Люфтваффе: триумф и поражение. Воспоминания фельдмаршала Третьего рейха. 1933-1947 - Кессельринг Альберт
Невероятно тяжелые потери последних шести месяцев боев, постоянное отступление и поражения – все это крайне измотало наших солдат и офицеров, и в этом тоже таилась опасность. Многие офицеры находились на грани нервного истощения, у других появились проблемы со здоровьем, третьи были просто некомпетентными. Плюс ко всему у нас ощущался явный дефицит младшего офицерского состава. Нам вообще не хватало людей, а подкрепления прибывали на фронт плохо обученными, без боевого опыта, небольшими порциями и к тому же почти всегда с опозданием. Соответственно, толку от них было ммо. Прочно спаянными и боеспособными были только те части, во главе которых стояли умные командиры, имеющие в своем распоряжении опытных младших офицеров и здоровое ядро опытных солдат.
Наличие в тылу слишком большого числа отставших от своих подразделений военнослужащих говорило о том, что таких частей осталось не так много. Эти отставшие также представляли собой определенную угрозу, так как способствовали распространению инфекций и создавали помехи движению транспорта; в то же время они могли быть источником пополнения боевых частей. Многие из них в самом деле отстали от своих во время боя либо возвращались к месту прохождения службы из госпиталей или учебных батальонов. Эти люди подчас действительно не могли разыскать свою часть. Другие (таких было большинство) просто пытались уклониться от отправки на фронт и делали все, чтобы оставаться как можно дальше от передовой. Встревоженный своими первыми впечатлениями о положении в тылу, я принял ряд решительных мер. Были созданы заградительные рубежи для отлова дезертиров. Однако в них все же оставались значительные лазейки, а потому в дополнение к ним был сформирован так называемый Полевой заградительный отряд. Заградительные рубежи поначалу отстояли далеко друг от друга. Однако в конце марта, после прорыва противником нашей обороны, они почти вплотную приблизились к линии фронта и стали постепенно отодвигаться назад вместе с ней. Для того чтобы предупредить участников кордонов об изменениях в обстановке, требовалось время, да и разыскать сами кордоны военной полиции было не так уж легко; положение еще больше усугублялось из-за проблем со связью. Единственным возможным решением проблемы было передать всю эту деятельность под контроль генерала Шпейделя, командира Полевого заградительного отряда, который в прошлом, когда я занимал должность командующего 1-м и 2-м воздушным флотом, был у меня начальником штаба. Он отнес кордоны подальше в тыл. Благодаря этому пропускные пункты получили возможность дольше оставаться на одном месте и стали работать более эффективно. На участках, где противнику удавалось прорвать нашу оборону, кордоны и пропускные пункты заменялись офицерскими патрулями.
От военно-воздушных сил, которые в течение нескольких лет явно приходили в упадок, нельзя было требовать, чтобы они в полном объеме выполняли свои функции. Мне, человеку, который сам вышел из люфтваффе, было особенно тяжело видеть явную неэффективность нашей авиации – тем более что я больше ничем не мог поправить положение. Постоянная критика в адрес люфтваффе со стороны сухопутных сил, представители которых утверждали, будто от ВВС нет никакого толку, была неоправданной, хотя более энергичное руководство нашей авиацией могло бы принести более приемлемые результаты. Задача командования ВВС состояла в том, чтобы концентрировать всю ударную мощь авиации на наиболее важном для нас в тот или иной момент участке. Но оно, увы, утратило былую гибкость. Возможно, следовало бы не разбивать всю авиацию на три дивизии ВВС, а объединить ее в одно легко управляемое компактное соединение и бросать его в бой там, где это было наиболее необходимо. Объединение боевых частей ВВС с так называемой внутренней дивизией истребительной авиации было верным решением – нам нужно было иметь под рукой мощную военно-воздушную группировку. Но задачи, которые ставились перед нашими истребителями, были слишком многочисленными и разноплановыми. Что касается зенитной артиллерии, то даже при том, что Зенитно-артиллерийский корпус под командованием Богача, Пикерта и Шильфарта творил чудеса, все более частое использование его для нужд наземной обороны снижало его способность к отражению атак с воздуха.
