TiHKAL - Шульгин Александр (лучшие книги без регистрации TXT) 📗
Мы с ужасом наблюдали, как мужчины и женщины в одинаковых куртках вылезают из машин, что-то весело крича друг другу. На куртках было написано «DEA», или "Управление штата по борьбе с наркотиками", или "Управление шерифа". По тропинке шагали люди в загадочных серебряных скафандрах. Грузовик «обеззараживания» вдруг преобразился в большую душевую установку, и вся конструкция стала сильно напоминать автомобили из комиксов Гарри Ларсена.
Открыв рты, мы наблюдали, как поток машин и людей приближается к нашему дому — все это очень напоминало кино. К нам подошли агент Фоска и какой-то коренастый человек лет сорока. Он предъявил Шуре какие-то бумаги и сказал: "Доктор Бородин, у меня ордер на обыск вашего участка". Агент Фоска немного менее уверенно протянул свои бумаги и сказал: "А это продление моего прошлого ордера".
В этот момент я больше всего боялась, что Шуру или меня хватит удар или инфаркт. Мы оба были бледны, как полотно. Наш родной дом, священное для нас место, сейчас будет взят и безжалостно разграблен. Больше всего меня пугала мысль, что эти люди вынесут ящики с корреспонденцией — письма о том, чем люди хотели с нами поделиться, о том, что они бы не доверили никому другому: об опытах с ЛСД, изменивших судьбу человека, о лечении родных, стоящих на гране безумия, с помощью МДМА — величайшего из лекарств, — теперь всех этих людей будут преследовать только за то, что они доверились нам, искали у нас ответы на мучившие их вопросы, считали, что мы никогда не предадим огласке содержание этих писем.
Шура признался позже, что боялся, что они залезут в его компьютер.
Коренастый мужчина что-то говорил, обращаясь к нам. Я услышала слово «свалка» и постаралась сконцентрироваться на том, что происходило рядом. "Согласно ордеру, я имею право взять образцы почвы с вашего участка для анализа, меня особенно интересует так называемая «свалка», — услышала я — и сразу успокоилась. Человек, уловив наше состояние или хотя бы заметив растерянность на лицах, полностью повторил все, что говорил до этого: он представляет местную службу экологического контроля и хотел бы взять образцы почвы…
— Свалка, — сказала я Шуре.
— Свалка, — прошептал он в ответ и обернулся к инспектору с вымученной улыбкой:
— Да, да, понимаю, у всех своя работа.
— Благодарю вас, — искренне сказал инспектор, — если вы нам поможете, мы сэкономим уйму времени и сможем быстрее завершить проверку.
Я потихоньку вышла из оцепенения:
— Хотите чай, кофе?
— Спасибо, мэм, у нас все с собой.
Еще один инспектор средних лет с надписью "Управление шерифа" на куртке спросил меня: "Кто-нибудь, кроме вас с мужем, находится сейчас в доме?"
— Нет, мы одни.
Он напоминал толстого дядюшку — деловитый и миролюбивый.
Я пошла на кухню — просто так, потом решила налить себе кофе. Пришел Шура, бормоча себе под нос, что потерял чашку, нашел ее на столе и протянул мне, чтобы я налила и ему.
Наши взгляды на мгновение встретились, и мы без слов поняли все, что хотели сказать друг другу. Да, теперь у нас нет выбора: мы должны вести себя, как будто ничего не происходит, быть дружелюбными и спокойными — как ни в чем не повинные люди, огорченные интервенцией, но готовые к сотрудничеству. Гнев и злость могут подождать.
Шура пошел на улицу, а я услышала громкий голос в коридоре: "Дверь закрыта — что мне с ней делать?"
В темноте коридора я разглядела лицо инспектора, которого интересовали посторонние в доме. Он никак не мог открыть дверь нашей спальни. Я прокричала ему: "Она не заперта, надавите посильнее!"
Он обернулся, вежливо сказал «спасибо» и распахнул дверь.
Черт побери, там же такой бардак!
Мы никого не пускаем в спальню: это наша личная территория, и там всегда беспорядок из-за того, что я обычно складываю одежду на коробки с неразобранными фотографиями, нераспакованные чемоданы ит.д. Шура никогда не жаловался на беспорядок — я была ему за это безумно благодарна, хоть и не переставала стыдиться за себя. Он знал, что однажды я разберу все завалы и следующие 48 часов в спальне будет идеальный порядок, пока вещи опять не начнут скапливаться.
