в беде, когда белые арестовали, а затем отпустили меня, я все еще подвергался временному аресту, и этот добрый, скромный учитель и его жена время от времени прятали меня, в их доме я провел свою последнюю ночь во Владивостоке.
Поездка с Сухановым и маленькой группой на чешский фронт дала мне некоторое представление о том, как трудно было этим молодым активистам из Владивостокского Совета прийти к какому-либо реальному решению по жгучему вопросу «Что делать?» в отношении громадного нашествия союзников-интервентов. Психологически, равно как и практически, это было другое царство, другая сфера вне основного вопроса: нужно было отбить вторжение казацкого атамана Семенова.
Логика могла бы подсказать нам, что союзники и Семенов не были разделены, им платили японцы, и вполне возможно, он сговорился с французами, и что даже это проявление его силы может быть частью плана, разработанного с ним, англичанами и, быть может, некоторыми американцами. Всем было известно, Риду и мне, что союзники поддерживали генерала Деникина, Алексеева и Каледина, и это впоследствии было зафиксировано в документах; консул рекомендовал, чтобы Соединенные Штаты следовали этому примеру, еще в декабре. Логично было предположить, что Семенова тоже кто-то поддерживал. Семенова постоянно отбрасывала Красная армия, начиная с января, но он всякий раз возвращался в Маньчжурию, чтобы перегруппировать своих бандитов и монархистов, а также боевиков-казаков. Рядом с Деникиным сражался казацкий генерал атаман Каледин на Дону; это был любимый военачальник союзников, который, сидя верхом, «восстанавливал порядок» в России и прогонял большевиков. Однако после событий 12 февраля Семенов стал более амбициозным и безжалостным. В тот день генерал Каледин в Новочеркасске созвал местное правительство казаков и выслушал рапорт полевого атамана A.M. Назарова о том, что большевики наступают и находятся всего в нескольких милях от Новочеркасска и что «казаки не желают воевать». И тогда Каледин тихо сказал: «Борьба безнадежна» и подал в отставку с поста атамана. А когда собрание вернулось к дневной сессии, выяснилось, что он уничтожил какие-то документы, а затем пустил пулю себе в сердце.
Теперь Семенов развернул настоящую игру на зрителя для одобрения со стороны союзников. Два или три дня я сопровождал Суханова вдоль довольно вытянутого фронта. На меня произвели впечатление большие соединения Красной гвардии – в основном это были механики, портовые рабочие, рабочие с железнодорожных станций и заводов. «Крестьянин и рабочий» описывает наш визит формальными словами в своем выпуске от 20 июня 1918 года. Я был там в качестве корреспондента, и, поскольку у меня был скромный фотоаппарат, мне позволили свободно фотографировать. Я разговаривал с крестьянами и с рабочими, для большинства из которых не впервой было сталкиваться с бандами Семенова. Обычно они сталкивались с ними в горах Маньчжурии и оттесняли их назад. У Семенова были опытные партизаны, сказал я Суханову.
– Но многие – наемники, – ответил он. – Как они могут соперничать с нашими людьми, у которых нет ни формы, ни офицеров, но у которых есть основания сражаться, которые понимают, за что они борются, и у которых есть священный красный флаг?
Я сделал замечание, как это принято у репортеров, чтобы вызвать ответ. Но я отступил перед этими ясными молодыми глазами и страстью в его голосе. Это была моя последняя попытка быть «безучастным» обозревателем у Суханова.
На Гродсковском фронте я слышал, как люди распевали революционные гимны, отправляясь в бой. В этих песнях не было скорби. Их пели с вызовом и с какой-то цельной ненавистью и презрением к бандитам-варварам и японским наемникам, которые осмелились так неосмотрительно вторгнуться. Услышав их, я почувствовал жестокий стыд за свою страну и ее глупость. Теперь я был убежден, что отзыв Робинса означал лишь одну вещь: что мы заигрываем с французами, англичанами и японцами, помогая им разрушить Советы.