В сравнительно спокойный период войны нацистская партия проявляла большую активность, во многих случаях даже чрезмерную; она развилась из политической организации в некий «контролирующий» орган. Из-за того что партийный аппарат разросся до огромных размеров, многие из представителей его высшего звена занимали позиции и должности, не соответствующие уровню их подготовки и особенностям характера. Активный, деятельный характер, присущий почти всем немцам, проявлялся в стремлении партийных руководителей вмешиваться буквально во все. Их поощрял в этом Борман, возглавлявший партийную канцелярию; он изо всех сил старался доказать Гитлеру необходимость существования «контролирующего органа». Необходима была большая твердость, чтобы противостоять этому давлению сверху. Были люди, в основном представители молодого поколения, которым это удавалось. В целом же, шпионя за населением и военными и докладывая обо всем Гитлеру, партия отбила у вооруженных сил желание сотрудничать с ней. Со временем ее деятельность привела к возникновению недопустимых трений и разногласий и стала вызывать возмущение офицеров и солдат.
У гауляйтеров, являвшихся «партийными уполномоченными по вопросам обороны», были свои задачи в военной области, и потому они сотрудничали с командованием военных округов. Они также имели право участвовать в решении административных и экономических вопросов. Однако свары и антагонизм, возникавшие в результате их деятельности, сводили на нет все достигнутые ими положительные результаты.
Будучи командующим Западным фронтом, я мог поддерживать необходимый близкий контакт с многочисленными гауляйтерами лишь на партийных мероприятиях самого высокого ранга. Это делало невозможным быстрые действия. Поэтому к моему штабу был прикомандирован крупный партийный функционер, обладающий большими полномочиями. Это было хорошо и удобно до тех пор, пока на этот пост не был назначен фанатичный партиец, который начал вставлять мне палки в колеса, мешая моей работе. Шпион в моем штабе был мне ни к чему. Впрочем, мне удалось без особого труда избавиться от него.
С другой стороны, сотрудничество со специальным представителем министерства пропаганды было весьма полезным во всех смыслах; помимо всего прочего, он информировал меня о том, как идет зондирование почвы по поводу возможного заключения мира, и о перспективах переговоров о перемирии.
Во время моего длительного пребывания в Берлине, когда я служил в армии и в люфтваффе, я познакомился практически со всеми влиятельными людьми. Это значительно облегчило мою работу. Я могу без всякого преувеличения сказать, что благодаря рейхсмаршалу Герману Герингу мы, фельдмаршалы люфтваффе, находились на привилегированном положении.
Поскольку в период создания люфтваффе Геринг замыкал все внешние контакты на себя, мы редко напрямую общались с Гитлером и потому более тесно контактировали с руководством Верховного командования вермахта. Такая ситуация сохранялась и во время первых военных кампаний. Средиземноморский и Западный театры военных действий считались «театрами военных действий Верховного командования вермахта», и все, что там происходило, не касалось высшего руководства сухопутных войск.
Когда я занимал должность командующего Южным фронтом, а в конце войны – командующего Западным фронтом, мне приходилось работать почти исключительно с Гитлером и Верховным командованием вермахта. К концу 1944 года, после неоднократных перемен мнения фюрера обо мне, я завоевал неограниченное доверие Гитлера, которое конечно же и стало причиной моего перевода на Западный фронт. В Италии мне приходилось отстаивать-свое право на свободу действий, и в конце концов я ее получил; на Западном фронте эту свободу неизбежно ограничивала ситуация на востоке. Между 20 марта и 12 апреля я четырежды встречался с Гитлером, и он демонстрировал понимание моих тревог и забот. Несмотря на наши серьезные поражения, он ни разу не упрекнул меня, потому что понимал, что ситуация на западе была слишком тяжелой, чтобы ее можно было быстро поправить.