Я заглянула в спальню из-за спины инспектора и пробормотала что-то про неубранную постель. Он быстро заглянул за дверь и осмотрел комнату: "Ничего страшного, мэм, я просто хотел убедиться, что здесь никого нет". Он захлопнул дверь и направился дальше по коридору: наверное, проверять остальные комнаты.
Значит, моего слова ему не хватает, ему надо проверить самому. Интересно, к кому это он обращался, когда спрашивал про дверь. К агенту Фоске? Значит, главный здесь Фоска? Наверное, DEA всегда возглавляет такие операции.
Я вернулась на кухню и налила себе стакан чая со льдом. На улице громче всех слышался голос агента Фоска: "Не могли бы вы показать нам свою лабораторию?"
— Буду рад, — отвечал Шура.
Мой добрый волшебник провел их в гостиную и через коридор опять на улицу, точно так же, как в прошлый раз, только теперь за ним следовало гораздо больше людей. Первым за Фоска шагал высокий, плотный мужчина в сером костюме, за ним невысокая брюнетка в куртке с надписью «DEA», с фотоаппаратом в руках; проходя мимо меня, она поймала мой взгляд и улыбнулась. За ней шел молодой человек, по виду японец, на его куртке было написано "Управление штата по борьбе с наркотиками". Завершал процессию сорокалетний мужчина с приятным интеллигентным лицом и кудрявой шевелюрой, в твидовом пиджаке и слаксах — он слегка поклонился, проходя мимо меня.
Я молча проводила их взглядом, а в это время в гостиную вернулся «дядюшка», успевший проверить все комнаты. Он спросил:
— У вас в доме есть оружие?
"О господи," — подумала я и ответила:
— Да, есть — пистолет.
— Где вы его храните?
— Под кроватью, — прошептала я.
Смешно, что я перешла на шепот. Наверное, это инстинкт — говорить тихо об оружии и где его хранят. Надеюсь, теперь он не вернется в спальню: если он заглянет под кровать и увидит там гору пыли, я просто умру со стыда.
Но он только сказал: "Хорошо, тогда просто не заходите в спальню до конца инспекции, пожалуйста".
Я с облегчением заулыбалась: "Обещаю вам не входить туда".
Значит, у меня не такой уж разбойничий вид. Слава Богу!
Вдруг мне пришло в голову, что нужно обязательно запечатлеть для потомков эту, как бы сказать… "вежливую интервенцию": машины, людей, скафандры. Я сразу представила, как мы смотрим семейный альбом и говорим друг другу: "А помнишь: полиция, пистолеты за поясом, смешной грузовичок, ордер на обыск, люди в скафандрах — какой был удивительный день!"
Я взяла фотоаппарат и вышла на улицу. Не успела я поймать в объектив автомобили на стоянке возле нашего дома, как кто-то окликнул меня: "Прошу вас не делать этого!". Я обернулась: за мной стоял молодой представитель управления шерифа, явно обеспокоенный.
— В чем дело? — спросила я, хотя ответ был ясен.
— Простите, мэм, но я очень прошу вас не фотографировать: вы понимаете, агенты засекречены, и это было бы…
— Да, конечно, — я закрыла фотокамеру и положила ее на стол, — я об этом не подумала.
Черт побери! — все бы отдала за фотографии. Может быть, записать их на магнитофон? А если они это засекут? Могут разозлиться. Не надо их злить. Надо постараться быть дружелюбными — это сейчас единственный способ прорваться через любые неприятности.
Я вернулась в гостиную, уселась на диван и задумалась: как это странно, что власти, полиция могут фотографировать что угодно, записывать на пленку любые разговоры (хотя пока я не видела никаких диктофонов). При этом если я хочу сфотографировать нашествие, мне это строго запрещают. И мало того — я чувствую себя почти преступницей при одной мысли о том, чтобы что-нибудь заснять.
Очень интересное наблюдение. Почему я считаю свое законное желание записать их разговоры преступным? Почему мы так боимся фиксировать слова и поступки властей? Может быть, я просто подсознательно встаю на их сторону? Попадаю в их реальность? А что у них за реальность? Они считают, что они борются за правое дело, и все остальные либо не правы, либо менее правы, чем они. А фотографировать их — значит проявлять к ним неуважение. Почему? Потому что это означает пытаться поймать их на совершении ошибки, может быть, очень серьезной ошибки. А это — неуважение. Только преступник не уважает власть. — ВОТ ОНО! — Я поняла!
