Небо войны - Покрышкин Александр Иванович (читать книги онлайн бесплатно полные версии txt) 📗
Нас угостили ужином, и мы отправились на аэродром. Утром самолет продолжил путь на восток.
После трудных испытаний, после далеких, пройденных с боями дорог родная земля становится еще дороже. Всматриваясь в ее очертания, находишь все новые красоты, с волнением ждешь минуты, когда увидишь что-нибудь знакомое с детства.
Степь. Вьется железная дорога. Дробится, пестрит что-то на горизонте. Это «что-то» оказывается неимоверно большим, оно все растет, надвигается. Неужели это Новосибирск?! Я помнил его гораздо меньшим. Но я не видел его с 1937 года — целых семь лет. Последний раз приезжал сюда из Ленинграда на похороны отца.
Да, это Новосибирск. Пристроившиеся к нашему ЛИ-2 истребители идут совсем рядом — они подняли в небо привет родного города.
Корреспонденты, мои спутники готовятся к приземлению. А я не могу оторваться от окна. С высоты я никогда не видел родной город, но я сотни раз прошел его из конца в конец пешком. Однако сейчас я ничего не узнаю. Аэродром почему-то оказался посередине города, а ведь лежал он за второй Ельцовкой. Что за новые заводы, огромные массивы жилых домов?
Самолет, замкнув круг, пошел на посадку. На земле люди, флаги, блеск медных труб. Неужели все это ради меня? Так встречали, помню, только героев дальних перелетов. Я не покорял полюс, не связывал новыми маршрутами материки. Я сражался за Родину, как многие мои ровесники. Волнение сковывает и заставляет подтянуться. Что скажу им, тысячам людей?
Смолкли моторы. Слышно, как гремит оркестр. Несколько шагов по трапу отделяют меня от матери, жены, от моей земли, а как трудно их пройти, когда тебе рукоплещут, когда звучит торжественная музыка, когда нельзя преодолеть смешанного чувства смущения и гордости.
Кажется, всех обошел, всем, кто был поближе, пожал руку. Но вон там, из-за спин взрослых, проталкиваются мальчишки. Не могу пройти мимо, подался им навстречу. Глазенки их сверкают.
Не так ли и я прилипал взглядом к каждому летчику с того дня, когда впервые увидел самолет? И не так ли у кого-то из них в эти минуты рванулось сердце в голубую высь?..
Только после митинга, наконец, очутился рядом с матерью и женой. Многое готовился им сказать, но слов нет. Радостно видеть их, побыть вместе, думать о том, что впереди есть несколько дней, принадлежащих нам. В наших руках цветы, ярко светит солнце теплого осеннего дня. Наверно, состояние души, какое было у меня теперь, люди называют счастьем. Мария говорит, что ей трудно было ждать этого дня. Марии уже тяжело поспевать за всеми, и я думаю о том, что жене в таком положении особенно необходима ласковая забота мужа.
По дороге домой, в машине, слушая рассказ матери о братьях, я вспомнил о Петре, но пока умолчал о нем. Расспросил о том, как она сама отремонтировала крышу нашего дома.
Не доезжая до центра, машина раньше, чем нужно было, свернула в улочку.
— Куда же мы едем?
Теперь я замечаю по улыбкам, что от меня что-то скрывают, все хранят какую-то приятную тайну. Мне никто не ответил.
— Сейчас узнаешь куда, потерпи немножко, — говорит секретарь обкома Михаил Васильевич Кулагин.
Улицу запрудила толпа. Мы остановились. Председатель горисполкома Хайновский подходит и говорит, что мою семью переселили в новый дом.
Я поблагодарил товарищей за заботу, но дома пока не вижу: люди окружили, обступили так плотно, что некуда сделать шага. И здесь радостные лица, теплые приветствия, цветы, пожилые новосибирцы и ребята, ребята! И всем надо сказать спасибо за внимание, за сердечность. Какие добрые, какие хорошие люди живут в моей родной стороне!..
В доме просторно, светло, уютно. На стенах фотографии, которые я помню с детства. Мать остановилась перед ними, посмотрела на меня, не вытирая слез. Наверно, вспомнила всех нас, братьев, маленькими, вспомнила об отце, о тяжелых временах своей жизни.
— Когда вы съедетесь ко мне все, родимые мои? Я помолчал, потом решился:
— Все-то, пожалуй, никогда, мать. Петра, считай, уже нет.