– Разве они не понимают, что эта сила – непобедима? – яростно спросил я у Суханова, забыв, что надо говорить по-русски. Он не понял эти слова, но распознал злость у меня на лице, а я увидел, что он удивился, но уже не мог сдержаться. – О, они могут выиграть на какое-то время. Может, нас отсюда выметут, это возможно. Но ни одна сила в мире не сможет одолеть нас, если мы будем держаться вместе. – Я невольно употребил слово «мы», потому что именно так я сейчас чувствовал: если моя страна пойдет против этих рабочих, против этих бедных крестьян, вроде того старика, с кем я разговаривал у костра примерно час назад, то я на их стороне.
Суханов, встревоженный тем, что я, быть может, протестую против каких-то вопросов стратегии борьбы – я, великий организатор Иностранного легиона, – вызвал переводчика, который поехал вместе с нами.
– Я лишь говорю, что если западные державы вторгнутся, то это будет означать возвращение помещиков и капиталистов, и тогда никакая мощная артиллерия, ни самолеты, ни бомбы не помогут им. В конце концов они проиграют. Бедняки наследуют землю, и прежде всего землю Советов. Не потому, что справедливость всегда выигрывает, но потому, что их множество, и Ленин дает им ключ – осознание их силы. И в каждой стране они многому научатся от вас.
Большинство бойцов Красной гвардии были молодыми людьми, поэтому я постарался поговорить со старым крестьянином, после того как сфотографировал его. Я спросил его, что заставило его прийти в горы, чтобы сражаться. Он ответил:
– Видишь ли, брат, жить в Сибири нелегко. Девять месяцев ты сражаешься с холодом и пытаешься сохранить скот помещика в тепле и в сухости, ты никогда не снимаешь валенки. Потом три месяца ты ломаешь себе спину, чтобы посадить и вырастить урожай, а потом собрать его. Я очень много работаю. У меня десять детей, дичи и рыбы много, и они этим питаются. Но сибирский помещик может пнуть и избить тебя ни за что. Это собачья жизнь. Я спросил Бога, почему мои дети должны жить так, как я. И теперь в первый раз я увидел в этом какой-то смысл. Я чувствую, что со мной не произойдет что-то случайное, если ты понимаешь, о чем я говорю, братец. Я уразумел, что к чему. И думаю, что мои дети будут жить лучше.
В те два дня, что я провел на фронте, я стал свидетелем завораживающей демонстрации дальновидности Владивостокского Совета. Что же касается консулов союзников, кроме японцев, то они играли в кошки-мышки с Советами (британцы особенно преуспели в этом двурушничестве), Советы обратились к китайцам с особым теплом. На некоторое время китайцы, которых так гнусно третировали все царские правительства, держались настороженно, однако Советы дали китайским гражданам равные права с другими иностранцами, не как внутренним жителям, которых следовало эксплуатировать, но отнеслись к ним, как к человеческим существам. Таким образом, китайская делегация навела мосты с красноармейцами и объявила себя в оппозиции к практике Семенова мобилизовать и перегруппировывать свои силы в Маньчжурии, а также протестовала против попыток союзников заставить Китай наложить эмбарго на поставку продовольствия в Сибирь.
– Мы хотим, чтобы наши продукты и припасы поступали бы русским рабочим и крестьянам, – сказали они.
То, чему я был свидетелем, – это было формальной (настолько формальной, насколько позволяли фронтовые условия) конференцией, на которой присутствовали делегаты двух национальностей, представлявшие одну треть населения мира. К китайцам обращались на их языке, переводчиком был блистательный двадцатиоднолетний Тунганоги, который, как и Суханов, воплощал в себе молодую революционную Россию. Советскую делегацию возглавлял Краснощекое, проделавший исключительно практические приготовления для сотрудничества, к которому Суханов приложил руку. Он произнес речь, в которой он превознес их братскую встречу под открытым небом, и сказал:
– Китайский и русский народ – это истинные дети природы, не испорченные пороками западной цивилизации, неискушенные в дипломатических обманах и интригах.
