Автобиография - Кристи Агата (книги без регистрации полные версии txt) 📗
Во время одного из наших первых совместных обедов по возвращении я заметила:
– А знаете, что вы все еще должны мне два фунта восемнадцать шиллингов и пять пенсов за белые носки?
– Неужели? – сказал он. – В самом деле? И вы надеетесь их получить?
– Нет, – ответила я.
– И правильно делаете, – одобрил Белчер. – Вы их не получите.
Мы оба рассмеялись.
Глава вторая
Жизнь похожа на корабль – на корабль изнутри. В ней есть водонепроницаемые каюты. Выходишь из одной, запираешь за собою дверь и оказываешься в другой. С момента отплытия из Саутгемптона и до возвращения в Англию моя жизнь протекала как бы в одной такой каюте. Впоследствии я именно так представляла себе любое путешествие: переход из одной жизни в другую. Ты – это ты, но уже другая ты. И твое новое «я» уже не опутано паутиной, сплетенной сотнями домашних пауков и образующей кокон твоей повседневной жизни: не нужно писать писем, оплачивать счета, делать домашнюю работу, встречаться с друзьями, проявлять фотографии, чинить одежду, мирить няню с горничной, бранить лавочника и прачку. Жизнь во время путешествия – это мечта в чистом виде. Порой это нечто сверхъестественное, но оно действительно происходит с тобой. Жизнь эта населена персонажами, ранее тебе неизвестными и с которыми ты, вероятнее всего, никогда больше не увидишься. Порой одолевает тоска по дому, чувство одиночества, острое желание увидеть дорогих тебе людей – Розалинду, маму, Мэдж. Но ты воображаешь себя викингом или шкипером елизаветинской эпохи, который пустился в мир приключений, и дом перестал быть для него домом вплоть до возвращения в него.
Волнующим был отъезд, чудесным – возвращение. Розалинда встретила нас так, как мы, несомненно, того и заслуживали, – как чужих, незнакомых ей людей. Холодно взглянув на нас, спросила меня: «А где моя тетя Москитик?» Сестра тоже отыгралась, поучая меня, чем следует кормить Розалинду, во что одевать, как воспитывать и так далее.
После первых радостей встречи показались и подводные рифы. Джесси Суоннел была уволена, не сумев поладить с моей матерью. Вместо нее наняли пожилую няню, которую мы называли между собой Куку. Вероятно, кличка эта пристала к ней, когда происходила «смена караула» – Джесси Суоннел уезжала, обливаясь горючими слезами, а новая няня старалась снискать расположение своей подопечной тем, что закрывала и открывала дверь детской, впрыгивала и выпрыгивала из комнаты и радостно выкрикивала: «Ку-ку, ку-ку!» Розалинде зрелище совсем не нравилось, она начинала реветь каждый раз при виде этого представления. Однако со временем новая няня завоевала ее сердце. Куку была прирожденной хлопотуньей и совершенной растяпой. Ее переполняли любовь и доброта, но она все теряла, ломала и говорила такие глупости, что окружающие просто диву давались. Розалинде это нравилось. Она заботливо оберегала Куку и все делала за нее.
– Боже, Боже, – доносилось из детской, – куда же я задевала щетку нашей малышки? Ну где же она может быть? В бельевой корзине?
– Я поищу, няня, – слышался голос Розалинды, – вот она, у тебя в постели.
– О господи, как она туда попала?
Розалинда находила для Куку потерянные вещи, прибирала вместо нее в комнате и даже наставляла ее, сидя в коляске, когда они отправлялись на прогулку:
– Сейчас не переходи, няня, нельзя – автобус едет… Ты не туда поворачиваешь, няня… Ты, кажется, собиралась покупать шерсть, няня. Так это не сюда…
Ее наставления перемежались няниным:
– О боже, почему же я… И о чем я только думала… – и так далее.
Лишь мы с Арчи с трудом выносили Куку. Она никогда не закрывала рта. Оставалось только заткнуть уши и не слушать, но иногда, доведенная до предела, я все же не выдерживала. В такси, по дороге на Пэддингтон, Куку непрерывно делилась своими наблюдениями:
– Посмотри, малышка, взгляни в окошко. Видишь, это большое сооружение? Это «Селфридж». Чудесное место «Селфридж». Там можно купить все что угодно.
– Это «Хэрродз», няня, – холодно бросаю я.
– Боже, боже, ну конечно же! Конечно, «Хэрродз». Ну не смешно ли, ведь мы прекрасно знаем «Хэрродз», правда, малышка?
– Я знаю, что это «Хэрродз», – спокойно отвечает Розалинда. Теперь я думаю, что, быть может, именно благодаря неловкости и нерасторопности Куку Розалинда выросла очень ловкой и расторопной девочкой. У нее не было иного выхода. Должен же был кто-то поддерживать в детской хоть слабое подобие порядка.
Глава третья
Возвращение домой может поначалу быть счастьем – счастьем воссоединения, но мало-помалу реальность все равно поднимает свою ужасную голову. У нас совсем не осталось денег. Служба Арчи у мистера Гольдштейна была делом прошлым, его место занимал теперь другой человек. У меня, конечно, оставалось дедушкино «золотое яичко», на сто фунтов в год мы могли рассчитывать, но Арчи категорически возражал против того, чтобы трогать капитал. Он считал себя обязанным найти какую-нибудь работу, причем немедленно, прежде чем начнут скапливаться счета: за квартиру, за еду, зарплата Куку и так далее. Найти работу было нелегко, – в сущности, даже труднее, чем сразу же после войны. Мои воспоминания о кризисе, который мы тогда переживали, теперь благополучно притупились, но я помню, что время было плохое, потому что Арчи чувствовал себя несчастным, а Арчи из тех, кто терпеть не может чувствовать себя несчастным. Он сам это признавал. Как-то еще в начале нашей семейной жизни он предупредил меня: «Имей в виду, если что-то не так, я становлюсь невыносимым. От меня мало толку, если кто-то болен, я не люблю больных и не выношу несчастных и расстроенных людей рядом с собой».
Мы пошли на риск с открытыми глазами, сознательно решив не упускать свой шанс. Единственное, что оставалось теперь – признать, что удовольствие окончено и пришла пора расплачиваться – тревогами, нервными срывами и тому подобным. Я тоже чувствовала себя неуютно, потому что мало чем могла помочь Арчи. Мы должны справляться с трудностями вместе, говорила я себе. Чуть ли не с первого дня я вынуждена была терпеть его постоянную раздражительность или абсолютную замкнутость и страшную подавленность. Если я старалась казаться веселой, он упрекал, что я не способна осознать серьезность нашего положения; если печалилась – он говорил: «Нечего ходить с кислым видом. Ты знала, на что идешь!» Словом, что бы я ни делала, все было не так.
Наконец Арчи твердо заявил:
– Послушай, единственное, чего я от тебя хочу, и единственное, чем ты действительно можешь помочь, это уехать.
– Уехать?! Куда?
– Не знаю. Поезжай к Москитику – она будет очень рада тебе и Розалинде. Или отправляйся домой, к матери.
– Но, Арчи, я хочу быть с тобой, я хочу быть рядом, разве это невозможно? Разве мы не должны вместе пережить это время? Неужели я ничем не могу тебе помочь?
Сегодня я бы, наверное, сказала: «Я пойду работать». Но в 1923 году такое и в голову никому бы не пришло. Во время войны можно было служить в женских вспомогательных частях – военно-воздушных, сухопутных – или работать на военных заводах и в госпиталях. Но то было временное положение; теперь для женщин не существовало работы в министерствах и учреждениях. Переполнены были и штаты магазинов. Тем не менее я упиралась и уезжать не хотела. Я ведь могла, по крайней мере, готовить и убирать: у нас не было прислуги. Я вела себя тихо и старалась не попадаться Арчи на глаза, что было, кажется, единственным способом облегчить его состояние.
Он обходил одну за другой конторы Сити, встречался с разными людьми, которые могли порекомендовать работу, и в конце концов нашел место. Не то чтобы оно ему нравилось – у него были сомнения насчет фирмы, нанявшей его: известно, что ею заправляют мошенники, сказал он. В целом они вроде бы держались в рамках закона, но наверняка этого знать было нельзя. «Дело в том, – предупредил Арчи, – что придется быть крайне осторожным, чтобы не пришлось расхлебывать чужую кашу». Впрочем, это была работа, и она приносила какой-никакой доход – настроение Арчи улучшилось. Он даже находил занятными некоторые свои обязанности.
