Дневники княжон Романовых. Загубленные жизни - Раппапорт Хелен (читать книги онлайн бесплатно полностью без TXT) 📗

Он также сделал это, искренне надеясь, что его отречение – это то, что сейчас было необходимо и для России, и для чести армии, что это поможет разрядить накалившуюся политическую ситуацию [1151]. В Могилев к Николаю приехала из Киева, где она теперь жила, его мать Мария Федоровна. После того как тяжкий груз ответственности был с него снят, Николай тихо пообедал со своей матерью, они сходили погулять, потом он собрал свои вещи, и после обеда они сыграли партию в безик. Он подписал заявление об отречении в 3:00 дня, покинул Псков в 1 час ночи «с тяжелым чувством после всего, что я пережил», и вернулся в Могилев, чтобы проститься со своим военным штабом. Вокруг себя он не видел ничего, кроме «предательства, трусости и обмана», было только одно место на земле, где он хотел быть – со своей семьей [1152]. «Теперь, когда я вскоре буду свободен от своих обязанностей перед народом, – сказал Николай командиру царского конвоя, графу Граббе, – возможно, я смогу исполнить желание всей моей жизни: завести ферму где-нибудь в Англии» [1153].

А в Александровском дворце царица еще горячо молила о новостях от мужа. Между тем до столицы уже начали добираться первые слухи о том, что Николай отрекся от престола. Вскоре после этого Гвардейский экипаж по приказу своего командира великого князя Кирилла покинул здание, поскольку Кирилл решил связать свою судьбу с новым Временным правительством. Царица смотрела, как солдат в форме военно-морских цветов – столь хорошо знакомых по многим поездкам семьи на «Штандарте» – уводили вдаль. Но если гвардейцы оставили их, то другие, такие как Рита Хитрово, одна из медсестер, коллег Ольги и Татьяны во флигеле, приезжали, чтобы предложить свою помощь. Даже несколько человек из прислуги, кто застрял в городе, смогли пешком добраться обратно в Царское Село. Дети были очень обрадованы, когда увидели у себя под окнами своих «дорогих казаков… с их лошадьми; собравшись вокруг офицеров, они вполголоса пели свои песни», как Мария рассказывала отцу [1154]. Им с матерью пришлось нелегко, ухаживая за больными: Ольге и Татьяне было намного хуже, у них начался отит. Татьяна некоторое время ничего не слышала, ее голова была обмотана бинтами. Ольга кашляла так, что совершенно потеряла голос [1155].

Премьер-министр Родзянко продолжал настаивать на том, чтобы отправить детей в безопасное место, но Александра был непреклонна: «Мы никуда не поедем. Пусть делают что хотят, но я не поеду и не убью [тем самым] детей» [1156]. Вместо этого она попросила отца Беляева из Федоровского собора принести икону Богоматери Знамения из Знаменской церкви и устроила наверху для детей молебен. «Мы поставили икону на стол, который был специально подготовлен для этого. В комнате было так темно, что мне было едва видно присутствующих. Императрица, одетая как медсестра, стояла рядом с кроватью наследника… Несколько тонких свечей были зажжены перед иконой», – вспоминал священник [1157]. Во второй половине дня приехала жена Иоанчика, княгиня Елена, которая отважно проделала этот путь, чтобы увидеть Александру. Ее потрясло, как резко постарела императрица за последние две недели. Не было сомнений в смелости Александры. Кроме того, как показалось Елене, она держалась «чрезвычайно достойно»:

«О Боже, наши 4 больных страдают, – написала Александра Николаю в тот день, не зная, дойдет ли ее письмо, – только Мари на ногах – спокойная, моя помощница, худеет, хотя никак не проявляет своих чувств». Не было никаких сомнений, однако, что последние события наконец сломили боевой дух Александры. Нотку кротости было можно различить в ее заверении Николая, что «Солнышко благословляет, молится, живет лишь верой и ради ее мученика [Григория]… она ни к чему не склоняет… Сейчас она только мать с больными детьми» [1159].

Во второй половине дня 3 марта приехал великий князь Павел (он по-прежнему жил в своем доме в Царском Селе), который наконец принес новости от Николая. «Я узнала, что Н[ики] отрекся от престола, также и за Бэби», – отметила коротко Александра в своем дневнике [1160]. Она была потрясена, но оставалась внешне спокойна. Наедине с собой она горько плакала. Сидя с великим князем за ужином, она говорила о новом, другом будущем. «Я, возможно, больше не императрица, но я до сих пор остаюсь сестрой милосердия, – сказала она ему. – Я буду заботиться о детях, о лазарете, мы поедем в Крым» [1161]. При получении этой убийственной новости Мария оставалась единственной из пяти детей, которую еще не коснулась болезнь, но даже она сама была убеждена, как сказала она Изе Буксгевден, что «вот-вот заболеет» [1162]. Ей было трудно поддерживать мать одной и защищать ее от беды, как добросовестно делали это все четыре сестры всю свою взрослую жизнь.

В тот же день Александра принимала у себя Виктора Зборовского, одного из самых надежных офицеров конвоя, охранявших дворец. Она поблагодарила его за его неизменную верность и подтвердила, что ради защиты семьи не должна пролиться кровь. Когда Зборовский уходил, его задержала Мария, и в конце концов они проговорили около часа. Он был глубоко тронут большими переменами в ней за последние дни. «В ней ничего не осталось от прежней молодой девушки», – сказал он позже своим сослуживцам. Перед ним стояла «серьезная разумная женщина, которая глубоко и вдумчиво реагировала на все, что происходило» [1163]. Но напряжение сказалось и на ней. В тот вечер Лили услышала плач и пошла поискать: «В одном углу комнаты присела великая княгиня Мария. Она была бледна, как ее мать. Она знала все!.. Она была так молода, так беспомощна, так расстроена» [1164]. «Мама плакала ужасно, – сказала Мария Анне Вырубовой, когда ходила навещать ее, чтобы сообщить об отречении отца. – Я плакала тоже, но не больше, смогла ради бедной мамы». Но больше всего Мария боялась, что мать заберут от них [1165]. Подобное «гордое присутствие духа» было не раз еще, как вспоминала Анна позднее, «проявлено императрицей и ее детьми за все те дни крушения и катастрофы» [1166].

Корнет С. В. Марков был еще одним преданным офицером, которому было позволено навестить Александру в тот день. Он вошел через подвал, который, как он помнил, был полон солдат сводных полков, зашедших отогреться, и его проводили наверх через анфиладу комнат и зал, где еще витал аромат цветов. В детских комнатах он подошел к двери, на которой был прикреплен листок с надписью: «Не входить без разрешения Ольги и Татьяны» [1167]. Большой стол в центре комнаты был покрыт французскими и английскими журналами, там лежали ножницы и акварели, здесь Алексей вырезал и приклеивал картинки перед своей болезнью. Александра вошла и сказала ему, к его удивлению: «Здравствуйте, дорогой, милый Марков». Она была одета в свою белую сестринскую форму, «ее запавшие глаза, очень уставшие от бессонных ночей и страха, выражали невыносимое страдание». Во время разговора она попросила, чтобы Марков сам снял свою императорскую символику – вместо того чтобы какой-нибудь пьяный солдат на улице сорвал ее с его мундира, – и попросила, чтобы его сослуживцы сделали то же самое. Она поблагодарила их всех за преданность и осенила его крестом, когда он уходил [1168].