Дружба, скрепленная кровью (Сборник воспоминаний китайских товарищей — участников Великой Октяб - Юн-нянь Лю "Редактор"
В то утро часов около пяти меня вдруг разбудили страшные крики и ружейная пальба, от которой гремело все ущелье. Мы выбежали из помещений и, припадая к земле, стали вести огонь по противнику, который шел на нас лавиной. В отряде была всего лишь одна пушка. Дали из нее три выстрела, и она пришла в негодность. Партизаны несли большие потери убитыми и ранеными. Чтобы не попасть в окружение, командир отряда Соколов приказал отходить в горы. Только к вечеру нам удалось оторваться от противника. В этом сражении партизанский отряд потерял более пятидесяти отважных бойцов.
Спустя два месяца Красная Армия перешла в генеральное наступление на Южном фронте. И тогда с гор спустился партизанский отряд под командованием Соколова и принял участие в освобождении Владикавказа, Грозного и Кисловодска.
Литературная запись Нань Синь-чжоу.
Лю Фу
Наш маленький проводник
Перевод Н. Мункуева
Шел 1918 год. 1-й китайский отряд (полк) Красной Армии действовал в верхнем течении реки Камы. После двухмесячных кровопролитных боев против колчаковских банд на правобережье в районе Степаново, Ножовка, Бабка отряд, преследуя противника, переправился на левый берег. Здесь, заняв оборону, задержался более месяца из-за капитулянтской тактики троцкистского командования и, дав противнику передышку, подставил себя под удар.
Отряд расквартировался в деревнях Бараново, Неволя и Еловка. Штаб отряда разместился в Еловке. Взвод, которым командовал я, расположился в деревне Лавская в семи километрах от штаба отряда. Помню, у хозяйки, где мы остановились, сыновья были в Красной Армии. Из некогда большой семьи дома остались только трое: сама хозяйка, старушка за шестьдесят лет, и две молодые снохи — жены сыновей.
Помнится, день 24 ноября выдался очень пасмурный, солнце так и не показалось. В пять часов вечера уже стемнело. Мы, группа китайских бойцов, сидели в горнице возле русской печи и рассказывали хозяйке и ее снохам о необыкновенно красивых китайских горах, реках, лесах, полях и тяжелой жизни бедноты. Женщины слушали нас очень внимательно, В другой комнате и на кухне, где расположились остальные бойцы нашего взвода, не смолкали ни на минуту шаньдунские рассказчики, хэбэйский хор, звучали народные песни.
— Дядя Лю Фу! — обращается ко мне вбежавший в этот момент мальчик, наш общий любимец Вова, и передает мне записку. Читаю при свете керосиновой лампы эту записку, написанную очень неровным, размашистым почерком: «Немедленно подними взвод по тревоге. Сбор точно в пять часов у штаба отряда. Командир отряда Фань Хай-шань».
Смотрю на часы. Уже пять тридцать. Значит, задержали передачу приказа в штабе отряда. Я немедленно приказываю Сюй Чан-линю, командиру дежурного отделения, снять посты и построить взвод в полной боевой готовности. Сам торопливо собираю свои вещи. Вова взялся мне помогать.
Это был мальчик лет тринадцати, краснощекий, русоволосый, курносый. В блестящих больших глазах его отражались ум, сообразительность и бесстрашие. Вову направил к нам местный сельский Совет в качестве связного. Отец мальчика был командиром кавалерийского отряда, а до военной службы работал мастером на асбестовом заводе, где было тогда свыше шести тысяч китайских рабочих. Китайцы очень любили мальчика и звали его Вовой. Вова отвечал китайцам любовью, он всегда называл их по-русски дядями или дяденьками. Вова любил разговаривать с китайскими рабочими.
Когда мальчика назначили связным, он был просто на седьмом небе от радости. Бывало, пошлют Вову ко мне во взвод с устным приказанием или запиской, летит он, как на крыльях, придет, сообщит все штабные или местные новости и не уйдет, не спев или не сплясав.
Но на этот раз Вова был хмур и печален и ничего не рассказывал. Я удивился и спросил его:
— Что случилось, Вова? Обстановка, может быть, ухудшилась?
— Нет, дядя, — коротко ответил мальчик.
— Ну тогда иди домой поскорее. Сейчас уже поздно.
— Нет, теперь не пойду. Там уже все снялись и даже телефонная связь свернута. Я пойду с вами в Еловку.