— Нет?
— Встретил я одного на фронте. Вместе с Петькой нашим служил…
— Сердце мое чуяло, что погиб Петенька! Прямой он был, не обходил трудного. И за тебя вот… — Она не договорила, захлебнулась слезами.
Я обнял ее, долго гладил по голове, как девочку:
— Ничего, мать, я, видно, заговоренный. Уеду вот… ненадолго теперь уж… А потом вернусь… вернусь…
Потом Мария показала мне свою комнатку. Фронтовые фотографии напомнили нам о других днях. Нам бы присесть у окна — мне так много надо рассказать о наших общих друзьях, о пережитом без нее, о своих чувствах, но надо принимать гостей,
Стол уже накрыт, гости идут и идут…
За обедом Михаил Васильевич Кулагин спросил меня:
— Какой мы план работы примем?
— Работы? Не отдыха?
— Нет, Александр Иванович, не отдыха. — Он вздохнул. — Что поделаешь? Ждут на заводах, в учреждениях. Не на полчаса — побольше! Чтобы объехать все, нам понадобится месяц.
— Мне дали пять дней.
— Знаю. Вот четыре дня людям, один себе. Согласен?
— Если так нужно, конечно.
Заиграла гармошка, с ней соперничает гитара. А вот и запели сибиряки.
Родная песня! Давно я не слышал тебя такой, какой ты звучишь, льешься, окрыляешь душу, зовешь на простор, здесь, в Сибири!
И можно ли острее испытать радость, чем испытываю я сейчас? После напряженнейших, тяжелых боев, после ада войны, после страшного хоровода смерти побывать дома и (чего там скрывать?), гордясь своей славой, ощущать на себе ласковый взгляд матери, чувствовать тепло руки любимой, видеть друзей юности, сверстников-товарищей и слышать песню, с детства родную, грустную и просветляющую:
Эй, баргузин, пошевеливай вал,
Молодцу плыть недалечко.
Существует непередаваемое духовное единение с людьми родного завода, отдавшими тебе частицу своих сил, своего опыта, которым и ты оставил что-то свое. К осуществлению моей заветной мечты я пришел через классы и мастерские фабзавуча, через новостройки и цехи Сибкомбайна. Крылья летчика подняли меня к высокой славе, я возвратился в свой город трижды Героем, и первые слова признательности за то, что меня учили, воспитывали, хотелось сегодня сказать своему заводу. Я должен был разделить свою радость со всеми, кто трудится у станков на меня, на многих.
Прошел по городу, его главным улицам. Осмотрел здание и прекрасный, просторный зал театра оперы и балета, готовившегося к открытию. Как просто звучат эти слова и какой необыкновенный смысл они содержат! Оказывается, еще до Сталинградской битвы, когда Гитлер хвастался, что сотрет с лица земли нашу страну, нашу культуру, было принято решение о достройке этого величественного театра! Кому, кроме советского народа, такое под силу?!
Это поражало воображение, наполняло сердце гордостью. Но меня тянуло на Сибкомбайн.
Во время беседы в заводоуправлении директор сказал, что Сибкомбайн работает на победу, что в его цехах выпускают оружия больше, чем выпускали все заводы России в 1913 году. Когда я на фронте брал в руки снаряды, патроны, блестевшие чистой медью, всегда задумывался: сколько их расходуется в один день, как успевают обеспечить ими каждый аэродром, каждый танк, каждого бойца? Сейчас передо мной был родной завод. Он сумел с первого дня перестроиться на военный лад.
— С чего начнем? — спросил директор.
— С фабзавуча, — ответил я, ибо рядом со мной стоял Бовтрочук — теперь он начальник цеха.
Мой сверстник улыбнулся.
Бовтрочук и Ломов со вчерашнего дня не расстаются со мной. Они уже рассказали о себе, о том, как стали специалистами, сообщили, кто теперь где из наших товарищей.
Узенькие коридоры, низкие комнаты класса. Неужели они всегда были такими? Приятно очутиться у того стола, где ты отвечал урок, у станка, где сдавал первую отшлифованную деталь.
Ребята плотно окружили, смотрят, ждут, что скажу. Я пожелал им успехов в учебе и попросил:
— Дайте-ка мне напильник, друзья!
— Не забыл ли? — бросает мне широкоплечий Ломов.
