Высоцкий - Новиков Владимир Иванович (читать бесплатно полные книги .txt) 📗
Потом перелет через Атлантику – и два концерта в канадском городе Торонто. Отличная русская публика собралась двенадцатого апреля в оздоровительном центре «Амбассадор клаб». Очень всех оздоровили песни, и на бис Высоцкий сымпровизировал попурри из старых песен: по два-три куплета в убыстренном темпе, начиная с «Все позади – и КПЗ, и суд…» и кончая «Большим Каретным». Нисколечко не устарела эта классика за полтора десятка лет! На следующий день – еще один концерт в зале первоклассной гостиницы. Человек шестьсот было, многие из вчерашних слушателей пришли по второму разу. Вот и эта заокеанская страна освоена, сюда еще не раз можно будет приехать.
Таганке между тем исполнилось пятнадцать лет. По традиции Высоцкий слагает поздравительные куплеты на ту же мелодию, что пять лет назад. Юмор в них немножко натужный, мрачноватый. Обыграна недавняя история с «Пиковой дамой», которую в обработке Альфреда Шнитке Любимов начинал ставить в Париже, с оформлением Давида Боровского. После того как в «Правде» дирижер Жюрайтис по команде сверху обругал «искажение классики», это дело и прикрыли. Тут как ни шути – все выходит смех сквозь слезы. Сильнее всего хохотали на празднике после непритязательного куплета, где упоминалась попытка Любимова поменять директора, когда некоторое время место Дупака безуспешно занимал Коган с Бронной: «Хоть Коган был неполный Каганович, но он не стал неполным Дупаком». И все же сквозь усталое каламбурное балагурство пробивается здесь новое желание – дожить до лучших времен:
Что обидно, однако: через некоторое время, когда в театре прокручивали ленту с записью праздничного вечера и когда дошла очередь до Высоцкого (помимо куплетов он спел еще «Охоту с вертолетов» и «Лекцию о международном положении»), – все вдруг траурно замолчали, как воды в рот набрали. А остальные номера приветствовали бурно и восторженно. В этот момент добрый настрой, с таким трудом достигнутый, рухнул, ощущение безнадежности вновь им овладело. Добрался до Вадима и, как обиженный ребенок, ему жаловался:
– Представляешь картину? Видят себя на экране, радостно узнают друг друга. Появляюсь я – гробовое молчание. Ну что я им сделал?! Луну у них украл? Или «мерседес» отнял?
В принципе-то понятно: Высоцкий обошел своих товарищей на несколько кругов, как тот самый воспетый им гвинеец Сэм Брук, не «победил на площади», по-цветаевски говоря, не в успехе обошел, а в степени самореализации. Если даже он сейчас остановится – и то им в пределах жизненного марафона трудновато будет сократить отставание. Когда успех большой, коллеги могут отвести душу, критикуя, подмечая недостатки, сетуя на извечную несправедливость фортуны, припоминая примеры из прошлого: вот такой-то был прославлен, а где он теперь? А высокая степень самореализации вызывает зависть неосознанную, глубоко сидящую у каждого в печенках и прорывающуюся в таком вот гробовом молчании. Это значит, что они и друг с другом стараются о тебе не говорить. Как и друзья-поэты, безуспешно пытавшиеся тебе помогать. Как все, кто своими разговорами создает репутацию и престиж. Молчание – не золото, это страшный радиоактивный металл, излучение которого убивает незаметно.
В конце апреля выступал в Ижевске и Глазове. Сначала были «Поиски жанра» вместе с Золотухиным и Межевичем, потом работал один. На день рождения Марины летал в Париж. В отношениях их появилась непреодолимая напряженность. Он без Марины существовать не может, ни морально, ни физически – она мотор его жизнедеятельности. И, конечно, законно претендует на монополию. Но… уж слишком она права. А всякая правота урезает полноту жизни, укорачивает ее.
В июне Таганка гастролирует в Минске. Высоцкий, отыграв шесть спектаклей, по нездоровью возвращается в Москву. Вскоре он едет в Париж, а оттуда с Мариной – в Италию. Наконец-то он в Риме, где, совмещая приятное с полезным, выступает по телевидению, на радио. Итальянский язык в звуковом отношении очень близок к русскому: в отличие от французского, английского и немецкого здесь имеется необходимое Высоцкому полноценное «р»: недаром во времена нашей юности в речь прочно вошло сочетание «ариведерчи, Рома!». Переведут Высоцкого и на язык Петрарки, а пока он оглашает римский ресторан имени венецианского мавра Отелло славянскими звуками и «Моей цыганской» по-французски…
По возвращении на родину занятный казус приключился в аэропорту Шереметьево. На пограничном контроле требуют предъявить паспорт, а Высоцкий нечаянно достает целых два – по разным разрешениям оформил в свое время и один оставил у себя (а не сдал, как полагается по нашим строгим законам). Один из загранпаспортов у него отбирают, и подполковник Тимофеев отсылает лишний документ в ОВИР, где полковник Фадеев выносит хладнокровное распоряжение: «т. Карпушиной: в дело, для уничтожения. 17.07.79».
За здоровьем Высоцкого в последнее время присматривает Толя Федотов – реаниматор. Года четыре они уже знакомы, не раз приходилось звонить среди ночи, чтобы укол сделал или еще как-то выручил: «Толян, приезжай!» Но и он Толе тоже приходил на помощь. Тот жил в коммуналке, и Высоцкий как-то велел ему собрать надлежащие бумаги и в подходящий под настроение момент, прихватив Толю и свой французский диск с надписью «Добра! На память от В. Высоцкого», нагрянул аж к заместителю председателя Моссовета. Тот, заглянув в бумаги, просит зайти через неделю. Высоцкий, доигрывая роль до конца, так разочарованно ему:
– А-а… Через неделю… Значит, у нас с вами ничего не получится.
А у начальника-то свой кураж:
– Как вы можете, Владимир Семенович! Я сказал – значит будет!
И точно – получилось.
На гастроли в Узбекистан Толя сам попросился – оформили его артистом «Узбекконцерта» и включили в команду (как потом выяснилось, не зря) вместе с Севой Абдуловым, Янкловичем, Гольдманом и Леной Аблеуховой – артисткой разговорного жанра. Оксана прилетела отдельно, днем позже.
Двадцатое июля – Зарафшан. Двадцать первое – Учкудук: первые три концерта – по полтора часа, последний – час с чем-то. Примерно то же – в Навои.
В Бухаре рано утром двадцать восьмого июля приложился к зелью, да к тому же еще пошел на рынок и какую-то дрянь съел. Через некоторое время начал бледнеть, зеленеть. Заглянувший к нему Гольдман срочно тащит Федотова. Высоцкий успевает проговорить:
– Толя, спаси меня… Спасешь – буду считать тебя лучшим врачом в мире.
И падает. Глюкоза не помогает. Дыхание останавливается, за ним – и сердце. Федотов делает инъекцию кофеина прямо в сердечную мышцу. Потом – искусственное дыхание изо рта в рот. Севе в это время поручает массировать сердце. Дело решают секунды.
А еще говорят двум смертям не бывать! Вот и вторая клиническая позади. Ну что, надо к концерту готовиться?
Но тут уж его упаковали, в карман – записку (что надо делать, если приступ повторится) – и в Ташкент, в Москву. А там уже он, по прошествии нескольких дней, встречает в Домодедове свою команду…
Впервые за долгое время театральные каникулы он проводит не за границей. Есть на то свои причины. Пробовал отдохнуть в Сочи, где находился Янклович, пробивший ему место в санатории «Актер». Да, здесь вам не Таити – возникли проблемы с койко-местом и с талонами на питание! А в довершение всего – тут же ограбили. Залезли через балкон в номер, украли куртку, джинсы, зонт. Документы, правда, подбросили потом в санаторий. Так и вернулся в Москву несолоно хлебавши, да к тому же в квартиру собственную смог без похищенного ключа проникнуть только при помощи слесаря-виртуоза, справившегося с хитрым американским замком.
Таганские гастроли в Тбилиси оказались сразу омрачены. Для начала были запланированы десять представлений «Поиски жанра», а состоялось только пять, да и аншлагов не получилось. А все дело в том, что организаторы выбрали неудачное место – дворец спорта, почему-то у местного населения непопулярный. Настроение ухнуло, да еще кое-кто во время задушевного разговора как-то очень недобро отозвался о его стихах. Что, мол, ты рифмуешь: «кричу» – «торчу»? Надо, дескать, пользоваться более сложными рифмами.