Взвод выступил через четверть часа. Вел нас Вова, хорошо знавший местность. Ночь была темная безветренная. Кругом — тишина, И вся земля казалась погруженной в сон. Слышны были только наши быстрые шаги. Взвод продвигался форсированным маршем. В темноте все время кто-нибудь да падал или спотыкался. Перейдя через одну речку, Вова вдруг остановился и прошептал мне:
— Дядя Лю, остановите взвод.
На марше нельзя разговаривать громко. Я передал команду по цепочке, и взвод остановился.
От этого места оставалось два — три километра до Еловки, через которую проходила дорога с юга на север. Еще одна дорога, вдоль оврага, вела в лес на восток. Впереди нас, на расстоянии нескольких сот метров, была как раз та самая дорога, которая проходила через Еловку. Всюду по обеим сторонам ее возвышались небольшие горы, поросшие густым лесом. Еловка, где расположился штаб отряда, осталась теперь налево от нас за горой.
Вова, потянув меня за рукав, спросил:
— Слышите, дядя Лю? Впереди стреляют.
Глухо доносились выстрелы. Я слышал их отлично. Скорее всего перестрелка шла восточнее Еловки. Раздавались лишь редкие одиночные выстрелы, и невозможно было предположить, что там шел ожесточенный бой.
— Что бы там ни случилось, мы обязаны точно выполнить приказ, — сказал я.
— Нет, дядя Лю. Приказ к нам пришел с опозданием. Боюсь, что Еловка уже в руках беляков, и нам нельзя идти туда. А штаб отряда мог отойти на восток. Поэтому нам придется пробираться лесом в том же направлении, — серьезно ответил мне Вова.
Едва Вова закончил говорить, как впереди на горе застрочили пулеметы. Мальчик оказался прав: вершина горы уже была занята противником, и если бы мы пошли к Еловке, то угодили бы под прицельный огонь белых.
Когда противник дал очередь по отряду, наши ряды смешались. Было темно хоть глаз выколи. Мы не различали друг друга даже на расстоянии шага. В суматохе меня столкнули в овраг. Я перекувырнулся и скатился на дно оврага. К счастью, там было много старой опавшей листвы, и я отделался легким ушибом. Я встал и прислушался. Взвод вдоль оврага уходил на восток. Кружилась голова. Постояв минутку, я пришел в себя и решил догонять своих. Но вокруг ничего нельзя было различить.
Овраг крутой, отвесный, как стена, и мне из него не выбраться. Вспомнив, как Вова говорил, что овраг кончается левее, я ощупью поплелся вперед. Скользко было идти по мокрой листве. А тут еще пни да стволы деревьев, о которые я спотыкался почти на каждом шагу. Так прошел я с полкилометра, голова сильно кружилась, я обливался потом.
Наконец, я наткнулся на высокий пень и сел перевести дух. «Где же кончается этот проклятый овраг и куда он приведет? — думал я. — Вдруг угожу прямо к белым, в их логово! Хуже этого ничего не придумаешь! А взвод? Куда его приведет Вова?» Тяжелые мысли не оставляли меня.
Вдруг на душе сразу стало спокойнее. «У меня оружие и патроны. Собственно, бояться нечего, — решил я. — Во всяком случае, белым не сдамся. Умру, но прежде уложу их порядком! — Тут я инстинктивно приподнял винтовку и пощупал револьвер. У меня еще было свыше двухсот патронов и три ручные гранаты. — Хватит! А взвод тоже не подкачает. Никто из ребят до последнего дыхания не сложит оружия».
Пошел снег. Он падал большими хлопьями и, все усиливаясь, вскоре толстым слоем покрыл землю. Вокруг стояла такая тишина, что, казалось, слышно было падение снежинок. Я встал, отряхнулся и собрался идти. В этот момент вдруг впереди раздался шорох. Метрах в ста от меня мелькнуло что-то. Я присел и всмотрелся. Еще нельзя было различить, человек это или зверь. Я беспокойно раздумывал, как быть. Если это враг, я уложу его. Тут-то уж выбора быть не может. А если это зверь — ну там волк, медведь или рысь, — то дело сложнее: не убить его нельзя, а убьешь, выстрелом обнаружишь себя и привлечешь внимание противника. Сильно волнуясь, я заметил, что неведомое существо направляется в мою сторону. Это был человек. Я осторожно оттянул затвор и прицелился, ибо это вполне мог быть вражеский дозор, противник ведь занял район. Когда человек приблизился ко мне метров на тридцать, я собрался выстрелить, но вдруг услышал знакомый голос:
